Проводя Санина и Криса из одного абсолютно белого, хорошо освещенного коридора в такой же точно следующий за ним, Анна Андреевна то и дело прикладывала ладонь к специальному флюоресцирующему квадратику возле ручки, и двери сами собой распахивались.
— Мы колем ей обезболивающе, каждые полчаса переливаем кровь, но это всё — бесполезно… — рассказывала санитарка, с кроткой печальной улыбкой поглядывая то на Санина, то на Криса.
Открыв последнюю мутно-стеклянную дверь в палату, и уже пропустив за её порог Антона Павловича, санитарка встала перед Крисом:
— А Вам лучше подождать здесь, – указала она на длинную пластиковую скамейку, стоявшую в коридоре.
На скамейке уже сидело пару больных в полосатых вылинявших пижамах и в однотипных шлепках, а так же троица посетителей в темных зимних одеждах, с бахилами на ботинках.
Переглянувшись с Саниным, Крис возражать не стал. Он сел на указанную ему скамейку и начал лениво разглядывать посетителей и пациентов клиники.
Присев на стул, у изголовья единственной в комнате никелированной кровати, на которой, до подбородка укрытая одеялом, лежала Людмила Ивановна, Антон Павлович огляделся.
Всюду стояли огромные хромированные ящики с самым замысловатым суперсовременным оборудованием. Тысячами разноцветных проводков и трубочек они были связаны с шеей лежащей на койке женщины.
Санитарка сказала:
— Только не долго. Вашей супруге вредно много разговаривать, — и с печальной улыбкой вышла в коридор.
Глаза у Людмилы Ивановны приоткрылись.
— Тошик?! Я так по тебе соскучилась.
— Я – тоже, — перебирая четки, улыбнулся генерал.
— Ой, ли? – усомнилась Людмила Ивановна: — Милосердие проявляешь?
— А, разве, ты так плоха? – наигранно удивился Санин. – Пилишь, значит, силенки есть. Женою в момент запахло.
— Твоя жена — Москва, – грустно вздохнула Людмила Ивановна. – Перспективы. Размах вселенский. А оно видишь, как получилось: Москва перспективно лопнула, а размах оказался там, откуда ты так безумно рвался.
— Это жизнь, — согласился Санин. – Она вся из парадоксов соткана. Иной, чтобы в Москву попасть, женится по расчету. А поживет с нелюбимой женщиной, пуда три соли съест, смотришь, и полюбил.
— Так я тебе и поверила, — грустно усмехнулась Людмила Ивановна и перевела разговор на другую тему: — Впрочем, это сейчас не важно! Главное, я спасла Филиппа. Не сыграла в свою решимость отдать свою жизнь за сына, но действительно победила ужас перед возможной смертью. И выжила, представляешь?! Значит, и наш сыночек сможет теперь без чипа!
— А разве Филипп — чипил? – насторожился Санин.
— Ну, я видела его по телевизору в форме глобал-легионера. Впрочем: это теперь не важно! – раздраженно фыркнула Людмила Ивановна и попросила тут же: — Лучше дай мне свою руку, Тошик. Последние восемь лет я только о том и мечтала, как мы с тобою встретимся и пройдемся по парку за руку.
Улыбнувшись, Антон Павлович просунул руку с четками под одеяло в том месте на простыне, где должна была находиться рука Людмилы Ивановны.
И тотчас же резко отдернул руку.
Не замечая, что четки, сорвавшись с запястья, с тихим звяком упали на пол, Санин неторопливо встал и заглянул под простыню.
Затем посмотрел в глаза лежащей перед ним супруги и вдруг резко, сорвав с неё одеяло, отбросил его на кафель.
Там, где должно было находиться тело его жены, располагался длинный металлический ящик, напичканный электроникой. Тысячами светящихся проводков и нитей он соединялся с шеей Людмилы Ивановны. Лежащая на подушке отдельно взятая голова супруги удивленно спросила Санина:
— Тошик, зачем ты меня раскрыл?
Санин в полном недоумении молча смотрел на свою «жену», когда из-за двери в глубине палаты в комнату друг за другом вошли строгий и чинный Профессор Андерсен, а так же четверо санитаров в белых халатах и в белых крахмальных шапочках.
Пока санитары молча рассредоточивались по всему периметру помещения, а двое – замерли у входной двери, Людмила Ивановна, замечая их, с волнением обратилась к мужу:
— Тошик, прикрой меня! Тут же чужие люди. А я — такая старая…!
— Прости, — натянуто улыбнулся Санин и аккуратно, как в детстве мать, прикрыл электронное «тело» женщины белым марселевым одеялом.
Профессор Андерсен, обращаясь к Санину, сдержанно произнес:
— К сожалению, я забыл Вас предупредить…. Пройдемте в соседнюю комнату. Вашей супруге вредно так много разговаривать. Пусть она отдохнет немного, а мы пока побеседуем, — и он, указав на дверь, из-за которой только что появился, направился в её сторону.
Не говоря ни слова, Санину проследовал за профессором.
Людмила Ивановна сказала вдогонку мужу:
— Тошик, я буду ждать тебя. Нам нужно серьезно всё обсудить, как мы спасем Филиппа!
С виноватой улыбкою на губах Санин кивнул супруге и, моментально посуровев, в сопровождении двух санитаров в белом, вслед за Профессором Андерсеном, вышел за потайную дверь.
Как только мужа вывели из палаты, Людмила Ивановна обратилась к одному из двух оставшихся в комнате санитаров в белом:
— А мне уже значительно лучше! Может, Вы меня выпишите? И я уеду с мужем?
— Ага, — угрюмо кивнул Накачанный санитар и с ленивою отрешенностью выключил сразу несколько тумблеров над кроватью.
Множество разноцветных трубочек, пульсировавших у шеи женщины, тотчас же потускнели.
Людмила Ивановна широко зевнула и погрузилась в глубокий счастливый сон.
— Выдерни из розетки, — приказал Накачанный своему напарнику, застывшему у двери.
И тот, потянувшись к толстому черному кабелю, торчащему из розетки, поинтересовался:
— Что, всё?
— Ну, да, — спокойно сказал Накачанный. – Приказано везти в морг.
Удобно расположившись возле руля автобуса, Сенька неспешно ел, когда в зеркале заднего обозрения из темноты появилась гурьба бомжей. Это были уже знакомые нам обитателей клиники Профессора Андерсена, которые присутствовали на обходе у главврача. Сейчас они осторожно, — из-за кустов и из-за автомобилей, — с разных сторон подкрадывались к «Ивеко».
Отложив на газету кусок картофеля, Сенька потянулся рукой к монтировке, стоявшей справа от него.
А уже в следующую секунду, стремительно выскочив из кабинки, он выразительно постучал свободным концом монтировки по поднятой вверх ладони.
При виде его бомжи одновременно остановились. И, не сказав ни слова, вихляющими походками разошлись от автобуса по разным концам двора.
Когда последний бомж, насмешливо улыбаясь, скрылся во тьме кустарника, Сенька вернулся назад, в кабинку, достал из-за дверцы канистру с бензином и, искоса поглядывая на рядом застывшие пустые автомобили, принялся заправлять «Ивеко».
Вновь оказавшись в своем кабинете, наедине с Саниным, Профессор Андерсен участливо изогнулся и, наполнив стакан водой, протянул её генералу:
— Простите, что всё так вышло. Но, Вы слишком долго ехали к нам, генерал…. И мы не могли сохранить её в своем теле.… А так, Вы хотя бы поговорили….
Отказавшись от воды, Санин насмешливо усмехнулся:
– Вы так добры ко мне. Такая дорогостоящая операция. И ради минутного разговора. Не слишком ли расточительно с Вашей стороны, профессор?
— Пусть это Вас не волнует, — улыбнулся Профессор Андерсен, ставя стакан на стол, около мониторов: – Дело стоит того, поверьте.
Сидя в фойе, на пластиковой скамейке, Крис перелистывал красочно иллюстрированный журнал и то и дело поглядывал из-за него на дверь, за которою скрылся Санин.
