Сказание о золотой рыбке
«Люди будущего!» — так бы выразились про современных жителей люди двадцатого столетия, которое является в настоящее время далеким прошлым, особенно для нас, работников головного научно-исследовательского лабораторного завода-института. «Нас, давших многим идеям путевку в жизнь, сотворивших много «чуда» и «чудеса из чудес», трудно чем-то удивить и обескуражить, — пришли к решению большинство из моих друзей и коллег по работе. — Мир уже поражать нечем – остается лишь перелицовывать да модернизировать его… Время больших свершений минуло, кануло в былые дела. А тогда была возможность развернуться, ибо еще не везде были выведены белые пятна… Теперь же – другое дело».
… Этот день не обещал ничего интересного и многообещающего, начавшись обыденно и скучно, как и многие предыдущие дни. Окинув взглядом кабинет и привычно отметив, что все сотрудники на местах, я доложил по видеофону, что мой отдел приступил к работе. Диспетчер удовлетворительно хмыкнула и растаяла на экране. «Ищи крамолу в другом месте, — лениво подумалось мне. — У нас ее не водится», — и погрузился в дремучие цифровые расчеты.
Текли рабочие минуты. В отделе стояла тишина; изредка кто-то бряцал стулом и выходил перекурить. От табака – этой вредной заразы – не отвыкли даже в наше время; «находитесь на вершине технической революции, — резюмировал бы по этому поводу «житель» двадцатого века, окажись он случайно у нас в гостях, — а в быту остаетесь по-прежнему неряшливы… Эх, вы!» Всё правильно, виноваты, но просим извинить, от табака отвыкнуть еще не можем – не хватает пока сил у науки отучить людей от этой «соски с начинкой». Впрочем, я не курю, должен сразу вас предупредить.
Загудел сигнал. Из глубины экрана на меня выплывало объемное изображение красавицы-секретарши нашего ведущего. Я тупо уставился на нее. «Пискунов! Пискунов! Игорь… Оглох? Ну что ты молчишь?!» Видеофон «запел» на высоких тонах.
«Слушай, Лариса, — отозвался спокойно я. — Что ты расшумелась? Скажи-ка лучше: там не предвидится для моего отдела более интересной и перспективной работы, чем эта… от которой у нас слипаются глаза вот уже третий месяц подряд? А? Выручи, замолви словечко перед шефом». «Болтаешь много, — секретарша покосилась куда-то в сторону. — Игорь, в десять тридцать экстренное совещание у ведущего инженера!» «Всем или только мне?» «Всем». «Интере-е-есно. А что там будет, не знаешь?» «Там и узнаешь, — отпарировала секретарша. — Хватит говорить – мне еще других ГИПов надо предупредить. А с тобой свяжешься – беды не оберешься». «Красив? Коварен? Да?» — но экран уже мерк.
ГИП – главный инженер проекта, руководитель отдела. Отдел состоит из сектора эстетики, старшего эстета, сектора технолога, старшего технолога, физика, биолога и так далее, и тому подобное – в общей сложности, три десятка человек. И вот одним из таких отделов я, Игорь Пискунов, и руковожу.
Я – ГИП, мне двадцать восемь лет; творю на занимаемой должности уже два года. Считаюсь самым молодым, но талантливым ГИПом – кстати, очень перспективным. Обращаются ко мне – и в отделе, и в бюро – с уважением, вежливо и почтительно: «Пискунов! Игорь Пискунов!», а не «Игорь» и т.д. Должен пояснить, что в нашем обществе изжили себя устаревшие и одряхлевшие отчества, и поэтому все зовут друг друга только по имени и фамилии. Сочетание вежливости и уважения. Вот так у нас… привыкайте.
На часах – начало одиннадцатого. Еще есть время подумать. «Быть может, — заворошилось у меня в голове, — день этот и не такой пропащий. Странный сон ночью, разбитое настроение утром, прекрасная погода и этот, хм, осточертевший кабинет. Надо хоть столы переставить, да диаграммы и таблицы перевешать – всё ж легче на душе будет. Разнообразие! Однако, интересно – экстренное?! С чем связано? Раньше Лариса всегда говорила, а тут вдруг даже рассердилась. С чего бы это? Значит, не знает, обидно ей. Ну, Пискунов, готовься – будет что-то необыкновенное!»
