антиутопия
(киноповесить)
(окончание)
Мягко ступая по поскрипывающему паркету, Филипп подошел к отцу, вновь оказавшемуся всё там же, — в знакомом пыточном кабинете, сидящим на табурете, — и присел перед ним на корточки:
— Ну, и как мы насчет плутония? Договоримся, папа?!
Санин пугливо отвел раскрасневшиеся глаза.
— Ну, хорошо, — тихо сказал Филипп и пружинисто встал с корточек.
Вытянувшись по струнке, он на мгновенье окаменел. После чего, из его гортани, донесся вдруг голос профессора Андерсена:
— Странный Вы человек, генерал. Всё проиграно. Сопротивление бесполезно. Остается признать своё поражение и воспользоваться случаем, который столь милостиво предоставляет Вам судьба. В России многие жаждут сильной руки. И мы Вас сделаем ею. Нам тоже нужен в Эр-эф крепкий российский царь. Как прецедент для нашего будущего Мессии! И лучшего человека, чем Вы, Санин, на роль русского самодержца нам попросту не найти. Вы управленец с огромным опытом руководства над целым Укрепрайоном! Вы же и Православный. А заодно и загонщик в чипы, подсознательный люцеферианец! И коль уж с таким крутежом в сознанием Вам удалось подсадить на чипы практически всю семью, то кто, как не Вы, поможет перечипировать в дальнейшем и всю Россию! Так что, не будем ссориться. Вы нужны нам, мы – Вам, – и уже своим голосом Филипп обратился к Санину: — Ну, что, по рукам, отец?
Санин нахохлился и опустил глаза.
— Ладно, — спокойно сказал Филипп и вдруг, разогнавшись, со всего размаха врезался головой о стену.
— Папочка, что ты делаешь!? – откладывая компьютер, подскочила со стула Лиза.
Только Филипп, будто и не услышав дочери, сделал пару шагов назад и снова врезался головой о стену.
Лиза растерянно огляделась:
— Мамочка, что с папой?! Останови его!
— Я не могу, — сидя на стуле, вздернула бровью Стриженная. – Дедушка может. Но он – не хочет.
— Дедушка, миленький, умоляю! – похромала к Санину Лиза и, сложив руки возле груди, слезно взмолилась к Санину: — Остановите папу! Ну, хочешь, я на коленки встану!?
Между тем, Филипп разогнался и снова грохнулся лбом о стену.
Припадая на больные ножки, Лиза опустилась перед Саниным на колени и заглянула ему в глаза:
— Дедушка, я буду тебя слушаться! Всегда, всегда! И носочки тебе свяжу! Только останови папу!
Словно бы и не видя внучки, Санин сидел, как каменный, и неспешно перебирал на колене четки.
В то же время, его сын, Филипп стремительно разбегался и на глазах у Санина бился и бился лбом о простенок.
Стоя на коленках и судорожно хватая Санина за руки, Лиза истошно вскрикнула и в истерике завизжала:
— Дедуля, ты что, оглох?! Останови папу!!!
Однако Санин по-прежнему невозмутимо сидел на табурете и перебирал на колене четки. И только его чуть тронутые первою сединой темно-каштановые волосы на голова прямо на глазах у девочки постепенно выбелились и превратились в серебристо-белые.
Уткнувшись лицом в простенок, Санин лежал на нарах, когда из соседней камеры донесся чуть слышный стук.
С трудом приподнявшись на локтях, Санин присел, прислушиваясь к морзянке. И, словно бы просыпаясь, прохрипел, обращаясь к двери:
— Охрана! Я согласен! Передайте вашему командиру, я готов открыть спецхран.
Из-за двери донесся громкий железный грохот.
Слыша стуки шагов и крики, поднявшиеся в коридоре, Крис едва слышно выдохнул:
— My God! Нам бы сюда казачка какого.
— А казачка – не подойдет? – взглянул на него от небольшого окошка, со второго этажа двухэтажных нар, Егор.
— Лишь бы хоть кто-то вошел, — застыв посредине камеры, сухо ответил Крис.
Вместо ответа Егор прислонился лицом к окошку и громко задорно выкрикнул:
— Шалая два, привет! Как поживает твоя лохматка?
Потом он стремительно обернулся и, впервые за всё то время, которое он находился во взводе Санина, снял с головы и сунул её в карман дырявую вязаную шапчонку:
— Сейчас войдёт.
С недоверием посмотрев на мальчика, Крис отступил к двери. И именно в этот миг, громко прогрохотав затворами, в камеру и влетела Стриженная. С автоматом наперевес, не замечая Криса, замершего под дверью, она подлетела к нарам и грубо сказала мальчику:
— А ну-ка, сморчок, слезай.
В приоткрытую дверь заглянул казак.
— Пшел вон! – крикнула ему Стриженная, и как только охранник, пожав плечами, скрылся за скрипкой дверью, а мальчик спокойно спрыгнул с нар, Стриженная, склоняясь к Егору, поинтересовалась:
— Откуда ты знаешь, как они меня «там» зовут?
— Где это — там? – с ехидцей спросил Егор.
— У меня, в снах?! – раздраженно спросила Стриженная.
— Ничего я про сны не знаю, — нахохлился Егор. – Да только в Москве, на Второй Ямской, где ты расчленила двух моих братиков и сестричку, тебя, за глаза, чипилы именно так и звали.
— В Москве? – взяла Егора за плечи Стриженная и заглянула ему в глаза. – Так это… не сны?
— Вот, полюбуйся, это — твоя работа, — отодрал Егор от предплечья курточки флюоресцирующий кружок с черным квадратиком посредине: — Сама ж мне чуму привила. Чтобы не расчленять. Наверное, пожалела? А, может, просто умаялась потрошить? С Филом спешила перепихнуться.
— Так это — не сны! – потерев висок, направилась Стриженная из камеры.
Однако у самой двери дорогу ей преградил Крис.
— Простите, мадам, – бережно взял он её за плечи и слегка надавил большим пальцем на сонную артерию.
Стриженная пошатнулась и принялась оседать.