Вот дверь сама собой распахнулась, и два знакомых уже санитара в белом вывезли на коляске прикрытую простыней покойницу.
Увозя кроватку по коридору, Накачанный санитар сказал:
— После морга сразу бежим в столовую. Сегодня омлет с печенкой. Надо успеть до глобалов.
Проведя санитаров тревожным взглядом, Крис не спеша привстал и, отложив журнал на журнальный столик, прошел за слегка приоткрытую дверь, в палату.
— «Независимые айтишники», насколько я понимаю, пытаются найти «противоядие» от чипов, — спокойно поглядывая на Санина, объяснил Профессор Андерсен. – Но так как это в принципе не возможно, то они просто убивают людей, вот и всё.
— Людей или биообъекты? — усмехнулся Санин. – Если человеком можно полностью управлять…
— Да не полностью, не полностью, — перебил генерала Профессор Андерсен. – В том-то и фокус, что не полностью! Чипил полностью сохраняет разум, волю и прочая, прочая, прочая, но только до определенной черты…. Когда же он пробует перейти её, суперкомпьютер «Зверь» его изнутри одергивает. Вот и всё! А иначе, скажите Вы на мне на милость, как нам гармонизировать отношения шести с половиной миллиардов свободно определяющихся субъектов? Что можно придумать ещё такого, чтобы они своими разнонаправленными желаниями не разнесли бы наш шарик в клочья? А жили бы на нем в мире и в относительной безопасности.
— Христос говорил, что именно, — спокойно ответил Санин.
— А кто Его слушает, Вашего Христа? — отмахнулся Профессор Андерсен. – Горсточка ортодоксов в Псковско-Великолусском Укрепрайоне? Да и то, потому только, что эта идеология для полуголодных русских в данный момент спасительна. Но, если чуть-чуть попустит, ведь снова все захотят в Европу. То есть, – чего-то из ряда вон выходящего! Но когда миллиарды людей хотят, сами не зная что, без «Зверя» – не получается.
Кроме огромных блестящих ящиков с погасшей в них электроникой в пустой палате стоял лишь стул, да темнели на полу знакомые четки, случайно оброненный при аресте Саниным.
Подняв четки, Крис взвесил их на ладони. И, замечая в глухой стене слегка приоткрытую дверь в полутемное, смежное помещение, сунул четки в карман бушлата и неспешно прошел в потемки.
В длинном сумрачном переходе, освещенном намного хуже, чем в парадном покое клиники, Крис пошел вдоль цепочки белых пластиковых дверей.
Из-за одной из них донесся чуть слышный стук упавшего на пол скальпеля и чей-то сдержанный тихий окрик:
— Осторожней, матрицу повредишь!
Крис тотчас остановился. И, постояв у двери, слегка приоткрыл её.
В щель между дверным косяком и дверью Крис увидел огромное светлое помещение со множеством электронных тел, висящих в стеклянных нишах. В центре же этого помещения, между дверью, за которой затаился Крис, и стеклянными нишами с компьютерными телами, американец увидел хорошо освещенный подиум с возвышающимся над ним никелированным операционным столиком.
На столе, на стеклянном блюде, лежала аккуратно отрезанная мужская голова, к которой, трое мужчин в забрызганных кровью фартуках, одетых поверх халатов, аккуратно прилаживали одно из гибких стеклообразных тел.
Тихонько прикрыв за собою дверь, Крис неспешно пошел коридором дальше.
Внезапно, из-за очередной из пластиковых двери, донесся вдруг голос Профессора Андерсена:
— Никуда ты не денешься! Увидишь, как мучается твой сын, и всё моментально сдашь! А ну, пригласите-ка сюда Фила!
Заглянув в замочную скважину и увидев сидящего на табурете, спиной к двери, генерала Санина, — его руки были связаны за спиной веревкой, — Крис вынул из воротничка рубашки небольшую пластмассовую вставочку, которая, распрямившись, превратилась в острый, как бритва, нож.
И как только за дверью пыточной комнаты не спеша удалились чьи-то поскрипывающие шаги, Крис мягко вошел за дверь.
Холеный Профессор Андерсен не успел даже толком сообразить, что же произошло, как Крис уже, будто барс, подлетел к столу и, оказавшись за спинкой кресла, на котором сидел профессор, слегка проткнул кожу у него на шее, в миллиметре от сонной артерии:
— Один лишний звук, движение, и ты покойник. I hope you understand me?
— У меня – дипломатическая неприкосновенность, — приподнимаясь с кресла, с внезапно проявившимся иностранным акцентом напомнил Крису профессор Андерсен. – Убьешь меня, и все ваши Укрепрайоны тотчас признаются все закона.
— В целях самозащиты – можно, — изящно выдернул Крис профессора из-за пластикового стола и, отступив с ним к Санину, одним ловким косым движением пластмассового ножа перерубил сразу все веревки на руках у Антона Павловича.
В эту секунду, из-за двери вдали, в кабинет возвратились два санитара в белом. Они привели за собой Филиппа.
Повернув Профессора Андерсена лицом к вошедшим, а остриё ножа слегка утопив в артерию, Крис тихо, но властно скомандовал:
— Всем стоять! Одно неосторожное движение, и ваш профессор тотчас же превратится в труп! – повернул он профессора шеей так, чтобы всем стало видно тонкую струйку крови, выступившую на сонной артерии у плененного:
— Тепер, сподіваюсь, Ви мене зрозуміли?
— Так, так, — с трудом ворочая языком, приказал своим людям Профессор Андерсен. – Делайте все, как он скажет.
— Сейчас мы пройдем к автобусу, — прокомментировал свои будущие действия Крис. — И если вы не станете нам мешать, мы преспокойно отсюда съедим. Но если хоть одна собака, хоть пальцем пошевелит… международный конфликт с непредсказуемыми последствиями я вам гарантирую. Vi komprenas min?
И, ведя пред собою профессора Андерсена, Крис подтолкнул к двери и генерала Санина.
— Папа! – узнав отца, радостно двинул к нему навстречу Филипп.
— Get out! – вонзая нож чуть поглубже в кожу, предупредил Крис Филиппа. — Do not come!
Филипп послушно остановился.
Проходя уже мимо сына, Санин вдруг предложил товарищу:
— Крис, может, Филиппа с собой возьмем?
— Босс, ты, чего? Он – глобал! А значит — чипил. Очнись! – сунул Крис Санину в руки четки и потащил его за собой, за дверь. – Молись, — и – Филиппу: — And you drop wait.
И вместе с Саниным и с Профессором Андерсеном ускользнул в полутьму потайного хода.
— Папа, ты уже уходишь? – вдогонку им прохрипел Филипп.
— Сынок, я найду тебя! Обязательно! – успел улыбнуться Филиппу Санин и ускользнул за дверь.
Толпа в коридоре клиники стремительно расступалась. Негромко переговариваясь, люди давали возможность Крису вести Профессора Андерсена и Санина туда, куда ему пожелается.
Оказавшись на черной лестнице, слегка освещенной снизу одной лишь подмигивающей электрической лампочкой, профессор Андерсен, Санин и Крис начали быстро спускаться вниз.
Подталкивая профессора Андерсена пластмассовым штырьком в шею, Крис, а за ним и Санин проскочили к темному лестничному проему, который их вскоре вывел на первый этаж больницы.
Когда вдалеке, у ярко освещенной двери в больницу, показались Санин, Крис и Профессор Андерсен, Сенька преобразился. Из лениво расслабившегося водителя, прикорнувшего за рулём «Ивеко», он стремительно превратился в молодого и энергичного рядового армии обороны. Одной рукой заводя мотор, он другой – надавил на кнопку, и передняя дверца автобуса со скрежетом распахнулась перед приближающимися мужчинами.
На мгновение задержавшись перед открытой дверцей, Профессор Андерсен напомнил Крису:
— Вы обещали меня у автобуса отпустить.
