Игорь Гревцев. «Правильно» и «как надо». В чём разница?

(Рецензия на киноповесть «Прозрение» нашего современника Ивана Ивановича Жука)

                    Русская литература XXI века, в лучших своих проявлениях, сделала явный прорыв к Богу. И в этом есть своя логическая закономерность. Если классики XIX столетия, от Пушкина с Грибоедовым до Льва Толстого с Чеховым показывали, как русский народ, подчиняясь пагубному примеру своей элиты, постепенно терял веру своих предков – веру Православную, то гениальные писатели XX столетия показали, как нужно было служить Богу и Отечеству, чтобы страна не вверглась в кровавую пучину революции и братоубийственной брани. А служить нужно было так, как служили литературные коммунисты и комсомольцы. Ведь, если внимательно вчитаться в самые знаковые произведения соцреализма, легко можно заметить, что герои этих произведений жертвовали своими жизнями не ради компартии, а ради России и русского народа. К сожалению, дворяне, призванные быть опорой монархическому государству, это государство и разрушили. А большевики создали свое государство, которое опиралось на своих верных адептов. Жаль, что таких «верных» оказалось недостаточно у Российской империи. Но мысль соцреализма понималась правильно проницательными читателями: служить Богу, Царю и Отечеству нужно было так же искренне, как Павка Корчагин и ему подобны служили идее коммунизма.

Но, вот, два века ушли в прошлое, став частью нашей истории. Наступил XXI век. Настала новая эпоха. Тяжелая и запутанная. Недаром об этой эпохе один из признанных последних старцев сказал: «Были на Руси времена и похуже, но подлее ещё не было никогда».  А в целом, это время  оказалось благотворным для русского народа. Наконец-то он начал поворачиваться лицом к Богу и, пусть медленно, всё-таки двигаться к Нему. И, что характерно, самостоятельно, без помощи и надзора со стороны Великих Князей, потом Царей, а затем Императоров, как было прежде. Нынешняя система государственного правления никак не способствовала воцерковлению русского народа. Скорее – наоборот. Под влиянием народных масс действующая власть стала заигрывать с Русской Православной Церковью. И в этом главное отличие XXI века  от предыдущих веков.

И русская литература (повторяю: в лучших её проявлениях) живо откликнулась на этот процесс. Она стала показывать, как Россия снова возвращается к Богу, к вере своих предков. А самые талантливые поэты и писатели пошли ещё дальше. Они стараются осмыслить евангельские истины так, как они понимались изначально – в первохристианские времена. Их герои не просто механически приходят в церковь. Они ищут Бога, они мучаются в своих поисках, они ошибаются и страдают от совершённых ошибок. Но в итоге они становятся истинными, а не номинальными христианами. И всё это происходит с русскими людьми на всех социальных уровнях. Это – правда нашей жизни. Это реалии XXI века. И мы должны отдавать себе отчёт в том, что на наших глазах рождается новая национальная литература, которая выросла из двух своих предшественниц, связанная с ними одной пуповиной, но уже продвинувшаяся на шаг вперёд по сравнению с ними. И этот опережающий шаг является гарантией того, что у русской культуры есть будущее. Ибо, если культура не развивается, она останавливается, разлагается и отмирает.

Я хочу рассмотреть этот процесс зарождения новой русской культуры на примере киноповести талантливого кинодраматурга Ивана Ивановича Жука. Почему я обратился к киноповести и  именно к этой? Да потому, что она, как нельзя лучше, продемонстрирует, какие глобальные и архиважные вопросы решают современные нам писатели. А разница между обычной талантливой повесть и столь же талантливой киноповестью только в том, что во второй отсутствуют авторские отступления, размышления и развёрнутые пейзажные вставки. Впрочем, и сейчас обычные повести, ориентируясь на нынешний читательский вкус, всё более упрощаются внешне, сосредоточиваясь лишь на развитии сюжетной линии, но всё более углубляются в плане богословских проблем, которые читателю приходится решать самостоятельно. И это правильно. Ибо таково требование времени. Появляется всё больше думающих людей. Хотя внешне это вроде бы и не заметно.

Я взял для иллюстрации вышесказанного киноповесть «Прозрение» И.И. Жука. Это – антиутопия. События, описываемые в киноповести,  совершаются в предполагаемом будущем. Это, конечно, не предсказания автора, не его предположения, а просто творческий приём, чтобы остро поставить один, но очень насущный вопрос: «что такое «правильно» и что такое «как надо» с точки зрения христианской духовности и нравственности?