Я походил несколько минут по своему небольшому кабинетику – вроде бы как успокоиться, так врачи советуют, – задернул шторки панорамного окна, через которое все работники отдела были видны мне как на ладони, вышел. «Ребята, — кое-кто оторвался от бумаг, — я – на совещание; консультации временно отложим». Ребята в ответ прогалдели что-то непонятное и вновь уткнулись в столы. «Орлы!» — с гордостью подумал я и зашагал по коридору, нагоняя других ГИПов. Никто, однако, как выяснилось из разговора, не знал тему совещания. «Проработка? Благодарности? Новые задания? Трудно сказать, уж примерно-то бы знали. Ладно, запасемся терпением», — Пискунова вместе с другими ГИПами волной захлестнуло в кабинет ведущего, и дверь захлопнулась.
Вместе с ведущим инженером в его просторном и обширном кабинете всего находилось восемнадцать человек: два его заместителя – технический руководитель и технический эксперт, в просторечии между своими просто техрук и техэкс, и пятнадцать ГИПов. Вот и считайте, какая армия: у каждого ГИПа отдел, всего, значит, четыре с половиной сотни специалистов; плюс сюда ведущий инженер и его замы, диспетчерско-информационная служба, технический сектор; плюс еще начальник всего этого перечисленного и его «свита» – и в итоге около пятисот человек. Это – наше БЭП. Бюро Экспериментального Поиска. Задача БЭП – материализация мысли в идею, обработка первичных мысленных «нитей» – и вот уже есть что-то весомое. Мысль – идея! Идея!!! Далее обработанная идея поступает в бюро лабораторного моделирования, то есть в первый промышленный выпуск. И так далее.
Мы, БЭП, вторые в списке искателей; работёнку, обыкновенно, нам подкидывают из БНТП, деятельность которой тщательно засекречена.
В кабинете зависла настороженная тишина. Все без исключения ГИПы, за это Пискунов ручался головой, приготовились к худшему. «В нашем деле лучше быть пессимистом, — не раз слышал Игорь от старых ГИПов, опыт которых был вне сомнений. — Если хочешь жить – жди в самом лучшем случае плохого; хорошее придет само, и пусть это будет лучше сюрпризом, чем разбитыми мечтами». И что греха таить, Пискунов старался своей жизненной версией утвердить именно эту, что, однако, не всегда удавалось. И сейчас, в отличие от своих коллег, он был настроен ожидающе.
Предчувствие его не обмануло. Но то, что было сказано ведущим на экстренном совещании, его ошеломило и выбило из колеи… И не его одного.
Ведущего инженера БЭП привыкли видеть в тщательно отутюженном костюме, модном приглаженном галстуке, с каменным выражением лица, которому, казалось, не были подвластны паника, неуверенность, незнание или там какая-то растерянность. Нет, ведущий олицетворял собой некоего сверхчеловека, этакого супермена, которые, говорят, водились в обществе наших предков. Работники БЭПа могли лишь смутно догадываться, что ведущему порой приходится несладко – у своего ли начальника, в БНТП ли, или у ректора, но!.. перед собой мы видели лишь несгибаемое лидерство этого человека.
Всё перечисленное – это факт, но сейчас перед ГИПами сидел усталый и одурманенный человек, с тупым осоловевшим взглядом, с выражением растерянности на лице. Иногда в глазах его зажигались огонька ярости – и становилось жутко и страшно. Такую злость можно прочитать было только в глазах диких зверей, которых сейчас можно увидеть в любом зоозаповеднике, но никак не на природе… Цивилизация много задавила и перекрошила в этом мире.