Пропустив Санина в салон «Ивеко», Крис вдруг принюхался и сказал, слегка отшатываясь от Андерсена:
— Фу? Да ты никак обхезался?О, благодетели человечества! Собрать бы вас всех, да… на необитаемый остров. Живите себе, поносьте, только оставьте людей в покое.
На что Профессор Андерсен высокомерно хмыкнул:
— Ты – янки. А вам не дано понять. Вот он — русский, — указал он на скрывшегося в глубине салона Санина. — О них даже в Торе сказано. До избранного народа им, естественно, далеко. Но кое о чем они догадаются.
— И о чем это, если не секрет? – поинтересовался Крис.
— Человечество слишком долго шло по пути прогресса, — ответил Профессор Андерсен. — И постепенно зашло в тупик. Чипы – это его последний шанс на глобальное выживание.
— Сlearly, – ответил Крис и, взявшись за поручень, направился внутрь салона.
— До скорой встречи, генерал! — крикнул в открытую дверцу Профессор Андерсен: — Приятно было познакомиться с будущим представителем мирового правительства от России. Возможно, с самим царем.
Внутри салона Крис вопросительно посмотрел на Санина.
Садясь уже на сидение, Санин лишь вздернул бровью:
— Закрывай уже дверь. Поехали.
Сенька нажал на кнопку, и дверцы со скрежетом запахнулись.
«Ивеко» рыгнул, чуть дернулся и, обдавая Профессора Андерсена облаком выхлопных газов, помчался к воротам клиники.
В это же время, со всех уголков больничного двора, к Профессору подбежали крепкие дюжие санитары в белом. По пути сбрасывая с себя халаты и белые крахмальные шапочки, они превратились в крепких плечистых малых в серебристо-белесой форме глобал-легионеров. Поблескивая обтягивающими комбинезонами, часть из них поспешила к «Джипам», замершим во дворе больницы, а часть – обступила Профессора Андерсена.
И вот, не успел «Ивеко» выехать за ворота клиники, как оба армейских «Джипа», замигав фарами, уже дружно ринулись вслед за ним.
В это же время, окруженный глобал-легионерами, Профессор Андерсен вытащил из кармана брюк сотовый телефон, что-то коротко сказал в трубку и, покивав в ответ, гордо пошел в больницу. И лишь темное поблескивающее пятно у него на брюках напоминало о том, что главврач описался.
Навстречу автомобилю стремительно пролетало дорожное полотно. Водитель черного Мерседеса, впившись взглядом в кусок освещенного светом фар асфальта перед машиной, уверенно управлял рулем.
Сидя на заднем сидении, рядом с Лизой, которая увлеченно играла в компьютерную игру, Стриженная обратилась к мужу, сидящему перед ними, рядом с водителем Мерседеса:
— И чё они с ним так возятся? Сделали бы «укольчик», и сдал бы весь товар, на раз.
— Я тоже того же мнения, – зевая, сказал Филипп. – Однако Профессор Андерсен говорит, что, возможно, в неадеквате мой предок не сможет войти в спецхран. Замок может и не сработать.
— И ты в эти байки веришь? – в раздражении отмахнулась Стриженная. – Ух, уж мне эти высоколобые. Вечно они мутят. А нам за них отдувайся. И Лизку ещё тащи. Ну, а на кой им хоть Лизка наша?
— Видно, разжалобить предка хочут? — хрустя попкорном, пожал плечами Филипп. – Впрочем, приказы не обсуждают.
Наблюдая за огоньками преследующих автобус «Джипов», Крис распрямился над рацией и сказал:
— И рация не работает.
— Кому-то из нас – жучка прицепили, — принялся оглядывать на себе одежду Санин.
Отставив на сиденье рацию, тем же самым занялся и Крис.
— Да ладно вам блох гонять! – умело ведя автобус вдоль по ночному городу, весело крикнул Сенька. – Сейчас оторвемся от «космонавтов», и с первого ж автомата звякните.
А, между тем, оба «Джипа», преследовавшие автобус, дружно разъехались кто куда: один – умчался по переулку влево, другой – по широкой безлюдной улице вильнул через площадь вправо. Зато стоявшая у обочины пустая бетономешалка, замигав фарами, сама собой завелась. И не успел ещё Сенька, как следует, удивиться, когда она развернулась и, поблескивая пустой кабинкой, едва-едва не вытолкнула автобус на одну из трех иномарок, темнеющих на обочине.
— Они нас ведут. Причем, по заранее проложенному маршруту, – сообщил товарищам Сенька, через зеркало заднего обозрения наблюдая за тем, как «миксер» на полной скорости врезается в угол дома и, громко прогрохотав металлом, загорается на обочине.
— С чего ты взял? – обратился к шоферу Санин.
– Миксер – без водителя, – пояснил товарищу Сенька, кивком головы указывая на удаляющийся костер горящего на дороге миксера. – Подстава явная. Да ещё и дистанционка.
— Возможно, такие миксеры по всему городу расставлены, — предположил Крис. – И через спутник, с космоса, управляются. Так что, ещё не факт, что нас ведут по заранее проложенному маршруту, — и он, подняв взгляд повыше, попытался через стекло автобуса высмотреть точку спутника в ночном темно-сером небе.
В то же мгновение, за «Ивеко», снова съехались оба «Джипа».
Уходя от них, автобус нырнул под арку, — в темноту двора.
Туда же, вослед за ним, унеслись и Джипы.
С трудом выныривая из сна, Стриженная испуганно вскрикнула. И тотчас растерянно огляделась.
Рядом, на заднем сидении «Джипа», сидела с планшетом Лиза. Тыча пальчиком по клавиатуре, она равнодушно, как на нечто вполне привычное, взглянула на потерянную, в ужасе проснувшуюся, мать. С переднего же сидения автомобиля сурово взглянув на Стриженную, Филипп сказал:
— Пора тебе, детка, на перешивку чипа. А как только в Москву вернемся, и Лизку в систему включим. Нам только мути из подсознанки да снов твоих и не хватает.
Стриженная вздохнула, и джип отлетел в пространство медленно проявляющейся из темени заснеженной холмообразной пустоши с редкими хилыми деревцами по обе стороны от дороги.
Резко свернув направо, «Ивеко» стремительно развернулся и въехал в темный безлюдный двор.
Погоня промчалась мимо.
Проехав вдоль длинной цепи ржавых мусорных ящиков, «Ивеко» высветил светом фар глухую кирпичную стену перед собой. И на фоне стены, — привставшего с автомобильной шины, от теплящегося внутри неё костерка, восьмилетнего сгорбившегося мальчишку.
— Приехали, — настороженно огляделся Сенька и начал тихонько сдавать назад.
Решительно подхватившись с шины, мальчик в два-три прыжка быстро догнал автобус и громко забарабанил кулачками по бамперу.
— Иди отсюда, – отмахнулся от пацаненка Сенька; тогда, как Санин, взглянув на мальчика, приказал:
— Притормози.
Сенька нажал на тормоз.
Как только автобус остановился, Санин, поглядывая назад, в темноту пустынного дворика, не торопливо выбрался из «Ивеко» и, сжимая в руке автомат Калашникова, не спеша подошел к ребенку:
— Чего тебе?
Одетый в дырявую, явно с чужого плеча, грязную болонью куртку и в такие же несуразно большие, явно с чужой ноги, замызганные кроссовки, мальчик, распухшей грязной ладонью указал себе на предплечье. Там, на фоне черного наклеенного квадрата, слегка флюоресцировал большой алый кружок.
— Что это? – спросил у подростка Санин.
— Чума. Африканская, — объяснил парнишка. – От нелегала из Замбии подхватил. Пойдем. Что-то ещё тебе покажу…
По-прежнему, с тревогой поглядывая назад, Санин не торопливо отправился вслед за мальчиком.
Подведя его к покосившимся мусорным бакам, темнеющим у стены, мальчик ткнул на одни из них:
— Открой.
В который уж раз оглядевшись по сторонам, Санин отбросил железную крышку ящика. И — растерянно отшатнулся.