На первый взгляд вопрос может показаться простым и не по существу. Для кого-то «правильно» и «как надо» – это синонимы. И даже, если задать вопрос более конкретно: «Что лучше, поступить правильно, то есть, по правилам, установленным Церковью, или поступить так, как надо Богу?» – разумеется, каждый ответит: «Так, как надо Богу?». Но, к сожалению, для большинства верующих «так, как надо Богу» всегда ассоциирует с понятием «по правилам Церкви». А всегда ли эти понятия совпадают? Давайте подумаем. Правильно – это по писаным правилам, которые принимали святые отцы, водимые Духом Святым, но всё же будучи ещё людьми земными. И эти правила ими принимались как адресованные некоему среднестатистическому христианину, которого в природе не существует. А «так, как надо Богу», – это, значит, по зову сердца, через которое Бог напрямую говорит с человеком. Но при этом необходимо твёрдо помнить о самой главной  заповеди Христа: «Да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы  да любите друг друга» (Ин.13:34). А Он возлюбил каждого из живших, живущих и будущих жить на планете Земля до смерти и смерти же крестныя.

С такой ли любовью исполняются писанные церковные правила? И к нужному ли результату всегда приводит их механическое исполнение? Особенно, когда они дополнены личным несовершенным пониманием и толкованием всяких кликуш. Давайте рассмотрим это на киноповести И.И. Жука. Итак, антиутопия «Прозрение». Будем анализировать её как прозаическое произведение, ибо она написана хорошим литературным языком и легко читается.

Сразу же автор нас знакомит со своим главным героем. Это – Антон Павлович Санин. О его деятельности ничего не говорится, но узнаются повадки делового человека, скорее всего, чиновника или военного, привыкшего приказывать. И привыкшего, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Так же понятно, что это человек верующий, и не фиктивно, а принявший постулаты веры как условия организации собственной жизни. Вот, только вера его какая-то деспотичная, основанная не на любви, а на каком-то им самим придуманном уставе.

Мы видим Антона Павловича ворвавшимся в спальню совершеннолетнего сына Филиппа. В его постели он застаёт молодую девушку. И вместо того, чтобы деликатно выйти и только потом поговорить с сыном наедине, спокойно и по-мужски взвешенно, он начинает с истерических обвинений. И при этом даже не поинтересовавшись, что это за девушка и кто она Филиппу. Он сразу же её причисляет к разряду проституток, «фотомоделей по вызову». Чем, разумеется, оскорбляет незнакомого ему человека. Божье правило «не суди» рассыпается в прах. Даже объяснение сына Антон Павлович пропускает мимо ушей: «Никакая Таня не фотомодель! – раздраженно ответил сын. – Она моя однокурсница. Будущий маркетолог. И, между прочим, твоя землячка. Тоже решила к Москве прибиться».

Вот это «тоже» имеет важное значение. Как выяснится позже, Антон Павлович женился не по любви, а по расчёту, чтобы «к Москве прибиться». Чем он лучше этой девушки с периферии? И откуда он знает, какие чувства связывают его сына и эту Таню? Тем более, что Таня не девочка по вызову, а вместе с Филиппом учится в институте, готовится с серьёзной и ответственной работе. Или сам, не познавший истинной любви, он и в других её не может предполагать? Видимо, так. И Санин продолжает оскорблять сына и его избранницу, даже не обращаясь к ней и не замечая ее, как будто она грязная вещь, а не личность. Он продолжает истерить: «А не понравится эта Таня, ты заведешь другую? Третью, четвертую, тридцать пятую. Бордель на дому? Отлично! А я при нём бык кормящий?»

В общем, всё заканчивается тем, что Антон Павлович выгоняет сына из дома, когда тот сам начинает словесно атаковать отца. Два родных человека с одинаковыми характерами столкнулись, как два стальных шара, и разлетелись в разные стороны. А попутно Филипп поссорился с Таней, которая, не выдержав оскорблений от родителя своего возлюбленного, демонстративно уходит. Сам же Санин-старший, отняв у сына ключи от дачи, квартиры и машины, на реплику жены: «А сам-то ты кто, святой?» – спокойно отвечает. –   «Ну, не святой, конечно… Стараюсь жить честно. С людьми поступаю по справедливости. Чего и другим желаю».

