Вольфганг Акунов. Сказ о блужданиях вандалов по Европе

     Дело было в Европе, которой вообще-то еще не было. Хотя представление о существовании трех частей света – Европы, Азии и Ливии (Африки) – было свойственно еще древним грекам, к описываемому времени все они уже давно считались составными частями единой «мировой» державы. Римской вселенской империи, железом и кровью подчинившей себе все Средиземноморье, полуострова и острова великого Внутреннего моря, именуемого нами ныне Средиземным, римлянами же, без лишней скромности – «внутренним морем» или просто «нашим морем» (по-латыни: «маре нострум»). С этих бастионов почитавшей себя самодостаточной античной цивилизации римляне, считавшие себя «повелителями мира», горделиво и пренебрежительно взирали на остальную часть обитаемой суши («Экумены» по-латыни или «Ойкумены» по-гречески), в лучшем случае, как на свою прихожую, а в худшем – как на некие задворки мира, в которых хаотично, беспорядочно толклись, порой сшибаясь лбами, а порой минуя друг друга без особых столкновений, словно частицы, вовлеченные в «броуновское движение», всевозможные племена и народы, различающиеся между собой обычаями, нравами и силой. Все еще было открыто, еще ничего не было ясно. Кроме того, что сами римляне не думали всерьез о завоевании ВСЕЙ Германии. Самый простой ответ на вопрос, почему они об этом не думали, на взгляд автора настоящей книги, таков: с точки зрения римлян, овчинка выделки не стоила. Германия была по существу одним огромным и дремчим лесом с крайне редким населением. Первые германские города были фактически основаны римлянами, как, например, Ахен (лат.Аквисгран), Кельн (лат. Колония Аппия Клавдия Агриппиненсис) или Трир (лат. Августа Треверорум). Германцы представлялись просвещенным и культурным римлянам крайне примитивными племенами, мало что способными предложить Римской державе. Хотя они были воинственны и без устали сражались против римлян (как, впрочем, и друг с другом). Историки (особенно немецкие) часто вспоминают поражение, понесенное римскими оккупантами под командованием Квинтилия Вара от германских племен в битве в Тевтобургском лесу (Оснинге), но при этом явно преувеличивают его последствия. Это действительно было сокрушительное поражение римских войск, воспринятое римлянами (начиная с императора) весьма болезненно, но все же нельзя сказать (как это порой делается), что оно потрясло Рим до основания. Ведь римляне на протяжении всей своей истории проявляли поразительное упорство и способность нести ужасающие потери в стремлении добиться окончательной победы. В войнах с Карфагеном за гегемонию в Средиземноморье, названных Пуническими войнами, римляне не раз теряли в битвах десятки тысяч (иногда около сотни тысяч) человек зараз, и все же никогда не отчаивались и не сомневались в конечном успехе. Рим неоднократно терял на море целые флотилии, причем не только в морских сражениях, но и вследствие штормов. Карфагенский полководец Ганнибал уничтожал огромные римские армии (наиболее знаменитой была его победа в сражении при Каннах, где погибло более пятидесяти тысяч римлян и римских союзников), почти не повлияв этим на конечный результат, исход войны. Риму потребовалось полтора столетия почти непрерывных сражений, чтобы, наконец, завоевать весь Пиренейский, или Иберийский, полуостров. Римляне без устали сражались с персами вплоть до эпохи мусульманских завоеваний. В-общем, если Рим действительно чего-то хотел, ничто не могло помешать ему этого добиться. Германия же, по мнению римлян, просто не стоила таких усилий. Германские племена были менее развиты, чем кельтские. Ведь у кельтов были большие организованные племена с царями (риксами, ригами) во главе, чеканившими собственные монеты, и свои городские центры, особенно в Галлии (вроде Алесии, об осаде которой римским военачальником Гаем Юлием Цезарем пойдет речь далее). В Германии ничего подобного не было. На всем пространстве до равнин современной Польши преобладали леса, что говорило о крайней неразвитости там земледелия. Не было у германцев и ничего похожего на города, а лишь поселки. Еще хуже обстояло с дорогами (имелись не дороги, а лишь направления). Племенные структуры древних германцев были гораздо примитивнее кельтских. В то время как кельтские племена понемногу сплачивались в царства, германские племена все еще напоминали скорее кланы. Поэтому, когда недальновидный римский наместник Германии Вар погубил три легиона (и самого себя), в Германии, кроме необходимости отомстить и вернуть захваченных германцами орлов трех легионов, не у римлян не было серьезного повода вернуться и попытаться покорить ее снова. Принцепс Октавиан Август (между прочим — тот самый император, при котором было завершено завоевание римлянами Иберийского полуострова) направил в Германию своего племянника с весьма успешной карательной миссией, с целью вернуть орлы легионов и всех римлян, оставленных германцами в живых (таковых, впрочем, не оказалось). После чего Рим оставил Германию в покое. Хотя Германия его в покое не оставила. Как выяснилось, впрочем, лишь позднее…