— За мной, — подхватывая её на руки, скомандовал Сеньке Крис.
И, уложив Стриженную на нары, кивнул Сеньке:
— Переоблачайся.
— А почему я? – нахохлился Сенька.
— А я в её шкуру влезу? – тихо отметил Крис, и Сенька, вздохнув с досады, недовольно согнулся к Стриженной, начиная снимать с неё серебристо-белесый комбинезон глобал-легионерши.
В самом центре небольшой провинциальной площади, к которой сходились со всех сторон четыре одноэтажных улочки, несколько глобал-легионеров, молча, как хорошо отлаженный механизм, закладывали мины под небольшой бетонный холм с огромной аркообразной свинцовой дверью. Это был спецхран.
Поглядывая на циферблат небольших наручных часов, Филипп с нетерпением поджидал окончания операции, когда вдалеке, у крайних строений одной из пустынных улиц, в проеме между домами, возникла группа казаков во главе с подъесаулом Чечевичкиным. Гремя автоматами и негромко переговариваясь, казаки толпою вели к спецхрану поседевшего генерала Санина.
Зорко взглянув на них, Филипп не проронил ни звука. Он, как стоял под свинцовой дверью, так и остался под ней стоять, тогда, как группа глобал-легионеров, минировавших спецхран, словно бы по команде, в миг прекратила свою работу и не спеша направилась к командиру.
Подойдя через площадь перед спецхраном, Чечевичкин браво подошел к Филиппу и, вытянувшись по стойке смирно, подобострастно отрапортовал:
— Генерал Санин готов открыть спецхран!
Сквозь бинты и марлевые повязки с неприкрытым презрением взглянув на подъесаула, Филипп подступил к отцу и, обняв его за плечи, сдержанно сказал:
— Рад. Ну, вот, видишь: мечты и сбываются.
Санин вопрошающе посмотрел на сына.
— Помнишь, — взяв его за плечо, повел Филипп Санина к свинцовой двери спецхрана, — ты как-то проговорился, что хотел бы видеть меня центровым московским батьком. То есть, мечтал войти в элиту Российской церкви. Но жизнь дает шанс покруче! И теперь мы с тобой «цари»: элитарии человечества.
Санин кивнул в ответ и повернулся лицом к двери:
— Ну, так я открываю?
— Давай, — подбодрил его Филипп и, обращаясь к казакам, сдержанно спросил: — Вы, почему всем кагалом сюда нагрянули? А корешков его кто-нибудь охраняет?
— Так они ж под замком сидят, — пробубнил Чечевичкин. – А тут – такая победа! — указал он рукой на Санина.
— Тебе-то что до неё, казак?! – сухо спросил Филипп и прояснил затем: – Десять минут назад янки усыпил мою жену. И теперь, с переодевшимся в её форму шофером автобуса, направляется в радиорубку.
— Не может быть… – смущенно выгнулся Чечевичкин и, обратившись лицом к одному из своих казаков, растерянно вопросил: – Ты же сказал, она вышла!
— Мне так показалось… — прячась за спины своих товарищей, промямлил в ответ казак.
— Значит, так, — сухо сказал Филипп. – Сейчас вы вернетесь в город. И если черед десять минут головы Сеньки и Криса не будут лежать вот здесь, — ткнул он перстом в асфальт, прямо себе под ноги, — я с вашей казаческой ветрухайки шкуры живьем спущу.
— Разрешите идти?! – застыл Чечевичкин по стойке смирно.
— Ступайте, — спокойно сказал Филипп, и как только казаческая ватага, гремя сапогами и автоматами, ринулась через площадь, повернулся лицом к отцу:
— Ну, что, папа, открыл?
Мельком взглянув вдогонку убегающим казакам, Санин сунул обе руки в небольшие бетонные ниши, расположенные по правую и по левую сторону от свинцовой двери спецхрана. И как только в ответ на его движение голос из репродуктора вопросил: — Пароль? – Антон Павлович проронил:
— «Филипп».
Свинцовая дверь спецхрана с тихим утробным шумом медленно разошлась, и позади неё открылся узкий проход в бетонное, аркообразное помещение.
— Прошу, — пригласил Санин сына первым войти в подземный бункер.
— Давай-ка уж ты, — сказал Филипп. – Ты этот бункер строил. Тебе и карты в руки.
Санин пожал плечами и молча вошел в спецхран.
Филипп с пятью глобал-легионерами двинулся вслед за ним.
Остальные же глобал-легионеры остались стоять у выхода.
На ходу застегивая молнию на курточке, Профессор Андерсен отступил от стены с экранами и пошагал к двери.
Но тут, изнутри него, послышался тихий писк.
Профессор Андерсен огляделся, но ничего особенного не заметил.
Тогда от стола с компьютерами послышался перестук.
Поневоле взглянув в ту сторону, на одной из клавиатур, в беспорядке разбросанных по столешнице, Профессор Андерсен разглядел забытый им подмизинный палец со знакомым золотым перстнем в форме человеческого черепа. Словно оторванная лягушья лапка, палец беспомощно дергался, то и дело стуча по клавише.
Стукнув себя по лбу, Профессор Андерсен вернулся назад, к столу, снял палец с клавиатуры, ввинтил его в пустотелый сустав на своей руке и, поневоле залюбовавшись золотым человеческим черепом на печатке, снова прошел к двери.
Егор сидел на нарах, спиной к связанной по рукам и ногам Стриженной. Обнаженная до купальника, а сверху прикрытая Сенькиным бушлатом, Стриженная все ещё находилась в беспамятстве, когда в глубине коридора, за слегка приоткрытой дверью, послышались чьи-то тихие шаркающие шаги.
Слыша их приближение, Егор поневоле вздрогнул и напрягся.
Шаги приблизились прямо к двери и вдруг на мгновенье стихли.
Егор краем глаза взглянул на Стриженную и изготовился ко всему, как к самому страшному, так и к самому неожиданному.
Но тут дверь очень тихо скрипнула, и на пороге камеры возникла щупленькая худенькая больная девочка в сереньком пальтецо, в ботиках и в берете.
