Во вторник утром Бирюч всколыхнула новость : умер отставной генерал, многих орденов кавалер и отец большого семейства Шидловский. Городская Управа занялась отправкой телеграмм сослуживцам и родне покойного. Но уже через час телеграф принес в город известие, поставившее в тупик начальство и обывателей. Сын генерала, большой столичный начальник Михаил Владимирович сообщал, что прилетит на похороны отца в четверг.
На первый взгляд — ничего необычного. Как и пложено по православному обряду, покойника хоронят через три дня, и сын вполне успевает. Благо — железная дорога рядом, в десяти верстах станция. Но смущало в телеграмме слово «прилетаю».
Стоял погожий октябрь 1913 года. Конечно, и в Бирюч приходили журналы с картинками аэропланов. Но здесь считали полеты делом далеким, даже несбыточным.
А тут — «прилетаю». И тогда вспомнили в городе, что сын старого Шидловского директорставует на большом заводе, выпускающем то ли автомобили, то ли паровозы. Пригласили в Управу гимнастического товарища столичной штучки, учителя Тита Иовича Какичева, с кем едиственным в городе переписывался отправитель телеграммы. Учитель подтвердил. «Да, и автомобили, и аэропланы».
Стало быть, решиили в городе — сделал младший Шидловский себе крылья — и прилетит на похороны отца.
А ближе к вечеру , на двух грузовых автомобилях, в облаке сизого дыма, из Воронежа прибыла команда непонятных людей, тут же принявшихся вымерять и помечать колышками участок на выгоне у Бирюч-погоста. Шофер , в круглых очках-консервах, вылез из открытой кабинки и объяснил любопытствующим, что привез военных для устройства посадочной полосы .
С каждым часов становилось все интереснее. Смерть генерала, телеграмма, автомобили. Уж если тут только начало соытий, то что будет при появлении аэроплана?
Боялись одного — погода испортится. Весь следующий день прошел в городе в хлопотах по приему приезжающих, Уже из Москвы приехал брат покойного, при Владимирской ленте, с семьей. Целым выводном из слободы Шидловки явились в деревянных рыдванах двоюродно-троюродные племянники-внуки , тоже с семьями. Из Воронежа — целое представительство с викарным архиереем Ксенофонтом.
В другой раз уже это придало бы похоронам особый чин. Но теперь ждали большего.
Около полудня в четверг, в длинном открытом авто, при водителе в очках и огромных , по локоть кителя, крагах, прибыл вице-губернатор . Вопреки ожиданиям, сановник не отправился к дому усопшего, а остановился на Бирюч-погосте. Теперь уже сомневающиеся в прилете аэроплана, согласидись, что прилетит. Иначе бы такую важную персону на пустырь никакими коврижками не заманить.
Опасения развеялись, когда из слободы Успенка прибыл конный эскадрон. Спешившись, солдаты стали цепью по краям огороженного воронежскими топографами поля.
Скоро весь город, исключая только покойного,пожалуй, был на выгоне.
И вот в небе зазвенело, потянуло далеким ровным гулом, а потОм все увидели над селом Садки, с поветренной стороны чернуюточку.Точка становилась пятном, рос, наливался соком звук. Аэроплан, заложив громадную петлю над Покровкой, Верхососной, Коробовым яром, медленно заходил на посадку.
Скоро он стал виден весь. Длинная двукрылая — одно над другим -машина с четырьмя ослепительными дисками вертящихся винтов двигалась очень медленно. Солнце играло в кругах пропеллеров, и в крайнем правом виднелся тёмный круг , словно часть винта отсутвовала.
Самолет повисел, покачиваясь, у самой земсли, и скоро побежал дутыми колесами вдоль белой полотняной полосы, заранее растянутой военными. Теперь солнце смеялось спицах колес небесной машины.
Когда самолет остановился и успокоили его винты, люди прочли на длинном его теле крупную красно-черную надпись «Грандъ».
Ну вот. А дальше все пошло привычным порядком. Вышел из кабины аэроплана дородный мужчина, с белой раздвоенной бородой, в кожаном шлеме. По толпе прошумело : «Сам!». За самим появился высокий человек, в таком же костюме. «Сам» оглядел толпу и сказал высокому человеку:
-Ну вот, Игорь Иванович, и мой родной Бирюч. Будьте же здесь, как дома, как и я бываю в у вас, в Киеве.
Грянул оркестр «Боже, царя храни», и скоро выгон почти опустел. Только мальчишки суетились поодаль, отпугиваемые солдатами. Да учитель Тит Ионыч издали пытался объяснить им устройство аэроплана. Скоро техник, прилетевший в экипаже, призывно махнул рукой. И вся белобрысая ватага с учителем забралась на самолет, разбежалась по крыльям. Учитель остановился у крайнего винта, слегка покоробленного. Техник сказал, что мотор этот барахлил от самого Брянска , и уж хотели его заглушить. А у Строго Оскола в винт ударился орел. И словно передал самолету свою силу — мотор выровнялся, только винт слегка зазвенел.
А в городе шли похороны. Оттуда доносились рыдания оркестра. Погода начала хмуритьтся, сухие листья от рощи вихрились у аэроплана. Учитель увидел с крыла подводу с четырьмя бочками. Техник опустил туда хобот ручного насоса и начал перекачивать бензин в баки. С хохотом, толкаясь, дети по очереди стали помогать технику.
А через пару часов город опять был на летном поле. Бирюч провожал своего именитого сына. Скоро Михаил Владимирович стоял у лесенки трапа, и по очереди расцеловывал всех, кто тыкася лицом в его белую бороду. Вице-губернатор, архиерей, председатель Управы, братья, племянники, внуки…
Учитель так и не рискнул подойти к гимназическому товарищу.Только этой же ночью он занёс собятие в дневник, который сохранился до наших дней. А тогда, вздрогнув по очереди всеми четырьмя моторами, «Грандъ» с разбегу поднялся над выгоном. Через правое крыло аэроплан уходил к северу. А люди внизу стояли , задрав головы, ещё и тогда, когда в небе исчезла темная точка и затих, растаял, развеялся на холодном ветру его звук…