      Пока же в южной Прибалтике цеплялся за свой родной клочок земли с янтарным побережьем древний, но немногочисленный, таинственный народец айстиев, или эстиев (предков позднейших пруссов), в то время как на западной оконечности Пиренеев другой древний таинственный народ – васконы (предки современных басков), стиснутые между горными долинами и бухтами, столь же упорно защищал свое тесное жизненное пространство. А между ними передвигались – на первый взгляд, достаточно лениво, но непрерывно – иные варварские народы. Передвигались медленно, ибо проходили десятилетия и даже столетия, прежде чем они достигали своих новых ареалов, однако с чудовищной силой и настойчивостью, ибо эти народы не сдавались, измеряя пространство европейского материка своими ногами, копытами своих коней, рогатого скота, колесами своих бесчисленных повозок, все больше наполняя его неудержимой мощью своего передвижения.

     Слегка наивными представляются ныне автору настоящей книги о вандалах поиски какого-то одного, единственного «виновника», якобы «давшего толчок» этому передвижению, вызвавшего дальнейшие столкновения и слияния вовлеченных в него варварских племен! Хотя автор и сам поддался в свое время этому соблазну, назвав в одной из своих предыдущих книг таким «виновником» гуннов, а в другой – готов (в чем сегодня искренно винится перед уважаемым читателем)! Не менее наивно усматривать в этом подвижном хаосе повозок и кораблей, в дальних странствиях вооруженных земледельцев и их семей исполнение некой великой исторической задачи, заключающейся якобы в уничтожении власти Римской «мировой» империи силами германских племенных союзов. Тем не менее, эта очевидная бессмысленность длившейся столетиями «вооруженной миграции» то на Запад, то на Восток, то на Юг, то снова на Запад, с точки зрения судьбоносного характера Великого переселения народов, взятого в целом, несомненно, имела некий высший смысл.  Ибо народы не странствовали беззаботно по нашей древней части света, наподобие средневековых странствующих подмастерьев. И римский полководец Гай Юлий Цезарь не был добродушным начальником городской стражи, велевшим отворить ворота этим странникам с правого берега полноводного Рена (именуемого ныне Рейном).

     В то время «потомками Ромула» было нанесено «презренным варварам» несколько мощных ударов, как бы закрепивших участь Европы забитыми в нее железными гвоздями, выкованными в римских военных кузницах. Этих ударов, отзвуки которых, несмотря на тысячелетия, прошедшие с момента их нанесения, звучат поныне, было так немного, что, кажется, совсем не трудно их запомнить. В 61 г. до Рождества Христова, при Магетобриге, «царь-воевода», или «войсковой (военный) царь» (гееркёниг, а по-северогермански — герконунг) свебов, или свевов (предков нынешней южнонемецкой народности швабов) со звучным именем Ариовист, во главе сильного, многочисленного войска, включавшего, наряду со свебами, вандалов (видимо, тождественных вангионам) и другие германские народы, разбил галльское (кельтское) племя эдуев – сильный и богатый народ, ставший впоследствии главной опорой власти римлян над Галлией (нынешней Францией).