От удивления и растерянности Егор только рот разинул и удивленно взглянул на нежданную посетительницу.
— Привет, — спокойно сказала Лиза. – Ты мою маму не видел?
— Нет, — прикрывая собой Стриженную, двинулся Егор по проходу между нарами, к Лизе. – Тут – камера. Тюрьма.
— Знаю, — сказала Лиза. – Мама вошла сюда, и больше не возвращалась. Вместо неё вышел какой-то парень в её одежде, да крепкий мужчина в американских крагах. Они побежали в город. Вот я и подумала: а вдруг они мою маму убили? Поэтому и пришла сюда.
— Не знаю, кого ты там видела, — преграждая дорогу к нарам, на которых лежала Стриженная, грубо сказал Егор. – Но только здесь твоей мамы нету.
— Я поняла, — печально вздохнула Лиза. – А ты, кто, преступник?
— Для кого как, — уклончиво ответил Егор. – Для ваших чипилов, да. Только для них, кто без чипа, все преступники. А вообще-то я – бомж, бродяжка. Егором меня зовут.
— А меня – Лиза, — сказала Лиза. – Я тоже пока без чипа. Значит, и я преступница. А, можно, я здесь посижу, ленточку почитаю?
— Какую ещё ленточку? — насторожился мальчик.
— Да, тут, у дедушки одного нашла, — достала Лиза из кармана пальто знакомую ленточку, развернула её и объяснила: — Когда я её читаю, мне сразу спокойней как-то.
— Ну, почитай, раз так, — согласился Егор, и Лиза, стоя в дверном проеме, не спеша развернула ленточку и начала по складам читать:
— «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…»
Мельком взглянув на дверь с табличкой «Радиорубка», Крис проскользнул внутрь дома.
Оглядевшись по сторонам, Сенька в форме глобал-легионера прошмыгнул за своим товарищем.
По рассохшейся деревянной лестнице Крис поднялся на второй этаж. И, прислушавшись к тишине за дверью, слегка приоткрыл её.
В радиорубке, развалясь на компьютерном стуле, дремал пожилой казак.
Мягко проскользнув за дверь и подойдя к казаку вплотную, Крис посмотрел на него с сочувствием.
— А!? Что?! – словно почувствовав его взгляд, проснулся казак и, увидев Криса, потянулся за автоматом: — Как ты сюда попал?
— Через дверь, — первым взял со стола автомат американец: – Эх, Киприянович, Киприянович. С виду — такой надежный, — перевернул он страницу молитвослова, лежавшего на столешнице. — Как же тебя угораздило с Чечевичкиным-то связаться?
— Бес попутал, — потупился Киприянович.
— А если без баек? – огляделся в радиорубке Крис.
— Устали мы… — честно признался Киприянович. — Беспорядки да неурядицы.… И ни конца им ни края…. А тут серьезные люди мир обещают и безопасность…. Вот мы и соблазнились…
— Понятно, — отметил Крис и, подойдя к стойке со множеством самых разнообразных раций, приподнял одну из них.
Трубка оказалась с оборванным проводком.
— Там всё побито, — пояснил ему Киприянович. – Глобалы нам не верят. Вот и разбили рации. А сотовые забрали. До окончания операции.
— Понятно, — кивнул Крис и пошагал к двери.
В то же мгновение Киприянович ринулся к подоконнику, за лежащим там пистолетом.
Крис будто того и ждал. Стремительно обернувшись, он схватил казака за горло, а другою рукой, как гаечным ключом, вывернул ему голову лицом к спине, после чего сказал:
— Ну, что же ты, Киприянович! — и, уложив покойника на линолеум, повернулся к выходу: – Я ж тебе почти поверил.
По разбитой проселочной дороге, между припорошенных легким снежком полей, мчался Джип Виллис. На переднем сидении, рядом с одетым в форму глобал-легионера водителем, в серенькой курточке и затрапезных джинсах сидел Профессор Андерсен. За ним располагались ещё трое глобал-легионеров.
— Не сметь! – оглянулся на них Профессор.
Выходя из полудремы, глобал-легионеры недоуменно взглянули на командира.
— Это не вам, в тюрьме, — недовольно поморщился Профессор Андерсен и спросил у водителя: — Сколько там, далеко ещё?
— Сорок три километра, — отрапортовал Водитель.
— Вроде бы успеваем…. — вгляделся в дорогу Профессор Андерсен и вдруг ни с того ни с сего сказал: — Как быстро всё зарастает…. Надо спешить.… Иначе, все эти твари снова уйдут в болота, и башня опять останется недостроенной….
С тихим утробным скрипом очередная свинцовая дверь открылась, и перед Саниным и Филиппом возникло бетонное помещение с шестью освинцованными контейнерами, стоявшими на железном подиуме.
— А ну, папа, – оттесняя отца с дороги, решительно подступил к подиуму Филипп.
С восхищением сняв подставки один из шести контейнеров, он взвесил его на своей ладони и удовлетворенно заключил:
— Ну, вот, мы с тобой и в дамках.
Вдоль по пустынной улочке бежали гурьбой казаки. Вот они поравнялись с двухэтажным особняком с надписью на двери «Радиорубка». Прислушавшись к тишине за дверью, Чичевичкин мягко махнул рукой, и все его подопечные дружно рассеялись во все стороны. Кто-то перебежал через улицу и затаился в подъезде дома напротив; кто-то, присев, прошмыгнул за угол; а Чечевичкин и трое его друзей, вскинув взведенные автоматы, вошли друг за другом в «радиорубку».
Чечевички и со старым худым казаком остался стоять под лестницей, тогда, как двое молоденьких казачков принялись подниматься по поскрипывающим ступеням верх.
Взойдя на второй этаж и оказавшись у двери в радиорубку, молоденькие казаки деловито переглянулись. И, как обычно бывает в подобных случаях, один остался стоять под лестницей, целясь в дверной проем; тогда, как другой казак, слегка отступив от двери, резко врезался в неё плечом.
Ворвавшись в радиорубку, молоденький казачок присел и, поведя автоматом туда-сюда, огляделся по сторонам.