«Все? — безразлично, не поднимая головы, спросил ведущий и не дожидаясь ответа начал: — Товарищи, я собрал вас сюда в экстренном порядке для обсуждения одной интересной проблемы, которую «выдали» для нас наши друзья из БНТП – «бюро научно-технического прогнозирования…» Голос ведущего дрогнул и осекся; и мы поняли, что должны быть очень «благодарны» этим чертям… извиняемся, друзьям из БНТП – предстоит интересная, но непонятная и сумасшедшая работа, от которой головы пойдут кругом за неимением свободного личного времени. Мы насторожились вновь.
«На недавно проходившем секретном совещании у ректора завода-института, — голос ведущего стал монотонен, — коллеги из БНТП ознакомили головных специалистов с очередными итогами-выводами трехлетней работы своего бюро. Но, сразу оговорился начальник БНТП, эта работа окончательно не завершена, вырисовывается еще туманно, но… при ее тщательном анализе можно определить некие определяющие перспективы настоящего и будущего развития.
На совещании говорили об этом долго, муторно и нудно, да так, что в конце концов моя голова уже ничего не соображала. А закончилось всё это тем, что БНТП путем давления на ректора «спихнуло» свой «туман» на нас. Ясно? То есть дальше в этой отрасли придется работать нам одним: блуждать в этом «тумане», «выпаривать» его, искать в его сути «драгоценную суть», определяться и создавать определенную материализацию в конкретном образе…» Ведущий глянул на нас понимающими глазами и бросил на свой стол громадный отчет: «В этом талмуде и заключен «туман». Кто хочет рискнуть?»
«Кота в мешке» пока что никто не хотел приобретать. «А в чём, собственно, его содержание?» — буркнул кто-то из рядов ГИПов. Ведущий встрепенулся, пытаясь цепким взглядом определить говорившего. «А вот в чём… Все наши изобретения, усовершенствования, приспособления, датчики, оборудование, приборы, машины и механизмы, а также инструмент, идущие в производство, быт, изыскательские работы и так далее, страдают при всём своем совершенстве одним значительным недостатком – они ломаются, выходят из строя, «приходят» к аварии… Всё это относительно, но факт остается фактом – до полного, совершенного в физическом отношении износа они вследствие своего идеального несовершенства не доходят. Про какое-то относительное совершенство мы еще можем говорить, но при этом надо иметь в пути, на складе и под руками необходимые запчасти, материалы и оборудование, подчас громоздкое, неудобоваримое и опять же не столь совершенное. Значит, жизненные статус наших материализованных идей раздут, не входит при любом нашем желании в те рамки, в которых бы совершила это госпожа Природа. Ее Величество в этом стоит намного выше нас. Ясно я говорю?»
Головы наши «тупели», но уже что-то светило нам в кромешной тьме.
«Если понятно, переходим дальше. Значит, явное несовершенство – и в физическом, и в моральном смысле. Громоздко, недолговечно в абсолютном измерении. Необходимо, чтобы наше творение было совершенно в физически-износостойком отношении – оно должно служить до тех пор, пока не изотрется полностью, не порвется, не разлохматится окончательно, пока от него не останется пыль. Оно должно быть не громоздко, легкое, удобно в эксплуатации, используемое помимо своей основной цели как необходимая и нужная вещь, автономно, без запчастей выходить из строя только после полной физической непригодности, совершенным в физическом и моральном отношении, вписываться в пейзаж, в человека, быт и прочее, не зависеть в своей работе от каких-либо капризов, подчиняясь мгновенно только воле человека – одному его слову, жесту, мысли, движению! Вот оно должно быть каким, наше будущее творение!!!»
Тишина. Как оглушенные, зашедшие в тупик, сидели мы. Что это такое, что за творение такое? Даже в мыслях трудно было представить такое совершенство. С чего начать? Где искать? Откуда оттолкнуться?
«БНТП после долгих поисков наткнулось на один любопытный источник такой информации. Это – древние сказки».
В кабинете ведущего повис немой вопрос.