     По виду современного сонного местечка Муагт де Бруайе на Соне, близ Понтарлье, не скажешь, что там больше двадцати веков тому назад была предпринята серьезная попытка основать германскую Европу. На обоих берегах Соны (которую в древности галлы именовали Сауконной, римляне же — Бригулом или, впоследствии, Араром), правого притока Роны — древнего Родана, сохранились зримые остатки той попытки — столь же грандиозной, сколь и неудачной. Бесчисленные монеты, предметы вооружения и прочие древние артефакты были найдены в том месте, где вандалы, задолго до того, как они стали синонимом безумных разрушителей культуры в глазах всего «цивилизованного мира», сражались за то, чтобы Европа стала однородной и говорила на одном языке.

     Через три года после битвы при Магетобриге наступил конец мечтам Ариовиста. Под Весонтионом (современным Безансоном), или, возможно, под стенами будущего Бельфора (много раз в своей истории служившего яблоком раздора враждующих сил и великих держав), откуда до сих пор грозно взирает на мир царственный лев – памятник французскому гарнизону, героически противостоявшему осаждавшим город немцам в годы франко-прусской войны (1870-1871), в сентябрьский день 58 г. д. Р.Х. римский дукс (или, по-русски, полководец) Гай Юлий Цезарь наголову разгромил германского вождя Ариовиста. Причины этой смертельной схватки римского консула и дукса с князем мигрирующего германского «народа-войска», получившим от сената и народа (если следовать официальной формулировке) Города на Тибре почетное звание «рекс эт амикус попули романи» («царь и друг римского народа»), сам Цезарь вполне откровенно излагает в своих «Записках о галльской войне»:

      «…он (Цезарь — В.А.) понимал, что для римского народа представляет большую опасность развивающаяся у германцев привычка переходить через Рейн (античный Рен — В.А.) и массами селиться в Галлии: понятно, что эти дикие варвары после захвата всей Галлии не удержатся – по примеру кимбров (кимвров — В.А.) и тевтонов (германских племен, воевавших с римлянами, в 113-101 гг., совершивших вторжение в Италию через Галлию  и разбитых с огромным трудом римским диктатором Гаем Марием, фактически уничтожившим германских «вооруженных мигрантов», так что от тевтонов, например, осталось одно лишь название — В.А.) – от перехода в Провинцию (современную южнофранцузскую область Прованс — В.А.) и оттуда (т.е. с запада — В.А.) в Италию, тем более что секванов (галльское племя – В.А.) отделяет от нашей Провинции только река Родан (современная Рона — В.А.). Все это, по мнению Цезаря, необходимо было как можно скорее предупредить. Но и сам Ариовист успел проникнуться таким высокомерием и наглостью, что долее терпеть такое его поведение не представлялось возможным».

     Цезарь овладел опоясанным почти как по циркулю, рекой Дубисом (ныне — Ду), и потому почти что неприступным городом Весонтионом, богатым всякого рода военными запасами. Захват Весонтиона позволил бы Ариовисту значительно затянуть войну. Упредив его и заняв город сильным гарнизоном, Цезарь уже не сомневался в победе римлян над «варварами» — в отличие от своих воинов, ожидавших неминуемого столкновения с германцами, получавшими все больше подкреплений из-за Рена, со все возрастающей нервозностью.

     На расспросы римлян о германцах перепуганные не на шутку римские купцы и галлы «заявляли, что германцы отличаются огромным ростом, изумительной храбростью и опытностью в употреблении оружия: в частых сражениях с ними галлы не могли выносить даже выражения их лица и острого взора (некоторые толкователи записок Цезаря понимают под этим взгляд голубых или серых глаз германцев, непривычно светлых для их южных соседей – В.А.). Вследствие этих россказней всем войском вдруг овладела такая робость, которая немало смутила все умы и сердца. Страх обнаружился сначала у военных трибунов (римских офицеров, в большинстве своем — молодых отпрысков знатных семейств, для которых служба в легионах была, в первую очередь, необходимым этапом карьеры — В.А.), начальников отрядов (префектов — В.А.) и других, которые не имели большого опыта в военном деле и последовали из Рима за Цезарем только ради дружбы с ним. Последние под разными предлогами стали просить у него позволения уехать в отпуск по неотложным делам; лишь некоторые оставались из стыда, не желая навлечь на себя подозрение в трусости. Но они не могли изменить выражение лица, а подчас и удержаться от слез: забиваясь в свои палатки, они либо в одиночестве жаловались на свою судьбу, либо скорбели с друзьями об общей опасности. Везде во всем лагере составлялись завещания. Трусливые возгласы молодежи стали мало-помалу производить сильное впечатление даже на очень опытных в лагерной службе людей: на солдат, центурионов (сотников, составлявших костях, так сказать, унтер-офицерского состава римской армии — В.А.), начальников конницы (состоявшей во времена Цезаря, как правило, уже не из римских граждан – В.А.). Те из них, которые хотели казаться менее трусливыми, говорили, что они боятся не врага, но трудных перевалов и обширных лесов, отделяющих римлян от Ариовиста, и что опасаются также за правильность подвоза провианта. Некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся» («Записки о галльской войне»).