Кроме мертвого старого казака, лежащего на полу, да полок с разбитыми рациями в комнате было всё тихо, мирно: стол, стулья, окурок, ещё дымящийся в пепельнице.
Подняв окурок и внимательно осмотрев его, молоденький казачок кивнул, приглашая товарища, замершего за дверью, войти за порог, в радиорубку.
Как только товарищ молоденького казачка, с опаской косясь на окна, приблизился к приглашавшему, раздался громовый взрыв.
Окна радиорубки со звоном стекла и с треском вылетели на улицу. И не успели ещё казаки, оставшиеся в засаде, отвести от задымленных окон взгляды, как один из них уже рухнул, пронзенный ножом в кадык, а другой, что затаился за дверью дома напротив, умело был вздернут могучей рукою вверх и с вывернутой к спине головой мягко опущен Крисом на грязный бетонный пол.
Наблюдая в щелочку, из-за двери радиорубки, как в ужасе мечутся вдоль по улице методично, один за другим, отстреливаемые казаки, Чичевичкин шепнул своему товарищу, пожилому усатому казаку, оглядывавшемуся в подвале:
— Я же предупреждал, янки в живых оставлять нельзя. Так нет же: сами разберемся! Вот и хлебайте теперь, красавы. Ничего, ничего, он и до вас ещё доберется!
— Господин подъесаул, в подвале — канализация, — появляясь в дверном проеме, сообщил Чичевичкину Усач-казак: — Если пойти по трубам, то можно выйти к узкоколейке.
— Так что ж ты молчишь тогда? — выдохнул Чичевичкин, направляясь уже в подвал.
– Так Вы же меня не спрашивали? – поспешая за ним, проронил Усач.
А в это время, из-за двери, где они только что находились, раздался истошный вопль, а затем донеслась короткая очередь из Калашникова, и все звуки на миг утихли.
Щелкнув пустым затвором и отбросив разряженный автомат под дом, одинокий худой казак в ужасе мчался по тихой безлюдной улочке.
Постоянно оглядываясь назад, он добежал до крайних особняков, за которыми начиналась площадь перед спецхраном, когда рядом с ним кто-то тихонько свистнул.
Казак в растерянности застыл и в ужасе огляделся.
В ту же секунду острый столовый нож с шумом вонзился ему в кадык. Как только казак упал, в агонии дергаясь на дороге, из-за ближайшей к нему двери вышел невозмутимый Крис. И, не спеша приблизившись к умирающему казаку, присел близ него на корточки.
Снимая с ремня у трупа две лимонки и патронташ, Крис недовольно буркнул:
— Я же вам объяснял, нельзя останавливаться на звуки. Кувырок. Отскок в сторону. Что угодно. Но только не остановка.
Между тем, от ближайшей двери подъезда, с тремя автоматами у груди, к нему подбежал, прихрамывая, Сенька.
— В чем дело? – встал с корточек Крис.
— Теткины туфли немного жмут, — в сердцах отмахнулся Сенька.
– Ну, так переобуйся, — ткнул Крис пальцем на сапоги, надетые на ногах у трупа.
— Э, нет! — отшатнулся в испуге Сенька. – Я как-нибудь добегаю.
— Глупо, — заметил американец и, посмотрев на часы на своем запястье, раздумчиво заключил: — Впрочем, уже не важно. Минут через двадцать подъедет другая смена. Мчи-ка ты, Сеня, навстречу им, да передай от меня приказ: пускай поднимают всех! Наш, соседний укрепрайон! А сами едут ко мне на помощь. Ну и к болоту — парочку. Чтоб Чичевичкин с Макарычем не ушли.
— Есть мчать навстречу нашим! – откозырнул Сенька и поспешил, прихрамывая, в ближайший к ним переулок.
Горбясь под тяжестью брезентовых рюкзаков, группа глобал-легионеров стремительно продвигалась по арочному тоннелю. Впереди всех шагали Филипп и Санин.
Внезапно, в полуметре от генерала, две половинки толстых свинцовых врат стремительно сомкнулись.
— В чем дело?! – взглянул на отца Филипп.
И именно в этот миг, за последним из глобал-легионеров, точно так же, как и впереди колонны, две полуарки тяжелой свинцовой двери с тихим шорохом запахнулись.
Тотчас, из множества сопел, торчавших под потолком прохода, с шумом ударили струи белого клубящегося дыма.
Филипп в бессилии поднял руку и, замахнувшись на Санина, прошипел:
— Ты опять мне весь кайф ломаешь.
И он, вместе со всей командой глобал-легионеров, оказавшейся с ним в ловушке, хватаясь руками за горло, рухнул в судорогах на бетон.
Сидя всё там же, на корточках, у двери, Лиза читала с ленточки:
— «… Яко той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна…»
Мальчик сидел на нарах и напряженно слушал.
А, между тем, за спиной у мальчика, прикрытая сенькиным полушубком Стриженная пришла в себя. Глаза её сужено распахнулись.
Мгновенно оценив ситуацию, Стриженная подтянула вдоль доски нар связанные за спиною руки. И пока Лиза вычитывала молитву, начала по чуть-чуть развязываться.
— «…плещма Своими осенит тя, и под крыле Его надеешися…» — монотонно читала Лиза; а Стриженная в какой-то миг вдруг на секунду оцепенела.
И в ту же секунду, в салоне джипа, Профессор Андерсен подскочил и закричал водителю:
— Не слушай её, не слушай!
Водитель тупо и без эмоций взглянул на начальника операции.
— Я не вам, — отмахнулся Профессор Андерсен и чуть заметно занервничал: – Надо срочно менять маршрут. Доедим до блокпоста, где мы устроили им засаду, и переждем на обочине, у болота.
Присев у двери, на корточки, Лиза читала с ленточки:
— … «яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путях твоих»…
Облокотившись спиной на нары, Егор стоял уже рядом с девочкой и с интересом слушал.
И тут-то, из-за его спины, донесся вдруг возглас тоски и боли лежащей на нарах Стриженной:
— Господиии…!
— Мама?! – подняла глазки Лиза.
