Мы продолжаем знакомить читателей и гостей «Литературного коллайдера» с экспериментальным творчеством Игоря Гревцева. Представляем новую подборку его стихов, которые кому-то могут показаться каким-то кощунством по отношению к классической поэзии. Они разительно отличаются от тех, что вошли в пятитомник избранных стихотворений. Но, на самом деле, для истинной поэзии нет запретных форм. Многие талантливые поэты проводили творческие эксперименты над словом, чтобы оно стало более гибким и податливым. Главное, чтобы в произведение была заложена глубокая мысль, и оно было красиво сделано. А представленные стихи Игоря Гревцева и глубоки по мысли, и красивы по оформлению.
Сакральный выбор
Предвкушать виноградные грозди…
И босыми ногами
бояться колючек и гравия…
И на звёзды глядеть, как на звёзды…
И по травам идти, как по травам…
Боже!
Это ведь рядом со мной,
И во мне.
И за тем горизонтом!
О, прости мне один только грех, –
оборву этот миг,
и уже не померкнет он…
А позволишь мне смерть выбирать, –
попрошу быть распятым
на крыльях
парящего беркута.
… или вовсе не умирать…
Проклятие бессмертием
Когда я опять возвращаюсь на землю, каждый раз она кажется мне молодой и уставшей. И в грохоте новых вулканов, под шелест цунами, под шёпот ещё не рождённых мне хочется просто кричать:
— Я ЖИВУ!
Когда я возвращаюсь на землю,
и мой труп поднимают на влажном щите
прокалённые легионеры,
неубитые,
всё ещё те,
кто не выйдет живым из грядущей битвы, –
я тогда вспоминаю молитвы.
Я,
распятый вне веры.
О последние легионеры!
Барабанят в стекло отгоревшие листья.
Фары диких машин раздевают меня до гола.
Но по бледной руке, чуть повыше разомкнутой кисти
между смертью и жизнью уже борозда пролегла.
О последние листья!
И всё-таки я возвращаюсь на Землю.
И с каждым моим возвращеньем
молодеет она.
На одну только смерть.
И стареет она,
На одну только жизнь.
Но тогда это нужно.
Тебе!
.
Хаос Я
Свет упал на Солнце,
и от Солнца протянулась
ослепительно длинная тень, –
наконец-то я понял Солнце.
И вдруг осознал,
Что
точка
от которой веду я
отсчёт себя
не существует
ибо она везде и всегда
потому что
когда-то ещё не будет
того
что уже перестанет быть Я
перед тем
как впервые взорваться Пространству
первой мыслью моей
что возникла ещё до меня
в тот момент когда я появился
И своим новорожденным криком
необузданно влился
В молчание ночи,
и в бешенный бубен шамана,
и в последние клочья
упавшего наземь тумана,
и в беспомощность мыши,
и в потный загривок пантеры,
и в уродство застывшей
на крыше Собора химеры,
и в гранатовый сок,
и в гирлянду из красного перца,
и в хрустящий сосок
в перламутровых дёснах младенца,
и в округлость семян,
и в бесформенный сполох пожара
… И пронзило меня
жало
Вечности Смертной.
Солёная звезда
Не смотри! Не смотри!
На звёзды.
Солёная
Полярная звезда
сломала крылья губ –
и крылья превратились
в холодную фольгу.
Её холодный хруст
над океаном ночи
шёл валом
и срывал
корветы одиночеств.
И это вот, что означало:
терялись мачты и причалы,
и лихорадило весь мир.
Ослепшие материки
крошили рёбра и хребты
друг другу.
Дымились полуострова
кусками голубого тела.
И
безъязыкий
космос
выл,
когда
взорвался эллипс вечной траектории
спружинил, выгнулся, отбросил все идиллии
и развернулся в узел,
конец которого тонул в кипящем Солнце.
И не было иной развязки
кроме как…
Не смотри! Не смотри!
На звёзды.
Пусть будут
они…
Последний мираж
Миражи. Миражи.
Ослепительны, будто жизнь.
Только, всё-таки – миражи.
Где-то там
за холодным
закатом
города, города…
Но мерцающий этот родник
и предчувствие губ,
освященных водой родниковой,
так реальны,
что всё остальное – обман,
как осенняя спелость рябины.
… Я устал,
я хочу быть любимым…
Твой седой крестоносец
впервые поднимет забрало –
у меня голубые глаза.
Ты всегда это знала,
а я вот не знал.
И сейчас принимаю на веру.
Приношу Тебе первую дань:
вороную пантеру
и…
белую лань –
мой последний мираж.
Вот и всё,
что я в жизни имею.
.
Пьяный отец
— Знаешь, сыночек,
в те первые ночи
не иссякали молочные реки,
и опадали губы на веки.
Утопали пальцы в сосочках,
и влажнели слова на мочках.
Замирало сердце в предчувствии сына
чистого,
как у роженицы косынка.
Сыночек… Сыночек!
Через много деньков и ночек
я узнал,
что крик новорожденного
похож на смех
больше,
чем истерический хохот матери,
у которой
убили
сына…
И ты…
Стираю своё отраженье
в звериных глазах.
К алтарю твоих губ восхожу
с обезглавленной непокорностью.
И хрипит золотая гюрза
под пятой обезличенной совести.
Растворяюсь в тебе.
Превращаюсь в тебя.
Но кто ты?
На разбитых ладонях
голодное сердце.
Ничьё…
Возврати мне меня.
Чтобы я произнёс твоё имя.
Для себя.
Возврати.
Вывернутые зеркала
Глохнут ладони
от крика холодных артерий,
тонут рыбы в морях
и щенятся пантеры.
О, проснись!
Над безумством тел,
бесполезных,
как мятые гильзы,
раздеваю свой мозг
для стриптиза…
Зеркала привыкают к чужой наготе.
О, не спи!
Разве мёртвые одиноки
в одинаковой пустоте?
Разве косточка вишни абсурдна
на забытом снегу?
Разве можно опять не родиться?
И я слышу,
как в лунных кратерах
осторожно
поют
камыши.
Гармония
На лики
закатных вишен
лёг полумрак голубой.
И тогда я впервые услышал
голос твой –
и до боли согласен с тобой.
Кто ты? Кто я?
И кто из нас я?
Принимаю себя
в твоих муках…
Руки любимой,
корни деревьев,
щупальца спрута –
всё это было
последним аккордом
начала гармонии.
Бьётся подкорка,
сетью извилин
опутав
мир твой не пойманный.
Эти падшие листья
под чистой молитвой снегов.
Эта хрупкая изморось
над первой улыбкой.
Это – я.
Это – ты.
Это – …
В чём смысл бессмертия?
Какой же смысл
в бессмертии моём?
И что есть Я?
Вселенной часть?
Или Вселенная – моя крупица?
И для чего я должен возвратиться,
когда нет смысла даже приходить?
Но я ведь чувствую тепло в своих руках.
Я слышу,
как с любимых опадают платья,
Я вижу,
как рыдают у картонного Распятья.
А главное,
я знаю, как течёт река.
Позавчера
я изобрёл
убийство.
вчера – любовь.
Сегодня – музыку и ложь.
А завтра – что?
Чего Ты ждёшь, о Господи,
от моего бессмертия?