Да, Санин поступил «по справедливости», как ему предписывают церковные правила: он пресёк блуд (как ему казалось), наставил сына на «путь истинный», не стал потакать его прихотям, а заставил привыкать к самостоятельной жизни. Всё вроде бы правильно. Всё, как положено отцу. Но всё на повышенных истерических тонах, на оскорблениях, всё без любви. Поэтому всё закончилось трагедией.

Филипп, выбежавший вслед за Таней, растерянный и взвинченный, видимо, не смог объясниться с обиженной девушкой. И тогда он, сам обиженный на отца, на весь мир и на свою любимую, совершает страшное – зверски насилует её. Но это была только прелюдия к трагедии, виновником которой оказался «справедливый» Антон Павлович Санин. Дальше убийственные последствия его «правильной справедливости» начинают накручиваться и нарастать, как снежный ком.

Очередной эпизод нам показывает Антона Павловича за рулём своей старенькой «Тойоты» (тоже, видимо, осознанный «правильный» ход, совсем «по-христиански» – мол, состоятельный человек, а скромненько ездит на старой машине). Действие происходит в тот же день, когда в доме Санина произошла ссора. Проскакивая мимо автобусной остановки, сиротливо торчащей на пригорке, Антон Павлович замечает полураздетую девушку в окровавленной простыне, и узнаёт в ней Таню – девушку своего сына. Не сбавляя газа, он проезжает мимо. И вдруг… перед его взором проносится вся его возможная будущая жизнь. Вернее, он оказывается в своём будущем, в том, каким оно непременно будет после этого равнодушного уезда от автобусной остановки, где нашла пристанище растерзанная девушка.  Далее буду краток в описании событий, ибо они – лишь следствие того «благочестивого паскудства», которое совершил Санин в полной уверенности, что поступает правильно, как предписывают ему церковные правила.

Мир в антиутопии И.И. Жука готовится к приходу антихриста. Европейская цивилизация прогнила уже насквозь. Там остались только чипированные полулюди, полузомби. Все, кто хочет оставаться человеком, таким, каким его создал Бог, бегут в Россию. Но и Россия уже попала под контроль служителей грядущего антихриста. Всюду разруха, безвластие, бандитизм. Москва лежит в руинах. И только один островок, где ещё сохраняется порядок, а также сохраняется Православная вера, держится из последних сил. Это – некий Укрепрайон, величиной почти с Францию, но по сравнению со всей Россией – маленький ноготок. Главнокомандующий этого Укрепрайона – генерал Санин Антон Павлович. Он прекрасно справляется со своими обязанностями. Люди ему верят. Даже представители антихристова мира относятся к нему с уважением. И предлагают ему роль Российского царя при условии, что он уговорит оставшихся христиан чипироваться. Санин, конечно же, отказывается. И даже не обращает внимания на подобное предложение.

Неожиданно в Москву прибывает из Америки отряд глобал-легионеров, чтобы охотиться за отказавшимися от чипирования, но не желающими уходить в православный Укрепрайон, россиянами. Командиром этого отряда назначен сын Санина – Филипп. Он уже убеждённый «чипил», так в России называют слуг будущего антихриста христиане. Вместе с Филиппом приезжает его жена. Тоже убеждённая «чипилка». Это всё та же Таня, мимо которой когда-то равнодушно проскочил Санин. Правда сейчас эта женщина без имени, а просто – Стриженная. Рядом с ними их болящая дочь Лиза, плод того зверского изнасилования.

Снова возникает конфликтная ситуация между отцом и сыном. Но теперь они уже идеологические враги, а значит, непримиримые. Ситуация усугубляется тем, что и супруга генерала Санина тоже приняла чип, как она думала, ради спасения сына. Но потом попросила вырезать его. А чипы эти сатанинские были запрограммированы так, что при их удалении с человеком происходила мгновенная обвальная онкология, и он умирал  в страшных мучениях. Что и произошло с супругой Антона Павловича. Вот так и случилось, что у генерала Санина, командующего православным Укрепрайоном, который спасал людей от чипирования, вся семья оказалась в числе «чипилов». И он-то уже начинал понимать, что в этот его вина, а не его близких. Особенно после разговора со Стриженной, бывшей Таней. Вот её диалог в сокращении:

«В комнату вошла Лиза (внучка Санина): длинное черное платье чуть ниже колен, две тоненькие косички, тоненькие кривые ручки и ножки… Наблюдая за тем, как Санин поглядывает на девочку, Стриженная прокомментировала:

— А это – плод Вашей любви, генерал… После того, как Вы вышвырнули Филиппа из дому, он, от растерянности и ужаса, меня в вашей сауне изнасиловал. И в одной мокрой протруханой простыне выставил из сеней на улицу. Плод этой дикой выходки – Ваша единственная внучка, Лиза. 