— Нет! – вскочив между нею и Стриженной, в испуге и в растерянности огляделся туда-сюда Егор.
Уже развязанная, в одном черном сплошном купальнике, прикрытая только бушлатом Сеньки, Стриженная привстала:
— Какая же я – мразь! – размазывая под глазами слезы, схватилась она за горло: — Читай, Лиза, читай!
А как только Лиза, тихонько привстав под дверью, продолжила своё чтение, Стриженная сказала мальчику, поднимая с пола булыжник:
— Сейчас я вырежу эту гадость, а ты постарайся, чтобы Лизка меня не видела. После того. Окей?
— Лады, — утвердительно кивнул Егор.
— Ты слышала меня, девочка! – перекрывая голос дочери, строго-настрого приказала Стриженная. – Я сейчас вырежу себе чип! А ты не смотри потом на меня. И когда я умру – тоже. Дай слово, что не посмотришь?!
Лиза на миг прекратила чтение.
Но как только она умолкла, Стриженная в бешенстве заявила:
— Да ты читай, читай!
И как только в подвале снова послышались слова молитвы: …«На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия»… — Стриженная продолжила, поднеся булыжник острым концом ко лбу. – Когда ты читаешь, я могу им не подчиняться! Так что читай, читай.
И с последним словом «читай» она сделала резкий надрез на лбу. Падая навзничь, назад, на нары, Стриженная легко и облегченно выдохнула.
Лиза чтение прекратила. Так что уже в тиши послышался возглас Стриженной:
— Господи, как легко… и как… страшно… Мамочки!
Она прикрыла ладонью рот, и после секундной паузы, уже покрываясь легкими, мало-помалу расширяющимися синяками, тверже, увереннее сказала:
— Как будто чугунный горшок слетел… Как много цветов и звуков…. Лизонька, дорогая.
— Да, мама, — сжав у груди ленточку, застыла у двери Лиза.
— Слушай дедушку, — вдруг твердо сказала Стриженная. – Он тебя не обидит. А папы держись подальше. И чип себе не вставляй. Ни при каких раскладах. Никогда-никогда! Ты меня поняла!
— Да, мама, — начиная тихонько всхлипывать, тихо сказала Лиза.
А, между тем, синяки на теле у Стриженной разбухли до темно-бурых вздымающихся волдырей. Волдыри друг за другом начали лопаться, превращаясь в огромные гноеточивые язвы. Кривясь от запаха этих язв, Стриженная продолжила, растирая по лбу и шее гной вперемешку с кровью:
— Ну, вот и всё, пожалуй. Главное, быть человеком, Лиза. Это такое счастье…
Но вот она содрогнулась, глубоко вздохнула и замерла.
Лиза хотела было метнуться к матери, да Егор не пустил её.
— Куда?! – заорал он от нар на девочку, и Лиза остановилась.
Затем, поглядывая на Лизу, Егор деловито вернулся к нарам, на которых лежала Стриженная, но смотреть на неё не стал. Он лишь одним глазком покосился на умершую и, подрагивающей рукой подцепив обшлаг бушлат, накрыл им лицо покойницы.
Пока он возился над женским трупом, Лиза присела на корточки, у двери и сдавленно разрыдалась. Да так вот, чуть слышно всхлипывая, она уже явно не по слогам, а целыми предложениями, с пониманием смысла читанного, завершила читать Псалом:
— … «Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним есть в скорби, изыму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое».
Слушая Псалом, Егор по инерции снял с головы вязаную шапку и, сжав в руке, опустил её.
По присыпанной снегом гальке, вдоль узкой железнодорожной насыпи, прихрамывая сразу на обе ноги, бежал облаченный в форму глобал-легионера Сенька.
Навстречу ему, из предрассветной дымки, постукивая колесами на стыках рельс, выехала небольшая самодвижущаяся дрезина: деревянный вагончик с десятком-другим солдат армии обороны, видневшимися как за окнами, так и у дверей вагона. Это была смена караула.
Между Сенькою и дрезиной, в припорошенном легким снежком подлеске, спрятавшись за березами, таились Усач и Чечевичкин. Первым заметив Сеньку, Усач вопрошающе посмотрел на своего начальника. И так как тот утвердительно кивнул в ответ, Усач вскинул винтовку с оптическим прицелом. И через приближающую оптику с насечкой виде креста хорошо рассмотрев расцарапанные в кровь руки Сеньки, а так же его разодранный возле шеи серебристо-беленый комбинезон, прицелившись в эту шею, мягко нажал на курок винтовки.
Раздался чуть слышный выстрел.
Покачнувшись, Сенька упал на насыпь, лицом к приближающейся дрезине.
Резко замедлив ход, дрезина остановилась в метре-другом от Сеньки.
В ту же секунду, из перелеска, выскочили Усач с винтовкой в руке и Чичевичкин с автоматом наперевес. Как и Сенька за миг до этого, они тоже стали вкарабкиваться по заснеженной насыпи к замершей возле них дрезине.
Из вагона дрезины выскочили несколько рядовых Армии Обороны во главе с поджарым, лет тридцати пяти, Капитаном в строгом армейском кителе и с толстячком Сержантом в расстегнутом на все пуговицы тулупе.
Недоуменно взглянув на тело убитого на дороге Сеньки, все они посмотрели на взбирающихся к ним по железнодорожной насыпи, тяжело дышащих Чичевичкина и Усача.
— Прорыв периметра! – с трудом успокаивая дыхание, откозырнул Чичевичкин суровому Капитану. – Вначале, каким-то образом, глобалы нам все рации и телефоны вырубили. Ну, а потом нагрянули…. Всех казачков моих положили…. Ну, а Санин в спецхран их ввел…. Вы как раз вовремя подоспели…. Поспешим, пока они плутоний не увезли….
— Санин, с глобалами? – недоверчиво посмотрел на Чечевичкина Капитан, в то время, как Сержант, согнувшись к Сеньке, удивленно вскрикнул:
— Э! Да это же – Сенька! Сменщик мой! Они с Саниным в Москву как раз укатили. К женке Антона Палыча, в больницу.