«Да-да, не удивляйтесь – это именно древние сказки, являющиеся легендами о былых днях; они-то и донесли до наших времен (точнее, где-то до 20-го столетия; сейчас они призабылись и искать их надо в редких архивах) то необычное, что творилось ранее и чем владели древние народы. Было ли это на самом деле – трудно сказать, много ведется споров по этому поводу, пишутся труды – конкретного ответа, однако, нет. Но ведь эти легендарные факты откуда-то списаны… Со временем они забылись, стушевались с памяти народа. Возродить их – наша с вами забота!»
Все присутствующие оживленно зашевелились, будто отупение враз покинуло их. Потребовали конкретные примеры.
Ведущий привел: «БНТП на этот счет ответило только двумя фактами. Остальные придется искать нам. Конкретно этой проблемой – к такому выводу пришли мы с начальником – займется… половина отделов нашего БЭП. Вот так…» Оживленно-гнетущий вздох пронесся по кабинету. «Остальные – своими делами. Отвлеклись. Примеры БНТП: колобок из древней сказки «Колобок» и шапка-невидимка. Для начала разберем колобок – с точки зрения наших диспозиций. Автономен, не громоздок, износа абсолютно нет (совершенно непонятно, будто он не из мира сего!), даже наоборот, совершенство формы. Недостатки – не подчиняется воле человека. Условия применения – трудно сказать, коллеги из БНТП об этом умолчали. Сфера применения – возможно, в пищевой промышленности; неясна, однако, возможность управления и организации этого процесса. Да и вообще, я считаю, что этот пример неконкретен, так, пример для примера абсолютно не подходящий нам». Присутствующие хором выразили свое согласие.
«Другое – шапка-невидимка. Легка, удобна, носится до победного конца, может также применяться помимо своих основных целей как просто защита головы от снега и солнца. Ну? Наглядно видно, что в тысячу раз она совершеннее всех наших творений? Без сомнения, не требует запчастей. Транспортировка легка и вписывается в человека. Подчиняется его воле. Питание (как и что? Еще не понятно) автономно… Где применяется – можно подобрать. Достойно восхищения».
Выражение лица ведущего подобрело; впечатление было такое, будто он перегрузил свою непосильную ношу на плечи других. Освободился от нее и теперь его не гнетет уже чувство какого-то странного бессилия.
«Сфера применения, — ведущий постучал в раздумии карандашом по столу, — м-м-м… Ну, к примеру, при исследовании фауны, при работе в зоозаповедниках, на изыскательских работах. Надо вам стать незаметными, пропасть с лица Земли – шапку на голову и… контакт специального обезличивающего устройства, вделанного во внутреннюю часть шапки, с телом человека. Действие «обезлички» происходит на всё соприкосновенное, т.е. на всё тело человека. Однако, скажете вы, и земля ведь соприкосновенна. Всё верно – в месте контакта человека с землей, вследствие большой массы последней, возникает рассеивание действия шапки-«невидимки», еле видимое опытным глазом в виде голубого свечения. А человек сам – нате, полностью – не виден. И царь положения!»
«Всё это, конечно, предположения. Своего рода научная фантазия будущего или же предполагаемого факта. Нарисованная перед вами картина – предположительная, твердого фундамента еще не имеет. Но вывод напрашивается сам собой – если люди (т.е. БНТП) открыли эту сферу деятельности человека, то этому надо дать дорогу, вознести ее на должную творческую высоту».
Ведущему долго хлопали. Аплодировали, мало понимая, каким образом материализуются бредни (никто не подслушает мысли?) … виноваты… мысли ведущего. Точнее, домыслы БНТП. Черт с ними, пусть слушают проклятия работяг из БЭП!
«И каким же всё-таки образом мы должны реализовать этот… гм, «туман»?» — задал вопрос ведущему самый нетерпеливый ГИП.