     Данный отрывок из «Записок» Цезаря пользуется особенно широкой известностью, причем по двум причинам. Во-первых, потому, что Цезарь, сам – римский «нобиль», «оптимат», аристократ до мозга костей, потомок древнеримских царей и даже богини Венеры (через ее сына, троянского царевича Энея), подверг в нем весьма нелицеприятной критике «золотую» молодежь «вечного» Града на Тибре, спешно просящуюся в отпуск,  в преддверии серьезной схватки с «варварами». Во-вторых, потому, что данный отрывок наглядно демонстрирует нам феномен Великого переселения народов в Европе, в которой между народами еще отсутствовало чувство общности. Тевтонская ярость, «фурор тевтоникус», дикость вандалов, загадочные качества германских «войсковых царей» и ясновидящих пророчиц – обо всем этом римские легионарии наверняка узнали, расспрашивая о надвигающихся «варварах» купцов, для которых древняя Европа, несмотря на свои болотные топи и лесные дебри, очевидно, не имела границ. И страху перед германцами, отраженному в процитированных нами строчках из первой книги «Записок о галльской войне», страху,  вызвавшему к жизни все бесчисленные «черные легенды», складываемые впоследствии, на протяжении столетий, вокруг древних германцев и происшедших от них народов, не суждено было исчезнуть…

     Однако Цезарю, хоть и не без труда, все-таки удалось вдохнуть в командный состав своих войск новый ратный дух. Один из легионов даже просил у своего военачальника прощения за проявленное перед лицом варварской угрозы постыдное малодушие.  Сложнее было Гаю Юлию вести словесный поединок с преисполненным гордыни и самоуверенности «дерзким варваром» Ариовистом, владевшим галльским (кельтским) и латинским языком не хуже, чем своим родным германским — свебским. К тому же свебский царь считал себя правым в споре, указывая Цезарю, что германцы покорили северную Галлию на тех же основаниях, что римляне – Галлию южную. Но он, Ариовист, хоть и пришедший в Галлию первым, великодушно обещал  не вмешиваться в  дела южной Галлии, если римляне, пришедшие вторыми, откажутся от вмешательства в дела Галлии северной. Ибо он, царь свебов, в своем праве. Он действует по обычаю войны и ведет честную игру, римлян же — при всем уважении — никто не просил брать на себя роль арбитров. Этим аргументам Цезарь смог противопоставить только силу оружия.

     Хотя Ариовист в своем полном достоинства ответе Цезарю подчеркивал, что рассматривает северную Галлию как свою провинцию, т.е., по-латыни, «завоеванную (область)», германские племена сражались не как хозяева этой земли против непрошеных гостей. Нет, они шли в бой как странствующие народы, с семьями, скотом, повозками, со всем своим добром. Нам известно, что подчиненные Ариовистом  галлы-секваны были вынуждены уступить свебам обширные территории, что через Рен переправлялось все больше германцев, для расселения которых требовались все новые земли. Тем не менее, из описания ситуации Цезарем в его «Записках» явствует, что германцы были твердо намерены, в случае своего поражения, ни в коем случае не подчиниться победоносным римлянам, подобно другим оседлым народам, но уйти обратно за Рен.

     «Все свое войско они (германцы свебского царя Ариовиста — В.А.) окружили повозками и телегами (построив так называемый вагенбург — В.А.), чтобы не оставалось никакой надежды на бегство. На них они посадили женщин, которые простирали руки к уходившим в бой и со слезами молили их не предавать их в рабство римлянам.