— Как видите, не уехали, — пояснил ситуацию Чечевичкин. – Из болота, с глобалами нагрянули, откуда мы и не ждали. Ну и взяли нас тепленькими, врасплох. Надо срочно спасать плутоний!
Сержант повернулся было к вагону, да Капитан остановил его:
— Валера, не горячись, — и, обращаясь к своим солдатам, указал им на Чичевичкина и на Усача: – Разоружите их.
— Не понял? – удивленно взглянул на Капитана Чичевичкин.
— Оружие – сдайте. До выяснения, — прояснил ему Капитан.
— Пожалуйста, — неохотно сдал автомат солдату слегка растерявшийся Чичевичкин. – Только вместо того, чтобы честных людей разоружать, к спецхрану бы поспешили…
— Поспешим, — твердо ответствовал Капитан и, обращаясь уже к Усачу, добавил: — И Ваше оружие, подхорунжий.
Усач нехотя протянул приблизившемуся к нему солдату винтовку с оптическим прицелом, а Сержант, между тем, спросил:
— А почему? Зачем?
— Судя по всему, — объяснил ему Капитан. — Сенька бежал к нам, на встречу. А эти зачем-то его убили. Так что, пускай уж они посидят под стражей. А там мы всё выясним, и отпустим. Если, конечно, правда, то, что он нам рассказывает. А пока в Подсолнухи сообщи, что периметр у нас тут прорван. Пусть срочно выдвигаются на подмогу. И желательно, все, кто может. Включая, и вертолеты.
— Есть сообщить в Подсолнухи! – откозырнул Сержант, в то время, как двое безусых солдата Армии обороны увели в вагон надутого Чичевичкина и сгорбившегося, едва переставляющего ноги от усталости Усача.
Санин сидел в уголке, на стуле, и, обхвативши руками седую голову, сдавленно подвывал.
Стоя в шагу от «босса», плечом к окну, за которым раскручивали бобину с проводом солдаты Армии обороны, а рядом, в каком-нибудь полуметре от них, лепили снежную бабу Егор и Лиза, — Крис, помолчав, сказал:
— Ну, всё. Всё. Что было, то было. Сделанного — не воротишь. Попробуешь впредь подобных ошибок не повторять.
С трудом подняв на Криса заплаканные глаза, Санин сквозь сопли и слезы вырыгнул:
— Хорошо тебе рассуждать! Когда без семьи, без дома! А у меня сын — единственный…. Чипил. И это я его, между прочим, своими собственными руками, — взглянул он себе на руки, — в такое, вот, чудище превратил.
— Понимаю, — похлопал его по плечу Крис. У тебя — сын-чипил. А у меня… – могли бы быть жена и дочка. Да только я их, по малолетке, на наркотики променял. Ну, так чего ж теперь? Невозможно вернуть того, что невозможно. Только жизнь продолжается. Вот и попробуем сделать хоть что-то доброе. Вон, для твоей же внучки. Да и Егор – сирота, в теплоте нуждается, — кивнул он за окно, на Егора с Лизой. – Учись у детей, старик. Её маму ещё и не похоронили, а она уже снежную бабу лепит. И во всем этом есть какой-то свой, глубокий, нам пока недоступный смысл. Ладно, — сказал затем, — можешь пойти поспать. А я пока подежурю. Через часок-другой я тебя разбужу. Надо будет спецхран латать. Да и что-то с глобалами решать.
Положив кусок хлеба на деревянный столик, в шагу от привинченных к полу нар, на которых сидел Филипп, Санин сказал, поглядывая за решетчатое окно:
— Всё, что могу, сынок.
— И на том спасибо, — зевая, встал с нар Филипп и, возвышаясь над Саниным более, чем на голову, широко и добродушно улыбнулся.
— Мы будем часто с тобой видеться, — снизу вверх посмотрел на него отец. — А там, глядишь, наши умельцы наловчатся как-нибудь без последствий извлекать чипы из человека. И тогда мы махнем с тобой на рыбалку, сходим в лес, по грибы — по ягоды.
— Всё так и будет, папа, — улыбнулся Филипп отцу. – Я в это свято верю.
— Эх, дай я тебя…. — потянулся Санин к Филиппу и, обняв сына, привлек к груди.
Тыкаясь носом в затылок Санину, Филипп выпустил изо рта тоненькую иглу. И, целуя отца за ухом, сделал ему укол.
В самом центре небольшого дворика Егор и Лиза лепили снежную бабу. Втыкая палочку в месте носа, Лиза сказала твердо:
– И всё-таки, я должна на неё взглянуть.
— Зачем? – раздраженно спросил Егор.
— Не знаю, — пожала плечами Лиза. – Просто, мама хотела умереть человеком, а превратилась, как ты говоришь, в чудовище. Не понятно.
— Что же тут непонятного? — прояснил Егор. – Это как с помидорами. Пластиковые – красивые. А настоящие – кривенькие, с гнильцой. Но стоят во много раз дороже!
Вдали, в проеме между домов, на фоне менявших электропроводку солдат Армии обороны, неторопливо прошли, взявши друг друга под руки, несколько отрешенной Санин и груженный увесистым рюкзаком Филипп.
— Ладно, — вздохнула Лиза. – Раз слово дала, не буду.
— Вот это – по-нашему, – выдрав из шапки «жучок», вставил его Егор в то место на голове у снежной бабы, где должен был находиться глаз.
Заглянув в пустой подвал, где они накануне сидели под стражей у казаков, Крис вышел за дверь, во дворик.
Неподалеку, на фоне тянущих электропроводку солдат армии обороны, по-прежнему тихо играли Егор и Лиза.
Проходя мимо них, Крис поинтересовался:
— Антона Павловича не видели?
— Он только что вместе с Филом куда-то туда пошел, — указал Егор в сторону арочного прохода, ведущего со двора, на улицу.
— Только что – это сколько? — насторожился Крис.
— Ну, минут пять, наверное. Шли — не спеша, под ручку. У Фила рюкзак ещё. Маленький, но тяжелый. Фил его еле пёр.
— Понятно, – ответил Крис и направился со двора, под арку.