«Я уже объяснял каким. Еще раз повторяю, что на совещаниях, как и на работе, тоже полагается думать! — ведущий побагровел. — Вот ваш отдел и… — его глаза забегали по враз оробевшей элите БЭП. — И… отдел нашего талантливого Игоря Пискунова (Игорю показалось, что это прозвучало с издёвкой) займетесь поисками тематики. Срок – два месяца. Количество предложенных тем – минимум шесть. И выше. Для чего это, Пискунов?» «Для того, чтобы этой ерун… — Игорь проглотил комок и дочеканил фразой: — …дицией занималось полсостава БЭП, то есть шесть-восемь отделов». «Чем, чем занималось?» — впился взглядом ведущий.
Но меня не купишь. «Эрудицией», — отпарировал я, чем и положил конец спорам и дискуссиям.
Расходились все понурые и невеселые. Мой напарник-ГИП по «несчастью» выглядел против всех остальных, наверное, самым гадким утенком.
«Стоп… стоп, Игорь! Уже мысль – пальцем в небо. Есть же такая (или, по крайней мере, была) сказка. Только куда применить? На птицеводческой ферме? Делать из уток лебедей, а? И-и-иде-е-я-я-я…»
«Глупая, — я с надсадой чихнул и зашагал к своим «орлам». — Вот кто меня развеселит! А вообще-то, скорее я их… этим… «туманом». Взгляд случайно упал на ручные электронные часы – третий час. Вот это да! Давно не было так весело моему желудку.
При входе в столовую Пискунов случайно столкнулся с секретаршей ведущего. Механически обойдя ее, он пытался продолжить свой путь, но был остановлен возгласом: «Игорь! Неблагодарный!»
Я захлопал глазами. «Позвольте, сударыня, за что, собственно, я вас должен благодарить?» В глазах девушки светилось обожание. «Если пораскинуть хорошенько мозгами, — подумал я, — то это должно относиться ко мне. А что тут удивительного? Девица холостая, незамужняя, вдобавок ко всему прелестная… Но причем здесь я? Да, я ведь тоже холостой и незамужний. Бр-р-р, неженатый. Так что ей надо от меня?» «А? Не слышу ответа?» — я спустился с гор на землю. «Игорь, — защебетала в ответ девушка, — я слышала, что вам поручили интересную работу. Взамен той, от которой у вас слипаются глаза третий месяц подряд». Она лукаво улыбнулась и шутливо погрозила мне пальчиком: «Что вы на меня так смотрите? Ведь просили же меня об этой услуге… Я и подсказала своему шефу утром». «Перед совещанием?» «Перед совещанием. Так что вам дали? Над какой темой будет сейчас работать светило науки Игорь Пискунов?» «Всё ясно», — я повернулся и пошел, вспоминая недавнюю «милость» ведущего к моей персоне. А секретарша, обиженно надув губы, смотрела вслед мне.
Я недаром, помните, читатель, начал своё повествование в сравнении именно с двадцатым веком. Потому что именно с материалами данного столетия мне предстояло теперь работать. Так сказать, изучать своих диких предков.
«Орлы» меня встретили, как и полагается. Особенно после краткого знакомства с предстоящей работой. Отдел взвыл и защебетал; раскололся на оптимистов и противников; самые ретивые из трудолюбивых причитали о загубленном времени и своих трудах; энтузиасты пели какие-то революционные песни. В общем, воцарился самый настоящий бардак. Особенно после моих слов: «Работу на тему «поисков» древнего мира начинаем с завтрашнего числа. Прошу всех к концу дня обработать и сдать материалы мне – передаем другому отделу…»
Итак, БНТП выдало мысль о так называемых самостоятельных изобретениях. Напрашивается вопрос – каких? Вот в связи с этим и требуется по-производственному в реально-широких масштабах поломать свою голову. Вот поэтому и объявлен творческий конкурс. Для нашего отдела, входящего в бюро экспериментального поиска. С чего же начать?
С поисков.
Утром у моего стола, задолго до начала рабочего дня, скромно топталась половина сотрудников отдела. Все ожидали более конкретного задания, не того туманного, о котором говорилось вчера, а именно действенного, чтобы можно было куда-то бежать, ехать, искать оттиски, считать, прикидывать что-либо, ведущее по руслу работы. Пока же в этом сейчас была неясность.