— Не надо было блудить, — не удержался Санин.

— Наверное, Вы правы, — с иронией усмехнулась Стриженная. – Но тогда мне едва исполнилось восемнадцать; а моя любимая бабушка Даша, перед смертью, строго-настрого наказала: езжай, внученька, в Москву, и держись за неё зубами и руками. Потому что у нас, в Опочке, вот-вот закроется последняя парикмахерская. И тут останутся одни наркушники да калеки-бомжи. Вот я и держалась…

Наблюдая за тем, как Санин внимательно наблюдает за неуклюжей походкой больной церебральным параличом внучки, Стриженная сказала:

— Шестимесячная она. Тащили из меня щипцами. Вот, что-то и повредили. Да и то, что мы с Филом теперь чипилы, тоже ведь – неспроста. Когда взбунтовались в Москве мигранты, а наше доблестное правительство чухнуло за Урал, Филипп окончательно растерялся и укатил в Америку. Где его быстренько и зачикали. Ну, а потом и я. Чтобы Лизка не голодала. Вот мы вдвоем и «нелюди». А кто виноват, не ясно? 

— Надо было домой вернуться, – взглянул на Филиппа Санин. – Я бы тебе помог.

— А Вы, извините, сами не соображали, что с нами тогда творилось? – сухо спросила Стриженная. – Всё ждали, что «блудный сын» на коленках к Вам приползет? Праведника-отца из себя разыгрывали? Ну, вот, и дождались: «нас»! Так, может, не стоит втирать о совести? Ведь это всё не про Вас… Ведь это же Вы, дорогой наш папочка, своими собственными руками, сделали нас чипилами.

В конце концов, это противостояние двух диаметрально противоположных миров в одной семье заканчивается тем, что сын пытается убить отца. И уже почти убил. Ему остаётся лишь потуже затянуть низку чёток на шее Санина, ту низку чёток, с которой Антон Павлович не расставался, когда проносился мимо растерзанной Тани, не расставался при последнем разговоре с женой, да и вообще никогда не расставался. Это был его знак отличия, его символ принадлежности к православному христианству. Свидетельство перед всеми о его благочестии. Но не случайно И.И. Жук последнюю схватку Санина-старшего с Саниным-младшим изобразил в болоте. Оба копошатся в одной грязи. Но за мгновение до того, как Антону Павловичу навечно погрузиться в зловонную жижу, приняв подлую смерть от рук собственного сына, условная камера возвращает читателя обратно, к той точке, с которой всё началось.

Привожу цитату из концовки Антиутопии:

«…вынырнув из видения, Санин взволнованно оглянулся. В двух шагах от его «Тайоты», на вершине поросшего борщевиком холма, слегка пританцовывала на заброшенной остановке полуголая молодая женщина, кутающаяся в мокрую окровавленную простыню.

Уверенно взявшись рукой за руль, Санин затормозил. И как только машина остановилась, включил заднюю скорость. Медленно сдав назад, «Тайота» остановилась в шаге от Рыжеволосой. Передняя дверца автомобиля распахнулась навстречу ей».

Антон Павлович пожалел растерзанную девушку, хотя и узнал в ней ту Таню, которую незадолго до этого так жестоко оскорбил. Он поступил не «по правилам», принятым среди верующих. Он поступил так, как надо Богу. И теперь всё, что ему привиделось в его будущем, так и останется видением. Чтобы ни произошло там, в ещё не пришедшем «завтра», но можно быть уверенными, что ни его сын Филипп, ни  жена сына Таня, ни внучка Лиза, ни супруга самого Антона Павловича не станут «чипилами». Ибо, как некогда сказал святой Иосиф Волоцкий: «Смерть бо закона Христос». А в переводе с церковнославянского на русский это звучит так: «Там, где Христос, там умирает закон». Потому, что закон становится сущностью того, в чьё сердце навсегда вошёл Иисус Христос. И его уже не нужно фиксировать на бумаге.