     Цезарь назначил командирами отдельных легионов легатов и квестора (одного из помощников консула — В.А.), чтобы каждый солдат имел в их лице свидетелей своей храбрости, а сам начал сражение на правом фланге, так как заметил, что именно здесь неприятели всего слабее. Наши по данному сигналу атаковали врага с таким пылом и со своей стороны враги так внезапно и быстро бросились вперед, что ни те, ни другие не успели пустить друг в друга копий. Отбросив их, обнажили мечи, и начался рукопашный бой. Но германцы, по своему обыкновению, быстро выстроились фалангой (тесно сомкнутым боевым порядком — В.А.) и приняли направленные на них римские мечи. Из наших солдат оказалось немало таких, которые бросались на фалангу, руками оттягивали щиты и наносили сверху раны врагам. В то время как левый фланг неприятелей был разбит и обращен в бегство, их правый фланг своим численным превосходством сильно теснил наших. Это заметил начальник конницы (лат. магистр эквитум — В.А.) молодой П(ублий – В.А.) Красс (сын римского богача и полководца Марка Красса, прославившегося своей победой над вождем восставших рабов Спартаком — В.А.), который был менее занят, чем находившиеся в бою, и двинул в подкрепление нашему теснимому флангу третью (резервную) линию. <…>. Благодаря этому сражение возобновилось. Все враги обратились в бегство и прекратили его только тогда, когда достигли реки Рейна приблизительно в пятидесяти милях отсюда».

     Эти данные, приводимые столь опытным и образованным полководцем, как Гай Юлий Цезарь, что им можно доверять, полностью опровергают широко распространенное по сей день мнение, согласно которому сражение римлян со свебами Ариовиста разыгралось в районе Мюлуза (по-немецки — Мюльгаузена)  или на территории между Мюлузом и Селестой (по-немецки — Шлеттштадтом) в современном Эльзасе. Пятьдесят римских миль равны семидесяти пяти километрам. И даже с учетом того, что Цезарь пишет о «ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО (выделено нами – В.А.) пятидесяти милях», ясно,  что он не мог иметь в виду восемнадцать километров, отделяющие Мюлуз от Рейна. Аналогичные дистанции разделяют и предполагаемые места сражения Цезаря с Ариовистом, расположенные между Мюлузом и Селестой. Как в узкой долине реки Фехта, впадающего в Рейн близ соваременного Кольмара, так и в долине другой реки — Льепврета, ведущей к Селесте, негде было бы развернуться римской и германской армиям (общей численностью около пятидесяти тысяч человек, не считая обоза). Скорее всего (как предполагал еще Наполеон  I Бонапарт)  вопрос, быть ли Галлии римской или германской, решался близ современного Бельфора, у горного прохода между Вогезами и Юрой, именуемого в немецкой традиции «Вратами народов», а во французской – «Бургундскими вратами».

     «Там (на берегу Рена – В.А.) лишь очень немногие (германцы – В.А.), в надежде на свою силу, попытались переплыть на другой берег или же спаслись на лодках, которые нашлись там. В числе их был и Ариовист, который нашел маленькое судно и на нем спасся бегством; всех остальных наша конница догнала и перебила. У Ариовиста было две жены (! – В.А.), одна из племени свебов, которую он взял с собой из дому, а другая норийка (т.е. не германка, а кельтка – В.А.), сестра царя Воккиона, который прислал ее в Галлию, где Ариовист и женился на ней. Обе они во время бегства погибли. Было и две дочери: одна из них была убита, другая взята в плен <…>.  Когда известие об этом сражении проникло за Рейн, то уже достигшие его берегов свебы начали возвращаться на родину. Воспользовавшись их паникой, на них напали убии, жившие ближе других к Рейну, и многих из них перебили». («Записки о галльской войне»).

     Для  справки: убии, считавшиеся (в частности, самим Гаем Юлием Цезарем), «цивилизованными германцами», за звонкое римское золото предоставляли в распоряжение армии «вечного» Рима отряды своей легковооруженной кавалерии (именуемой Цезарем в своих записках «нашей конницей»). Союзнические отношения племени убиев с римлянами привели к ряду конфликтов между убиями и соседствовавшими с ними другими, менее «цивилизованными», с римской точки зрения, германскими племенами.