Скривясь от резкого запаха, пахнувшего на него из-под крышки ящика, Санин застыл над горкой расчлененных детских трупиков, сброшенных внутри бака, и растерянно посмотрел на мальчика.
— Мои старшие братики и сестрички, — степенно, совсем по-взрослому, объяснил ему мальчуган. – А у меня чума. Им больные органы не нужны. Затолкали меня под крышку и укатили. Еле оттуда выбрался.
— Пойдем, — прикрыл ящик крышкой Санин и протянул пацаненку руку.
— А заразиться – не боишься? – насторожился мальчик.
— А мы тебя изолируем, — объяснил пацаненку Санин. – В больнице тебя обследуют. Может, у тебя ещё и не тот диагноз….
— Как это — не тот, — обиделся пацаненок. – Тут глобалы проверяли. И наши, и иностранные. А какая-то стриженная переводила.
— Ладно, — взяв пацаненка за руку, подвел его к Крису Санин. – Меня – дядя Антон зовут.
— А меня – Егор, — с трудом поспевая за генералом, представился пацаненок.
Подсаживая пацаненка в салон автобуса, Санин объяснил Крису:
— У «чижика» предположительно «африканская чума». Отсади его вглубь салона. В Подсолнухах разберемся.
И «Ивеко», потихоньку сдавая назад, по дороге между двумя параллельно стоящими глухими кирпичными стенами принялся выбираться из тупика.
На одном из экранов сотообразного, во всю ширину стены, жидкокристаллического монитора был виден затылок Сеньки, ведущего автобус вдоль по пустынной улице. А на соседнем же мониторе – сверху был снят автобус, за которым вдоль узких московских улочек стремительно гнались джипы.
Держа пред собою секундомер, профессор Андерсен то и дело нажимал на одну из клавиш лежащих на столешнице клавиатур. И всякий раз, когда он касался той или иной из кнопок, один из восьми загонявших «Ивеко» Джипов тотчас же ускорялся и направлял автобус по заранее проложенному по карте Москвы маршруту.
Стремительно приближаясь к зебровидному шлагбауму, преграждающему дорогу при выезде из столицы, Сенька заметно приободрился и кивком головы указал товарищам на знакомого капитана:
— А вот и наш капитан.
— А за спиной у него – глобал-легионеры, — задумчиво сказал Крис, обращая внимание Сеньки на трех мужчин в серебристо-белесых комбинезонах, прячущихся в тени знакомого КПП.
Сенька слегка занервничал, но Санин его подбодрил:
— А шлагбаум у них пластиковый, по-моему.… Ну-ка, Сеня, проверь его….
И «Ивеко», разбив шлагбаум, пронесся мимо знакомого КПП с застывшим вблизи него капитаном, интенсивно махавшим шоферу палочкой.
— Извини, родной, в следующий раз обязательно пообщаемся, — весело улыбнулся Сенька и провернул руль немного вправо.
Вытесняя в кювет один из сопровождавших «Ивеко» джипов, автобус понесся по автостраде, навстречу дорожному указателю: «Псков – 753 км».
В сизых туманных сумерках «Ивеко» мчался по автостраде.
В метрах пяти за ним, не обгоняя, но и не отставая, ехал один из знакомых джипов с сильно тонированными стеклами.
Перебирая четки, Санин спросил у Криса:
— Ты так уверенно оттащил меня от Филиппа. А ты уверен, что мой сын – чипирован?
— В глобал-структурах других не держат, — спокойно ответил Крис. – Иначе бы я не приехал к вам. Если подавят наше сопротивление, человек превратится в придаток к компьютеру. А это – такая скука.
Санин на миг задумался:
— Значит, в спецхран их впускать нельзя. Может, мне застрелиться, что ли?
— И тем погубить бессмертную свою душу? – улыбнулся Крис. — А наше сопротивление оставить без ядерного прикрытия? Дельное предложение.
— Так что же делать? — поинтересовался Санин.
— Молиться, — спокойно ответил Крис.
— И это мне предлагаешь – ты, супермозг пентагона!? – язвительно усмехнулся Санин.
— Трезвое осознание ситуации – лучше пустых надежд, — спокойно отметил Крис. – У нас с тобой шансов нет. Зато у Бога, вау: всегда есть в запасе чудо.
— Щеглово, — проезжая мимо дорожного указателя, сообщил командирам Сенька.
Щурясь от света фар за задним стеклом автобуса, Санин задумчиво подытожил:
– Почти до Подсолнухов довели. Может, как-нибудь проскользнем?
— Ага! – отрезвил генерала Сенька. – Через триста метров – санэпидемологи Шпилевого. Вот они-то нам и измерят температуру. Место уж больно классное! Справа и слева – топь, спереди – можно деревом дорогу перерубить. Ну а под попу — джип. Тут нам и болт приснится.
— А ну-ка, притормози, — тихо заметил Санин и, уже обращаясь к Крису, уверено приказал: — Рацию не забудь. Если это какой-то чип, на улице заработает.
В этот момент, в метрах пяти впереди «Ивеко», как и предполагал Сенька, затрещав, повалилась через дорогу огромная подпиленная сосна. И не успело снежно-белое облако, поднятое при её падении, осесть на колдобистое шоссе, как группа бородачей в камуфляжной форме, вынырнув из укрытий, разбежалась цепочкой по подлеску и попряталась за деревьями.
— А вот пацанчики Шпилевого, — указал Сенька на знакомый блокпост вдали и поневоле затормозил.
– Егор, подъем! — разбудил пацаненка Санин, — Сейчас прогуляемся по болоту. Трясина ещё не стала. Так что все идут по моим следам, — и, повернувшись к Сеньке: — Сеня, как только выйдем, тут же сдавай назад. Перегороди им дорогу за тем, вон, ельником, и по — подлеску – к нам. Только в болото один не суйся. Вместе, может быть, и прорвемся. А вот поодиночке — обязательно засосет.
Дверцы автобуса распахнулись. Первым спрыгивая со ступеньки «Ивеко» в снег, Санин дал короткую автоматную очередь по группке бородачей, прячущихся за соснами. И пока те, на мгновение растерявшись, отпрянули за деревья, санинцы друг за другом спрыгнули в кювет.
Прикрывая отход командира с мальчиком к поросшему осокой болоту, Крис дал пару очередей по соснам с прячущимися за ними бородачами.
И только после того, как он устремился вдогонку за командиром, пацанчики Шпилевого наконец-то пришли в себя и принялись дружно постреливать вслед ушедшим.
Пока команда Санина спускались с холма к болоту, Сенька дал задний ход.
Заглушив автобус практически перед джипом, он позволил тому приблизиться, после чего, запустив мотор, снова дал задний ход.
Наехав автобусом на машину, сметая её с пути, Сенька резко затормозил.
Затрещав покореженным металлом, джип опрокинулся в снег за ельником и мягко ушел под воду.
Снежно-белая пелена под ним стремительно потемнела и, на глазах превращаясь в бурую побулькивающую кашицу, медленно засосала в себя как джип, так и зажатых в его салоне беспорядочно и бесцельно отстреливающихся парней в серебристо-белесых формах.
— Глабал-легионеры, – обратил Крис внимание Санина на тонущих пассажиров джипа.
— А рация так и не заработала? – спросил генерал у Криса.
Слегка покосившись на пацаненка, Крис отрицательно покачал стриженной головой.
— Ну, так выбрось её, на хрен. И — забудь! — раздраженно приказал товарищу Санин и, беря Егора за руку, поспешая к болоту, прояснил: — Они специально всё так устраивают, чтобы мы перессорились тут друг с другом.
Небрежно отбросив рацию, Крис оглянулся на автостраду.
Там, на пустой дороге, появился двухэтажный черный автобус с сильно тонированными стеклами. В салоне его поблескивали сгрудившиеся у окон глобал-легионеры.
Крис обратил на них внимание Санина:
— Босс!
— Вижу! – зло отмахнулся Санин и первым вошел в болото.