— Что-то не так? – вдогонку спросил его Егор.
— Всё так, — деловито ответил Крис и, прибавляя шагу, вышел уже со двора, за арку.
Оказавшись один на пустынной улочке, Крис огляделся по сторонам. Затем повернулся лицом к болоту, видневшемуся вдали, прибавил шагу и побежал.
У обломившегося куста, где Крис в своё время попробовал дать первый бой казакам, американец остановился.
От его ног, в глубину заснеженного болота, тянулась темная, постепенно сужающаяся лента мягко раскачивающейся грязи. Заканчивалась она двумя крошечными фигурками, которые медленно удалялись к заброшенному коровнику.
Крис без раздумий шагнул за ними.
Помогая взойти отцу на пепелище заброшенного коровника, Филипп затравленно оглянулся.
По темному следу, оставшемуся за ними, с автоматом, поднятым над головой, приближался Крис.
— Достал, — недовольно выругался Филипп и, обращаясь к находящемуся в неком сомнамбулическом состоянии отцу, шепнул: – Ну, у тебя и дружок, папаша. Прицепился, как банный лист. Придется его мокнуть. Сюда, родной. Осторожно, — и он, придерживая отца, повел его за руку в черную глубину коровника.
Взбираясь на пепелище на том же месте, где только что находились Филипп и Санин, Крис отряхнулся от жидкой грязи и настороженно огляделся.
Дорожка из мокрых грязных следов вела в глубину коровника.
Передернув затвор, Крис вгляделся во тьму за дверным проемом, замер на миг, прислушался.
Ничего, кроме шума ветра, так и не уловив, он мягко вступил в глубину коровника.
Оказавшись внутри бетонного, полностью обгоревшего помещения, Крис вновь постоял, прислушался. И, стараясь ступать, как можно нежней и тише, осторожно проследовал до двери, за которою находилась келейка старчика.
Отступив за дверной проем, он тихонько нажал на дверь.
Дверь с резким скрежетом распахнулась.
Постояв миг-другой у открытой двери, Крис заглянул за её порожек. В полностью обгоревшей комнате никого, кроме трупа старчика, не было.
Крис молча перекрестился и проследовал вдоль по проходу дальше.
За разбитым дверным проемом, спиною к высоким шуршащим зарослям убеленного снегом борщевика, сидел на ведерке Санин. Подбородком уткнувшись в грудь, а руки, как плети, свесив между коленей, он, казалось, просто отдыхает, восстанавливая силы после долгого трудного перехода.
Прислушавшись к шороху борщевика за дверным проемом, Крис резко вышел за дверь коровника и повел автоматом туда-сюда.
В ту же секунду подвесная заржавленная тележка, с помощью которой подавались корма в коровник, с диким пронзительным скрежетом устремилась по тросу к Крису.
Едва успев рухнуть в навозную кучу, навзничь, Крис распластался в зловонной жиже и снизу дал очередь из Калашникова по пролетающей прямо над ним тележке. А в следующее мгновенье, когда тележка, со смачным чавканьем, плюхнулась в болото, на Криса спрыгнул Фил. Одним резким выверенным движеньем он попытался зарезать американца.
Успев отбить нож автоматом в сторону, Крис, теряя и автомат, вцепился гиганту в грудь. Завязалась драка.
Очень долго ни Крис, ни Фил не могли одолеть друг друга. Но, наконец-то, американец вывернулся из-под Филиппа и, усевшись на гиганте сверху, принялся бить его кулаком в лицо.
Видя, что он проигрывает, Филипп отчаянно закричал:
— Папочка, помоги! Филюшку, мальчика обижают! Папа, убей его!
И странное дело, сидевший до этого неподвижно, Санин вдруг резко встал и, по пути подхватив рюкзак, лежавший в шагу от дравшихся, резко, решительно, со всего размаха, рубанул им американца по голове.
Теряя на миг сознание, Крис растерянно отшатнулся, а руки его разлетелись в стороны. Этой совсем небольшой заминки Филиппу вполне хватило, чтобы прийти в себя. Одном резким толчком сразу обеих ног в широкую грудь Криса он вытолкнул янки с возвышения за коровником. И Крис, пролетев над кустами борщевика, с чавканьем угодил в болото.
Уйдя по шею в густую грязь, Крис отчаянно забарахтался. Однако, чем больше он дергался и вертелся, тем топь всё сильней и безальтернативней засасывала его.
Наконец, погрузившись по подбородок в тину, Крис прекратил бессмысленное барахтанье. И, глядя в упор на Санина, с отрешенно-потерянным взглядом застывшего на помосте, язвительно заявил:
— Привет, босс! Что-то ты потучнел. Может, тебя чипировали? Или ты претворяешься с отбитыми мозгами, чтобы не стыдно было? Так это, брат, ни к чему. Я же всё понимаю: сын – есть сын. А православие — это всё так, слова. Мы, русские, богоносцы! Обычный рекламный трюк. Красивая упаковка, а на поверку – гнусь. «О них даже Торе сказано», — передразнил он Профессора Андерсена: — Иуда ваш бог, дерьмо!.. Эх, лучше бы я в Астарту или в Денницу верил. Хоть здесь пожил бы по-человечески. А так, — тридцать лет в дерьме, да ещё подыхай в болоте. Лучше б меня чипировали, чем видеть всю эту мерзость!
Всё это время, пока Крис отрыгивал обличения, Филипп делал вид, что ничего не слышит и даже не замечает янки. Он отряхнулся от жидкой грязи, потом присел на ведро и переобулся. Наконец, подступив к отцу, он тихо спросил:
— Ну, что, папочка, отдохнул? Пойдем дальше? А ты у меня крутой! Как ты ему поддал! Дай я тебя за это… — и он, обняв отца за шею, крепко-крепко поцеловал его: — Ну, а теперь пошли. А то нас уже заждались.
И он, натянув на себя рюкзак, взял Санина за веревочку и потащил его за собой, в болото.
Только теперь, замечая бечевку на шее у генерала, Крис резко пришел в себя.
— «Не доверяй рентгену»… — вспомнил он слово старца и тотчас извинился: — Босс, прости.