    Вот так благодаря решительным действиям Цезаря, его легионариев и авксилиариев, была сорвана первая масштабная попытка мигрирующих в западном направлении германцев завладеть землями в Галлии. По сравнению с этим событием, нашествие других германских мигрантов – кимбров-кимвров и тевтонов – прошедших через Галлию тридцатью годами ранее и разгромленных римским диктатором Гаем Марием при Аквах Секстиевых (ныне – Экс-ан-Прованс) и Верцеллах (ныне – Верчелли), следует рассматривать как своего рода «разведку боем». Сообщения секванов римлянам о том, что после первой победы на Араре германцы широким фронтом вторглись в Галлию, с той же очевидностью, что и свидетельства самого Цезаря о скоплении свебов на правом берегу Рена, доказывают: поход Ариовиста не был изолированным предприятием, совершенным им на свой страх и риск. Нет, речь шла о начале широкомасштабного переселения, массовой миграции германских народностей, возглавленного самым выдающимся из их военных царей – вождем наиболее многочисленного и воинственного свебского племени.

     Что касается самого свебского царя, то, по-видимому, именно Ариовист, с учетом «быстрокрылой молвы» (употребляя выражение Гомера), т.е. слухов, несомненно, многократно преувеличивавших достигнутые им успехи, и его личная харизма, послужили для все большего числа германских «вооруженных мигрантов» стимулом к тому, чтобы покинуть свои прежние, насиженные места поселения и присоединиться ко всеобщему миграционному потоку,  устремившемуся на Запад, во главе со свебским «войсковым царем». Это решение было, вне всякого сомнения, принято и вандалами, жившими, из всех германцев, пожалуй, в наибольшем отдалении от свебов. Трудно понять, почему вандалы его приняли, но они его приняли, что подтверждается многочисленными археологическими находками, обнаруженными вдоль маршрута вандальской миграции из сегодняшней Нижней Лужицы и Силезии на Запад. Во многих местах вандальские артефакты соседствуют со свебскими. Но было обнаружено и немало обособленных, чисто вандальских поселений. Похоже, искушению присоединиться к общегерманскому походу на Запад поддались, в первую очередь вандальские роды, переселившиеся с Севера последними. Ибо, мигрировав из Скандинавии на европейский материк, они нашли лучшие земли уже заселенными своими предшественниками и были вынуждены удовольствоваться относительно небольшой территорией на левом берегу Виадра-Одера. Думается, немецкий исследователь Георг Дормингер совершенно верно указывал на то, что: «походы Цезаря дали решающий толчок культурным изменениям, возникновению новых политических образований, навсегда наложивших свой отпечаток на европейское пространство». Но  не менее верным представляется и нечто иное (хотя, возможно, не столь важное, с точки зрения сложившегося в будущем европейского культурного и политического пространства): Цезарь оказал не менее решающее влияние и на судьбы погибших народов. Можно, пожалуй, даже утверждать, что с разгрома Цезарем «военного царя» Ариовиста у самых созданных самой природой врат, ведших в Рейнскую низменность, началось длившееся много столетий блуждание сбившихся (или, точнее, сбитых Цезарем) с пути германцев, завершившееся наконец утратой территорий восточногерманских племен, занятых славянами, и гибелью германских народов-мигрантов в невероятной дали от их исконных мест обитания. Герконунг Ариовист указал устремившимся вслед за ним со своей скудной северной родины на юг германским племенам «землю обетованную»  — новую родину в Галлии, но римский империализм, применив свою недюжинную военную силу (превосходившую на тот момент германскую), не допустил, чтобы германцы этою «обетованною землею» завладели. Обширная Галлия с ее безбрежными, плодородными низменностями, с ее протяженными побережьями, с ее естественными границами  на юге и востоке, вместе с лесистыми землями между Вистулой и Реном, могла бы вместить народы-мигранты с далекого севера, пришедшие завоевать германским мечом землю для германского плуга, и стать сердцевиной германской Европы. Но в тот раз у германцев не вышло…

Окончание следует