За ним, с недетской уверенностью, ринулся в топь Егор. Отстреливаясь от банды притихших за соснами автоматчиков, последним в раскисший и рыхлый наст вошел, чавкая в жиже, Крис.
От покореженного «Ивеко», замершего посреди дороги, к ним поспешал и Сенька.
Высыпав из автобуса, рота глобал-легионеров молчаливо построилась у болота.
Неторопливо выбравшись из салона, Филипп оглядел их сверху, с обочины автострады.
Тем временем двое плечистых глобал-легионеров выскочили из строя и, поднявшись к Филиппу, молча откозырнули.
Указывая на дверцу «Джипа», за окошком которой сидела Лиза, Филипп процедил сквозь зубы:
— Дочку не растрясите. Простудится, чипы вам отрублю.
— Понятно, — сказал один из глобал-легионеров, тогда, как другой из них равнодушно склонился к дверце.
Посмотрев на них взглядом высокопоставленного начальника, Филипп повернулся лицом к болоту и начал спускаться вниз, к стройной шеренге своих солдат, замершей у трясины, а так же к толпе бандитов, напряженно переминавшихся с ноги на ногу в непосредственной близости от чипилов.
Тем временем глобал-легионеры, открыв перед Лизой дверцу автомобиля, расправили перед девочкой небольшой брезентовый рюкзак с прорезями для ног:
— Выпадай.
Оглянувшись назад, на мать, Лиза в растерянности помедлила.
Выбравшись из салона, Стриженная зевнула и, взглядом известной киноактрисы свысока осмотрев болото с группкою Санинцев вдалеке, и с шеренгою глобал-легионеров, выстроившихся поблизости, разнежено потянулась:
— Что, не хочется выходить? А мне, думаешь, очень хочется в этом дерьме болтаться? Тебя понесут хотя бы. Так что попочку поднимаем, и к мальчикам на закорки.
И она, помахавши рукою дочери, стала спускаться по склону холма в низину.
Усадив девочку в брезентовый рюкзак, плечистые глобал-легионеры примостили девочку одному из них на закорки и, укутав ей ножки в брезентовую накидку, поспешили к своим товарищам.
Глядя вдогонку санинцам, медленно удаляющимся в болото, Филипп лишь махнул рукой. И тотчас же вся шеренга глобал-легионеров, выстроившись в колонну, друг за другом вошла в трясину. Последними, с рюкзаком на закорках и с Лизой, сидящею в рюкзаке, в чавкающую под ногами жижу молча вошли носильщики.
Наблюдая за их уходом, один из сподвижников Шпилевого, — крепкий Кряжистый мужик в бушлате, — поинтересовался:
— А нам, что, за ними топать?
— Кому денежки не нужны, можете оставаться, — пошутил Шпилевой и первым вошел в болото.
— Так, может, спросить у них про оплату? Может, они забыли? – подступил к атаману Кряжистый малый в кожаной куртке и овчиной казачьей бекеше.
— Ну, так, спроси, — предложил ему Шпилевой.
Кряжистый лишь помрачнел и, посопев, сказал:
— У, глобальё поганое!
— То-то же, — выдохнул Шпилевой. – Думаешь, мне охота в это болото топать. Сюда даже волки не забегают. Но зачем-то мы им нужны.
Так, едва слышно поругивая чипилов, банда батьки Шпилевого двинула вслед за глобалами.
Несколько раз надавив на кочку концом сухого скособоченного шеста, Санин уверенно сделал шаг. И, провалившись по пояс в тину, растерянно оглянулся.
Шедшие вслед за ним Крис и Сенька, будто того и ждали. Они протянули Санину сухую, разлапистую сосну. И генерал, ухватившись за ветви дерева, тотчас был вытащен из трясины на сравнительно твердый надежный грунт.
Переведя дыхание, Санин снова выдернул шест из грязи, и всё повторилось сызнова: зондаж почвы концом шеста, прыжок генерала с кочки в болотину. И так как на этот раз ноги Санина не увязли в топкой и липкой массе, а встали на твердый грунт, то все его подопечные дружно проследовали за ним.
За Санинской группкой, все расширяющейся темной лентой, покачивалась болотина.
А в метрах пятидесяти за санинцами, не особенно приближаясь к ним, но и не отдаляясь, кривою колонной по одному двигались их преследователи. Впереди шли глобал-легионеры, возглавляемые Филиппом и его боевой подругой-женою, Стриженной. Позади же носильщиков с Лизою в рюкзаке, мало по малу отставая от них, двигалась банда Шпилевого.
Вот один из них тупо встал и обратился к батьке:
— Ну, и зачем мы за ними тащимся? Что, космонавты без нас не справятся?
— Гром, прекращай бузить, — одернул товарища Шпилевой. – Они с нами пока что не расплатились.
— Ну, так пускай расплатятся, — зло и робко заметил Гром. — Сколько можно в болоте париться?
— Бунтовать?! – потянулся за автоматом батька; но в этот момент, отделяясь от колонны глобал-легионеров, к ним стремительно подошел крепкий плечистый легионер. И, не сказав ни слова, двумя выстрелами в упор наповал сразил Грома и Кряжистого, после чего, протянув Шпилевому конверт с деньгами, сдержанно объяснил:
— Ваша плата, атаман. Теперь можете возвращаться. Нашему командиру психопаты всегда не нравились. Вот он и приказал очистить от них ваш взвод. Пришлось подождать немного, пока они разнуздаются…
— Понятно, — мусоля конверт с деньгами, просопел понимающе Шпилевой: — Большое спасибо… Вашему командиру.
— До встречи, — пожал руку атаману бандитов глобал-легионер и поспешил вдогонку за медленно удаляющимися товарищами.
Злобно косясь в спину уходящего от них глобал-легионера, бандиты столпились над трупом убитого чужаком товарища.
Ушедши по пояс в тину, генерал растерянно оглянулся.
Сенька и Крис, шедшие вслед за ним, протянули Антону Павловичу сухую, разлапистую сосну. И генерал, ухватившись за ветви дерева, тотчас был вытащен из трясины на сравнительно твердый грунт близлежащей кочки.
Переведя дыхание, Санин выдернул шест из грязи и, прозондировав почвы концом шеста, сделал решительный шаг в болотину.
На этот раз ноги Санина не увязли в топкой и липкой массе, а встали на твердый грунт.
Видя это, все его подопечные, — Сенька, Егор и Крис, — дружно проследовали за командиров.
За Санинскою четверкой, все расширяющейся темной лентой, покачивалась болотина.
А в метрах пятидесяти за ними, не особенно приближаясь к санинцам, но и не отдаляясь, кривою колонной по одному двигались глобал-легионеры. Впереди, с небольшим навигатором перед грудью, — на его голубом экране был высвечен каждый шаг, куда нужно было поставить ногу, — молча шагал Филипп. За ним, след вслед, хлюпала по болоту Стриженная. А в самом конце колонны, с Лизою в рюкзаке, шагала пара носильщиков.
Вот отдыхавший глобал-легионер, не говоря ни слова, перехватил у несшего Лизу напарника лямку тяжелого грязного рюкзака. И, перевесив рюкзак с девочкой на себя, двинулся за колонной своих товарищей, тогда, как его товарищ пошел, отдыхая, уже последним.
В сгущающихся сумерках темный массив полуразрушенного коровника медленно надвигался из зарослей борщевика на санинцев. Вот он, слегка накренившийся и разбитый, с несколькими березками, торчащими из проломов в крыше, разросся на всю ширину болота. И именно в этот миг, когда Санин принялся выбираться из чавкающей грязи на подгнивший помост с ковром из сваленного навоза, из темноты возникла чья-то щупленькая фигурка, и, склоняясь к Антону Павловичу, тихим скрипучим голосом предложила:
— Давай руку, сынок…
С удивлением посмотрев на руку, протянутую к нему сухим седовласым бородачом в надвинутой на глаза скуфейке, Санин, явно обрадовавшись монаху, выбрался на помост:
— Спасибо, отец Досифей! Я — сам.