И он, потянувшись к Санину, ушел с головой под воду.
У обочины автострады, между увязшим в грязи «Ивеко» и импровизированным блокпостом батьки Шпилевого, темнел знакомый джип Профессора Андерсена.
Поднимая с земли рюкзак, Филипп улыбнулся Санину, очнувшемуся в метре от иномарки:
— О, и папа проснулся! Ну, как спалось?
— Где это мы? – привстав на локтях, с тревогою огляделся Санин.
— Почти дома, — улыбнулся ему Филипп. – Вот отдадим Профессору Андерсену рюкзачок с плутонием, и мы с тобой – русские самодержцы!
— А где Крис, что с ним? – растирая затекшую голову, поинтересовался Санин.
-Так ты ж его утопил, — поднял рюкзак Филипп.
— Как утопил!? – насторожился Санин.
— Очень просто: схватил за шею и утопил, — не торопясь, держа рюкзак за лямки, направился к джипу сын. — Он хотел задушить меня, а ты его – замочил! Ты меня спас, родной!!! Как вы с мамой и собирались!
Недоуменно взглянув на сына, Санин протер виски. Из мутного и рассеянного взгляд его прояснился, стал напряженным, сосредоточенным. Во всей глубине осознав случившееся, Санин стремительно встал с земли и поспешил за сыном. И, настигнув его возле дверец джипа, за которыми находился профессор Андерсен, генерал, отталкивая Филиппа, потянул на себя рюкзак:
– Отдай!
— Куда?! – стряхнул с себя Санина глобал-легионер и, опустив рюкзак к ногам профессора Андерсена, обращаясь к вскакивающему с земли отцу, насмешливо улыбнулся:
— Ну что ты всё суетишься? Будет тебе золотой генеральский чип! И царь из тебя получится замечательный! – обнял он Санина за предплечья, не позволяя ему приблизиться к иномарке. — Представляю: держава, скипетр, коронка на голове.
Наблюдая за тем, как Санин молча пытается вырваться из вяжущих объятий сына, Профессор Андерсен, ставя ногу на рюкзак с плутониевыми контейнерами, приветливо улыбнулся:
— Добрый день, генерал! Не знаю уж, как там царь, но солдат из вас замечательный. Настоящий глобал-легионер.
На мгновенье освободившись от вяжущих объятий Филиппа, Санин метнулся к открытой дверце и потянулся за рюкзаком, который стоял под профессорскою туфлей:
— Отдай!
— Куда?! – снова настиг его глобал-легионер и, вынуждая стать отца на колени, тыча его лицом в профессорскую туфлю, возбужденно и зло сказал: — Правильно, папочка! Приложись. Не каждому генералу выпадает такая честь. Дай-ка я тебя в этой позе сфоткаю, — одной рукой удерживая Санина лицом у профессорской туфли, другой — снял его Филипп вмонтированным в перчатку фотоаппаратом.
Наблюдая за ними, Профессор Андерсен устало сказал водителю:
— Ладно, седьмой. Поехали.
Водитель завел мотор, и джип начал медленно отъезжать от застывшего на коленях Санина и пытающегося прижать его лицом к земле Филиппа.
Хватаясь за ручку дверцы отъезжающей от него машины, Санин взревел в глубину кабинки:
— Отдай!!!
Однако Филипп, подняв отца за воротник бушлата, рванул его на себя:
— Ну, всё, папа, всё! Мы поняли: ты не готов в цари! Ну, и ступай тогда к своим маргиналам, — отшвырнул он отца в болото. — Пусть они тебя, как Иуду, вздернут.
И он, оттолкнув отца, потянулся к дверце джипа.
Однако Профессор Андерсен вдруг закрыл дверцу джипа перед самым лицом Филиппа; и иномарка, обдав глобал-легионера выхлопом солярки, выехала с обочины на дорогу.
— Не понял?! – метнулся за ней Фил. – Профессор Андерсен! А меня?!
Не замечая «забытого» глобал-легионера, профессор Андерсен что-то твердо сказал водителю; и джип, развернувшись у сваленной на шоссе сосны, рванул по пустынной дороге, в сторону Москвы.
— Ах, ты жидяра хренов?! – разъяренно взревел Филипп и потряс кулаком вдогонку стремительно удалявшейся иномарке: – Ну, погоди, гандон! Я тебя и в аду достану!
И вдруг, замечая рядом замершего отца, снова набросился на него:
— Это ты во всем виноват, скотина! – принялся избивать он Санина.
Защищаясь от хлестких ударов сына, Санин принялся отступать. Вскоре вместе с Филиппом они незаметно вошли в болото. В процессе драки Филипп выхватил четки из рук отца и, опрокинув его в болотную жижу, обвил четкам шею Санину и начал его душить.
В зеркало заднего обозрения пронаблюдав за тем, как двое «безумных русских» топят друг друга в болотной жиже, Профессор Андерсен полупрезрительно усмехнулся и уткнулся лицом в «читалку».
Погрязший до подбородка в густую грязь, удушаемый собственными же четками, Санин весь поднапрягся. Глаза его вылезли из орбит. В одном из них отразился знакомый зигзаг дороги с ржавой заброшенной остановкой и с полуголой рыжеволосой девушкой в залитых летним солнцем дебрях борщевика…
…вынырнув из видения, Санин взволнованно оглянулся.
В двух шагах от его «Тайоты», на вершине поросшего борщевиком холма, слегка пританцовывала на заброшенной остановке полуголая молодая женщина, кутающаяся в мокрую окровавленную простыню.
Уверенно взявшись рукой за руль, Санин затормозил. И как только машина остановилась, включил заднюю скорость.
Медленно сдав назад, «Тайота» остановилась в шагу от Рыжеволосой.
Передняя дверца автомобиля распахнулась навстречу ей.
И именно в тот миг, с ревом выехав из-за зарослей всё того же борщевика, мимо помчался груженный фанерой МАЗ. Один из фанерных прямоугольников, слетев с машины, с треском врезался прямо в камеру.
И в темноте уже пошли друг за другом титры.
(конец киноповести)