«Что ждете? — я раздраженно поднял глаза. — Няньку надо? Разжевать и разложить?» Я был зол, ибо предчувствовал, что так и будет, не зная при этом, что же все-таки ответить на вопросы своих подчиненных. Общую, весьма поверхностную схему действий я обдумывал этой ночью. Вроде бы что-то прояснилось; по крайней мере, я теперь знал, что нам делать на первых порах. Человек неженатый, ни забот, ни семьи, поэтому, думают все, и времени для творческой работы много. Да, я почти сегодня не спал, «зарабатывая» опухшие глаза, чего точно никто не делал из моих коллег – как же, у них дети, магазин, воспитание, любовь и многое другое, чем загружен семьянин. Но почему всё же должен страдать я один? А они чем особенные?
Еще раз повторяю – я зол. «Думать вы собираетесь? Даю вам час на размышления и прошу после этого докладывать свои планы».
Я сделал угрюмое лицо и исподлобья кидал взгляды на своих подчиненных. Понимая сложность задач, я и не надеялся, что они выдадут мне тотчас наименования тех минимум шести тем, не подскажи мои коллеги какого-нибудь пути к поиску этих тем, я возможно бы встал в тупик.
Голова разламывалась. Еще и еще раз я анализировал ход совещания у ведущего, вспоминал диалоги и выступления. Но умного так и не почерпнул. Всплыл лишь «забракованный» колобок. Теперь стоп! А шапка-невидимка? Пойдет. Хоть шеф потом и взъярится, увидав ее в числе шести (а не в числе семи, как это бы полагалось умному и перспективному ГИПу), но всё равно потом сменит гнев на милость, если… Если найдем за два месяца еще пять тем.
Итак, начало есть: тема номер один – шапка-невидимка. Стало чуть веселее на душе. Стал напрягать свои гениальные мозги далее. Но они мне наглядно доказали, что они не БНТП и полтысячи умов заменить не могут; вспомнив походя «гадкого» утенка, голова чуть не раскололась надвое.
Состроив умное выражение лица, сев истуканом, я безучастно вперил взгляд в своих коллег. Их время истекало.
«Ну?!» — они вздрогнули от моего шепота, затем, как мне показалось, смело потянулись к моему столу.
«Вспомним эру рождения машин, — бодро докладывал мне старший технолог, — сравним с существующими. Путем такого сравнения проведем анализ – и будем искать эти отражения в литературе. Ведь новое и непонятное всегда обрастает сказками, легендами, былями, невероятными случаями, авторскими свидетельствами и патентами, а также домыслами – всё это не минует отразиться в литературе». Биолог доказывал, что надо проникнуть в суть современной сказки. «Добраться до корня, — горячо говорил он, — и мы будем на верном пути. Я понимаю, путь этот трудный, но верный!» Старший эстет, хладнокровный малый, в отличии от выступающих до него, вообще не коснулся последних, будто они и не существовали, будто дельного ничего и не говорили, будто то, о чем сейчас он говорит, ясно свидетельствует – и без доказательств – правоту его слов. «Нам, — возвещал миру старший эстет, — необходимо заняться изучением сказок, а именно – старых и древних. Искать и находить их в общественных библиотеках (весьма и весьма сомнительно), в частных библиотеках, старинных собраниях, у букинистов, в архивах и хранилищах. Последние особенно святы!»
Предложения были дельные и совпадали в общих чертах с предложениями Пискунова. А когда он объявил, что одна тема уже найдена (благо, что ГИП не говорил о ней отделу, вернувшись со знаменательного совещания).
Интерес к теме номер один был большой. Пискунов коротко рассказал о ней, что знал, затем провозгласил, что осталось найти еще пять.
И кинулся отдел Пискунова в поиск. Искали в основном, если можно так классифицировать, по трем направлениям: технический – здесь в дебрях машин и механизмов рыскал старший технолог и его свита; элита отдела – физик, биолог и пр. копались в новых сказках; старший эстет и его приверженцы, в т.ч. и ГИП, записались в поиск «летописей».