— Ну, правильно, правильно: мало болотной грязи, надо ещё и в навозе вываляться. Зато уж, как всякий гордец, « Я- Сам».
— Простите, батюшка, — склонился в полупоклоне Санин и, сложив руки в лодочку, протянул их к монашку под благословение: — Благословите.
— Ну, пострадай, раз так, — тихо сказал о. Досифей, и на вопрошающий взгляд Антона Павловича, ответил: — Ну, наезжал на других, как трактор? Вот и пришла пора самому под гусеницами попариться, — указал он кивком головы в болото, на едва различимую в темноте змейку глобал-легионеров, медленно приближающуюся к коровнику.
— Ах, вы об этом… — задумался на секунду Санин.
— А надо было о чем-то великом, да?! О спасении России, например? Эх, генерал, генерал, — прижал он Антона Павловича к груди, — сколько раз тебе говорилось, ближнего любить надо. Особо ж – родную кровь.
— Так я же стараюсь, батюшка, — прижимаясь к монаху, раздосадовано ответил Санин.
— Знаю, — отодвинулся от него монах и, перебирая четки, сказал сурово: — Ну, да не беда. Помягчеешь ещё, помучившись. Горе, оно, врачует. Рад был с тобою свидеться. Ну а теперь – ступайте. Уводи своих бедолаг от греха подальше. Огненная купель – это не ваша чаша.
В это время, отряхиваясь от грязи, к монаху один за другим подступили трое: Крис, Сенька и Егор.
— О, человек-рентген, — улыбнулся старец американцу. – Только ты своему рентгену не шибко-то доверяй. А то ни за что ни про что осудишь безвинного и каюк: с тем, брат, и в ад пойдешь. А зачем нам в аду гореть? Уж, какие там никакие, а всё ж таки — православные.
И, благословив американца, о. Досифей повернулся к Сеньке:
— Простил бы ты, что ли, убийцам матери? Сколько же можно злобиться?
Уже сложив руки под благословение, Сенька резко убрал их за спину и отрицательно покачал взъерошенной головой.
— А ты помолись за них, — вдруг предложил монах.
— Да вы что? – отшатнулся от старца Сенька. – Я даже думать о них лишний раз боюсь. Так меня выворачивает!
— То злоба тебя изнутри сжигает, — объяснил ему о. Досифей. – А они, между прочим, давно в аду. А на кого ты злишься? Ради каких коврижек сам себя убиваешь?!
— Они, правда, все трое — мертвые..?! – насторожился Сенька.
— Эх, Сеня, Сеня, мамка твоя минутку под этим топтыгой мучилась, а эти — до века будут. Да ещё не известно потом как сложится, уже по Кончине Мира. Так что уж лучше ты помолись за них. Всё польза, и им, и мамке, да и твоей душе!
— Хорошо, помолюсь, – согласился Сенька и тут же перекрестился.
— Вот и добре, — выдохнул монах и обратился уже к Егору:
— Ну, а ты, что, жучок, притих? Всё на гаджеты зарабатываешь?!
— Я не жучок, Егор, — насупился пацаненок.
— А что ж тогда видик на шапке носишь? – шепнул ему на ушко монах. – Выбрось. Но не сейчас. А когда стыдно станет, — и, крепко сжав руку мальчику, обратился уже ко всем: — Ну, вот: свиделись, поболтали. Надеюсь, что в Царстве Небесном встретимся. Там уже и чайку попьем.
И он, поклонившись всем, перекрестил бойцов:
— Ангела всем в дорогу.
Санин вздохнул и первым двинулся за коровник.
За ним поспешили Егор и Сенька, а самым последним – Крис.
Когда чащоба борщевика, куда они все ушли, с сухим тихим шорохом сомкнулась у них за спинами, с другой стороны коровника, на возвышение у стены, выбрался из трясины первый глобал-легионер.
Им оказался высокий плечистый парень в серебристо-белесой форме, сын Антона Павловича, Филипп.
За ним, уперевшись руками в кучу лежащего под стеной навоза, на помост вскарабкалась Стриженная.
— Фу, — принюхалась она к поднятым вверх ладоням, но развивать свою мысль не стала. И только, когда за нею, бодро отжимаясь в навозной жиже, на подгнивший помост вскарабкались другие глобал-легионеры, Стриженная хихикнула:
— Поздравляю вас, господа чипилы! Вот вы вляпались в нашу Рашу!
Шаря лучом фонарика по темным углам коровника, Филипп вышел к небольшой оцинкованной двери, широко распахнув которую, он оказался лицом к лицу с сидящим на ящике, у буржуйки, старчиком, о. Досифеем.
Освещенный трепещущим огоньком лучины, схимник спокойно плел из лозы корзину.
Направив луч фонарика прямо ему в лицо, Филипп грозно спросил монаха:
— Ну, и где они, пугало огородное?!
— А ты посмотри в окошко, — с кроткой улыбкой ответил старец. – Может быть, и разглядишь.
Слегка приоткрыв мешок, которым было завешено крошечное окошко, Филипп пригляделся к темени за выбитою фрамугой, и не столько увидел, сколько услышал удаляющееся почавкиванье.
— Ушли? – входя вслед за мужем в келейку к старцу, обратилась к Филиппу Стриженная.
— Да, это…, — отмахнулся Филипп от жены; и пока за порог келейки чинно входили другие глобал-легионеры, в том числе, и оба Лизины носильщики с девочкой в рюкзаке, панибратски спросил у старца:
— Ну, страшило, рассказывай, как ты нас вычисляешь?
— Так, Бог открывает, – спокойно ответил старец.
— Что-то типа Танькиных снов? Из подсознанки прет? – брезгливо спросил Филипп.
— Скорее, из сверхсознания, — тем же ровным спокойным тоном ответил Филиппу старец.
— Да ладно, втирать мне будешь! Сверхсознание или Бог – выдумка ваших «старцев», — стараясь, чтобы его услышали все присутствующие в келейке, надменно сказал Филипп. — На самом же деле есть лишь одно сознание, да всякая ерунда, кишащая в подсознанке: глюки, дурные сны, совесть, воспоминания. Всё это – чистить надо. Чтобы жить потом и не париться.
— Несчастные вы ребята, — с грустной улыбкой сказал о. Досифей и встал. – Как же вам эти чипы головы заморочили. Любовь у вас – ерунда, а духовная смерть – гармония, – и он, посмотрев на Лизу, уже вылезшую из огромного рюкзака и разминавшую у буржуйки больные ножки, улыбнулся ей с теплотой и с нежностью: — Ну, а тебе, деточка, нравится у Страшилы? Правда же, тут покойно?
— Да, — недоуменно взглянув на мать, кивком подтвердила Лиза.
— А давай я тебя молитовке обучу, — склонился к ребенку старец. — И ты сможешь, когда захочешь, напрямую общаться с Богом.
— Ну, ты и жук, старик! У меня на глазах дочь мою совратить пытаешься!? – раздраженно взревел Филипп. – А ты – уходи отсюда! – прикрикнул он на ребенка. – Православие – вещь заразная. А ты ещё без защиты.
Лиза повиновалась. Сгорбившись и с трудом переставляя больные ножки, она отошла к двери. И тут в разговор мужчин вступила внезапно Стриженная.
— Фил, погоди минутку! — обратилась она к Филиппу: — Лиза не уходи. Я где-то когда-то слышала, что их Бог, по молитвам старца, может вылечить любую болезнь, – и она повернулась к старцу: — Ты можешь вылечить нашу дочь?
– Так, она – здорова, — кротко ответил старец. – Её бы молитвочке подучить. Она бы и Вас привела к Христу. Невзирая на ваши чипы.
— Ну, всё! — отрезал в сердцах Филипп и зарычал на Стриженную: – Ты, что, не видишь, что он — больной! Лиза – здорова!? Надо же! Лизка, пошла отсюда!
Лиза послушно вышла. И как только за ней затворилась дверь, Филипп, подступив к о. Досифею, принюхался и сказал:
— Фу! Какой же душман от тебя, старик. Прямо, как от покойника.
— Так я ведь почти покойник, — спокойно ответил старец. – Сейчас, ты выполнишь свою миссию, и я отдохну маленько, — перекрестился он, — Ну, я готов. Дерзай, — отвернулся он от Филиппа и встал на колени перед иконами.
– Руки марать о тебя не хочется. Но приказы не обсуждаются, — с небрежностью, без замаха, шлепнул Филипп старика по горлу.
Шея старчика надломилась, и он, даже не застонав, как стоял на коленках, перед иконами, так и свалился на бок, прямо к ногам Филиппа.
С брезгливостью посмотрев труп, на тощенький старческий кадычок с вывалившимися из-за ворота подрясника небольшой самодельной ладанкой и крошечным латунным крестиком, Филипп сорвал их со старика и, отшвырнув к печи, буркнул чуть слышно Стриженной:
— Безумные дикари! – и, выдернув из печи горящие головешки, разбросал их по всей келейке: — И сумасшествие их — заразно!
Все глобал-легионеры, в том числе и Стриженная, молча следили за действиями Филиппа. А когда он пошел к двери, все двинулись вслед за ним.
Пропустив покидающих келью старца глобал-легионеров, Лиза, прихрамывая на обе ножки, возвратилась назад, за дверь.
Из глубины коровника заметив её маневр, Филипп бешено зарычал на дочь:
— Лизка, вернись! Не сметь!
Однако девочка, будто бы и не расслышав окрика, все же проследовала в келейку. А уже через миг-другой вернулась из-за двери, прижимая к груди, у горлышка, слегка скрюченные ручонки.
— Ты чего это папу не слушаешь?! – подступил к ней Филипп вплотную и, кивнув на сложенные у горлышка руки девочки, сурово спросил её: – Что там у тебя?!
Втягивая головку в плечики, девочка робко разжала ручки.
На ладони её поблескивал знакомый латунный крестик.
— Золото, — объяснила она отцу.
— Какое золото, латунь! – вырвав крестик из рук у дочери, отшвырнул его в темноту Филипп. После чего, подхватив дочь на руки, сунул её в рюкзак, за спину глобал-легионеру, и, прикрывая брезентовой половицей, нравоучительно объяснил: — Золото – хорошо. Но слушать отца – важнее. Ты меня поняла?
— Да, папа, — съежившись в рюкзаке, кротко сказала Лиза.
— Вот, так-то — лучше! – пригрозил ей перстом Филипп и обратился уже к Носильщикам: — А вы, — глаз с неё не спускайте! А не то, я вам чипы вырублю.
— Есть, господин капитан, глаз с неё не спускать! – откозырнули оба носильщики одновременно и вытянулись по струнке.
— Смотрите мне, селюки! – пригрозил им перстом Филипп и, обгоняя когорту глобал-легионеров, первым выскочил за порог, из разгорающегося коровника.
Стриженная и глобал-легионеры двинулись вслед за ним.
Санинцы уходили всё дальше в темень.
За ними, колонной по одному, продвигалась когорта глобал-легионеров.
А за санинцами и глобалами уже полыхал коровник.
Освещенная сзади сполохами огня, Лиза слегка приоткрыла карман пальто и с интересом взглянула на ленточку, лежащую на ладони.
А, между тем, из темени за коровником, вдруг долетел далекий, чуть слышный крик:
— Шпиль, куда ты нас завел?! Пацаны, засасывает!
Эхом пройдясь во тьме, крик этот стихнул на полуслове. И снова стали слышны лишь чавканье под башмаками шагающих по болоту глобалов, да потрескиванье и грохот взрывающихся шифера со стороны пылающего коровника.
Заброшенный ядерный полигон возник, как ступенчатый сгусток мрака на фоне довольно темного, едва различимого взглядом неба.
Чавканье под ногами санинцев стало немного тише, зато покашливанья и сап зазвучали намного звонче. Когда же к покашливанью и к сапу примешался ещё и треск под подошвами ботинок шедших, из глубины ступенчатой темноты вдруг донеслось чуть слышное:
— Стой, кто идет?!
— Свои, — устало ответил Санин, и тотчас же весь его небольшой отряд, за исключением, разве, Криса, рухнул, как по команде, наземь.
— Что ещё за свои?! – вспыхнул во тьме яркий луч фонарика и осветил лежащего на земле Егора, присевшего рядом Сеньку, а так же замерших возле ели Криса и генерала Санина.
— Оба-на! — присвистнул крепкий сутулый казак в тулупе, в валенках и в бекеше, надвинутой на глаза. Он опустил фонарик и громче, куда-то в сторону, прохрипел:
— Василий Петрович, Санин!
Шурша ветвями, из непроглядной темени возникли сразу несколько темных фигур в тулупах, а в центре самой большой из них вспыхнул крошечный луч фонарика. Скользнув им по очереди по санинцам, Крепкий плечистый подъесаул Чечевичкин, мужчина лет сорока пяти, с затаенной ехидцей в голосе, ласково произнес:
— Доброе утро, Антон Павлович! А как Вы тут очутись? Это ж болото непроходимое!
— Чечевичкин, труби тревогу! – устало скомандывал генерал. – Поднимай всех своих на бой! Видишь, сколько за нами движется, — указал он на цепь огоньков вдали. — Надо разбить их сходу. Пока они из грязи не вылезли. Ну, что ты стоишь, Чечевичкин!? Действуй!
— Так, а передохнуть? — дав возможность своим казакам плотным кольцом обступить вновь прибывших, улыбнулся вдруг Чечевичкин: — Ждем вас почти с десяти часов. А сейчас уже без пяти четыре. Шесть часов на морозе, как?! Хлопцы продрогли насквозь. Да и вам отогреться б не помешало! Чайку горяченького попить.
Понимая, что их предали, Сенька, Санин и Крис рванулись за автоматами.
— Куда?! — наступив валенком на санинский автомат, схватил Антона Павловича за горло ближайший к нему казак.
И пока четверка других казаков дружно вязала американца, а двое – Сеньку, Чечевичкин, схватив за загривок курточки Егора, возбужденно прокомментировал:
— Тихо, тихо! Не надо дергаться! Сами учили, вот вам и выпускной. Так-то, американский прихвостень! – взглянул он в упор на Санина. – Казаки – народ свободный. Их в рабство, хоть в трижды Божие, не впихнешь!
Руки у генерала Санина были связаны за спиной; на правой щеке голубел синяк. Держа его за предплечья, двое глобал-легионеров практически протащили Антона Павловича по длинному гулкому коридору и, поравнявшись с огромной дубовой дверью, грубо втолкнули его за порожек, в комнату.
В глубине огромного кабинета, из-за массивного дубового стола с компьютерами, на Санина злобно взглянул Филипп. Правда, тотчас преобразившись, он взволнованно приказал, выдвигаясь навстречу Антону Павловичу:
— Вы что это, белены объелись? Это же мой отец! Немедленно развяжите!
И как только глобал-легионеры освободили Санина от веревок, уже обнимая отца, сказал:
— Больно, да?! Сильно били?!
— Нормально, — спокойно ответил Санин.
— Точно? Без дураков? Ну, тогда проходи, присаживайся, — улыбнулся отцу Филипп и, уже направляясь назад, к столу, с легкой иронией проронил: — Чувствуй себя, как дома.
Удобно расположившись в кресле, Филипп улыбнулся Санину, присевшему рядом, на табурете, с другой стороны стола:
— Чай, кофе?
— Лучше стакан воды, — скромно ответил Санин.
Подняв со стола графин, Филипп наполнил граненый стакан водой и, протягивая его отцу, сказал:
— Пожалуйста.
Дав Санину выпить воду, Филипп сухо, по-деловому начал:
— Папа, ты – человек военный. Любишь, когда всё ясно. Поэтому сразу к делу: нам нужен плутоний. Весь. И чем скорее, тем лучше, — взглянул он на циферблат часов. – Если ты нас введешь в спецхран, — а я знаю: только ты это можешь сделать, — нас с тобой наградят. Вставят по золотому чипу и введут в мировое правительство. Как представителей от России. Ну, а Профессор Андерсен попробует протолкнуть тебя в русские самодержцы. Россияне любят сильную руку. Вот ты и станешь ею. Хоть православие возрождай, хоть что: полная твоя воля.
Но, если ты не захочешь отдать нам ядерное оружие, меня и мою семью, как не справившихся с заданием, у тебя на глазах казнят. Замучают Криса, Сеньку, мальчика из Москвы. Ну и, в конце концов, банально взорвут спецхран. Так что – решайся, папа. В любом случае, как ты понимаешь, с Россией уже покончено. Осталось решить лишь наш, чисто семейный вопрос. Ты меня и мою семью, надеюсь, не ликвидируешь?!..
Санин отвел глаза.
— Даже так!? – раздраженно вскочил Филипп. – Но, ради чего, отец!? Сопротивление бесполезно!
— А солдатская честь? А совесть? – глядя в глаза Филиппу, тихо ответил Санин. – Я ведь тебе объяснял когда-то. Но, видно, плохо: не доучил.
— Совесть – это пустые бредни! — ответил Филипп уверенно. – Мучишься, а зачем? Хотя, я знаю, с кем тебе надо на эту тему поговорить.
На пороге пыточной комнаты возникла Стриженная.
— Господин Капитан, вызывали? – спросила она от двери.
— Да, Сержант, проходи, — указал ей Филипп на стул в полуметре от табурета Санина.
Стриженная стремительно подошла. И. мельком взглянув на Санина, уверенно, молча, села.
— Узнаешь? – указал на неё Филипп.
— Это твоя… подружка, — сухо ответил Санин.
— Не совсем, — осклабился Филипп. — Это – моя жена.
— Мама б порадовалась, — усмехнулся Санин.
— Кстати, а так там мама? – впроброску спросил Филипп.
— Умирает, — ответил Санин. – Если уже не умерла.
— Серьезно? – спросил Филипп. – А от чего? От какой болезни?
— От любви к тебе, — сказал Санин и прояснил затем: — Однажды, по телевизору, она увидела тебя в форме глобал-легионера. И решила, что ты – чипил. И вот, чтобы помочь тебе снова стать человеком, пошла на страшную операцию. Ей вначале вживили чип, а потом удалили.
— Она, что… дура?! – вскочил Филипп. – Чип удалять нельзя! От этого помирают! Да и мне её помощь надо? Мы добровольно всё тут чипировались. Чтобы нас подсознанка не доставала. Все эти муки совести, пустая болтанка воспоминаний. Нет, но ты слышала, какова красава! — обратился уже к жене. – Она решила меня спасти? Для начала бы у меня спросила?!
— Это он на тебя так давит, — с усмешкой сказала Стриженная. – У них, у «людей», так принято, добиваться своих вещей, давя ближнему на мозоли. Видишь, он не сказал, твоя мать умирает от рака четвертой степени. Он сказал: «она умерла от любви к тебе». Чтобы ты занервничал. И чтобы потом, со временем, можно было бы вить из тебя веревки. Кстати, он так мутил всегда. А мы вились на его приколы. И тем — сами резали себя яйца. Но теперь-то мы супера – и свободны от их протухших мудаческих заморочек. А вон он… Ну, давай, посмотрим. Чую, пришла пора выпить по чашке чая?
— Да, да, — потер ладонь о ладонь Филипп и вновь надавил на кнопку, вмонтированную в столешницу: — Лиза, четыре чашки чая и вазочку с пряниками, пожалуйста.
В комнату вошла Лиза: длинное черное платье чуть ниже колен, две тоненькие косички, тоненькие кривые ручки и ножки. Мягко протягивая по полу то ту, то другую ножку, Лиза не торопливо пронесла через комнату небольшой поднос с чашками, полными чая, и вазочку с пряниками. С трудом выставляя чашки с чаем и вазочку с пряниками на столешницу, она от кротости и усердия даже слегка вытянула язычок.
Наблюдая за тем, как Санин поглядывает на девочку, Стриженная прокомментировала:
— А это – плод Вашей любви, генерал.
И так как Санин из-подо лба посмотрел на Стриженную, пока Лиза возилась с чашками, прояснила:
— После того, как Вы вышвырнули Филиппа из дому, он, от растерянности и ужаса, меня в вашей сауне изнасиловал. И в одной мокрой протруханой простыне выставил из сеней на улицу. Плод этой дикой выходки – Ваша единственная внучка, Лиза.
— Не надо было блудить, — не удержался Санин.
— Наверное, Вы правы, — с иронией усмехнулась Стриженная. – Но тогда мне едва исполнилось восемнадцать; а моя любимая бабушка Даша, перед смертью, строго-настрого наказала: езжай, внученька, в Москву, и держись за неё зубами и руками. Потому что у нас, в Опочке, вот-вот закроется последняя парикмахерская. И тут останутся одни наркушники да калеки-бомжи. Вот я и держалась.
— Мама, я могу идти? – расставив чашки на стол, обернулась к Стриженной Лиза.
— Ну, зачем же так сразу и уходить, — попридержала ребенка Стриженная. – Всё-таки он — твой дедушка. Какой-никакой, а родич.
— А можно, я тогда в уголке побуду? — мягко взглянув на Санина, спросила у матери Лиза. – С компьютером поиграю.
— Полная твоя воля, — чмокнула Стриженная дочь в ушко.
— Тогда я пойду, пожалуй, — ласково улыбнулась Лиза и отошла, шаркая ножками по паркету, в дальний, темный конец гостиной, где и уселась на стуле, у стене.
Наблюдая за тем, как Санин внимательно наблюдает за неуклюжей походкой больной церебральным параличом внучки, Стриженная сказала:
— Шестимесячная она. Тащили из меня щипцами. Вот, что-то и повредили. Да и то, что мы с Филом теперь чипилы, тоже ведь – неспроста. Когда взбунтовались в Москве мигранты, а наше доблестное правительство чухнуло за Урал, Филипп окончательно растерялся и укатил в Америку. Где его быстренько и зачикали. Ну а потом и я. Чтобы Лизка не голодала. Вот мы вдвоем и «нелюди». А кто виноват, не ясно?
— Надо было домой вернуться, — взглянул на Филиппа Санин. – Я бы тебе помог.
— А Вы, извините, сами не соображали, что с нами тогда творилось? – сухо спросила Стриженная. – Всё ждали, что «блудный сын» на коленках к Вам приползет? Праведника-отца из себя разыгрывали? Ну, вот, и дождались: «нас»! Так, может, не стоит втирать о совести? Ведь это всё не про Вас. Отдайте уж нам плутоний. И мы доделаем Вами начатое! Ведь это же Вы, дорогой наш папочка, своими собственными руками, сделали нас чипилами. Ну, и что Вы там отстоите в Вашем сопротивлении?!
Неспешно перебирая четки, Санин лежал на нарах.
Из-за стены подвала послышался тихий стук.
Санин привстал с подстилки, настороженно посмотрел на дверь крошечной одиночной камеры и, подступив к стене, отвалившимся от неё куском кирпича, отстучал азбукою Морзе ответ.
Выслушав тихий стук, донесшийся из соседней камеры, Крис встал с корточек и, пересев на нары, принялся готовиться к подкачиванию пресса.
— Ну, что там? – склонился к нему, прилегшему на подстилку, Сенька.
— Жив пока, — лежа на нарах, улыбнулся парнишке Крис. – «И не любит другую», — с руками, сведенными за головой в замок, начал он интенсивно качаться то вверх, то вниз.
— Не доверяете? – обиженно вздохнув, отступил от американца Сенька.
— Меньше знаешь, крепче спишь, — улыбнулся парнишке Крис. – А, в общем-то, всё нормально. До пересменки осталось чуть больше часа. Авось, продержимся до подхода наших.