Вспоминая эту «одиссею», Пискунов говорил впоследствии: «Нам сказали: найти то – не знаю что, найти там – не знаю где. И мы искали. Как в сказке, как витязи на развилке дорог в тридевятом царстве, куда нам предстояло забраться. И мы забрались».
Курьёзов было много. Были и крахи надежд и призрачность поисков и дум.
… Понурый пришел биолог к Пискунову. «Смотрите, что получилось, — вроде бы спокойно начал он, но, не выдержав, взорвался, — что можно выкопать в этих современных сказках! Никакой тебе там лирики, песни души или что-то в этом духе! Робот по-родительски поучает шаловливого мальчишку, как надо жить; дети другой сказки деятельно помогают на стройке; еще один пример, как отважная девочка своевременно раскрыла обществу робота-пережитка, в механизме которого что-то испортилось и он отошел от нормали, но чудом еще работал… И так до бесконечности!»
Стоявший передо мной биолог, помятый и злой, вспотевший, как спринтер после долгой дистанции, с кипой книг – от старых до самых последних и модных сказок, – в общем-то был смешон. И я не выдержал, скосив губы в едва заметной улыбке. Он это понял и снова «понесся» на нравы современных детей. Пришлось за них вступиться. «Что поделаешь? — пытался я их защитить. — Мода времени! Романтизм раздувать нежелательно, это уже не та струна, на которой можно играть; да и честно признать, романтика под запретом – трудностей уже не осталось, а желающих стать пионерами-первопроходцами еще много; храбрость? – кому она нужна и для чего ее воспевать в сказках, если ее негде применить… Вот и приковывают малышей к роботам. Это модно, хоть это их привлекает…»
Биолог, сорокапятилетний человек, отец троих детей, соглашаясь со мной, вздохнул: «Да, вы правы – ох, и молодежь пошла! Трусоваты. Ничто их не интересует. Никуда их не загонишь. Фонотеки забросили. А что такое книги и вообще, наверное, забыли!»
«Что? — я привстал из-за стола. — Какая-такая молодежь пошла, а?!» Пискунов был глубоко оскорблен и грозно продолжал: «Трусоваты? А вы храбрецы? Ха-ха-ха, уморили… Вспомните, как ваше поколение недавно бежало из этого города, когда неожиданно из заповедника пошли в микрорайоны лесные звери. Помните? Их тогда странный и свирепый ливень выгнал из леса, и они искали укрытия по подъездам – а вы, милые отцы и деды, бежали вместо зверей в лес! Или вот еще…» «Хватит», — прозвучало умоляюще в ответ. «То-то», — окончил я этот диспут начальственным тоном, не забывая при этом, что по дряхлой возрастной классификации я отношусь еще к молодежи.
… Через несколько дней после этого события ко мне прибежала целая толпа моих коллег. Откуда они явились, где и что нашли – было неясно, но лица их светились, и они орали, как стая солидных черных ворон и скандальных белых сорок. «Эврика! Нашли тему!»
Это уже интересно! Но по мере того, как Пискунов выслушивал рассказчиков и его лицо вытягивалось, что несомненно видели сами рассказчики, темп их речи снижался, голоса становились всё глуше и тише, пока вдруг не замолкли на полуслове. Я хмыкнул: «И что же вы предлагаете делать мне с вашим кошельком с золотым, который вытаскиваешь, а там новый появляется… Золото фабриковать? А где же, дорогие товарищи, материальная и техническая основы этой темы? А? И где же я возьму этот чудо-кошелек? А на кой черт он нужен первопроходцу, ученому, инженеру! А? Разве что только лодырю-геологу, который, предварительно помяв монету из кошелька, будет орать в верхах, что нашел золото в горах…»
Все тихо, молча и смирно разошлись…
Теперь Пискунова никто не домогался, да и редко кто его сейчас видел за рабочим столом. Устроившись на лестницах в темных пыльных ущельях между отвесными громадами книг, он и старший эстет целыми днями рылись в архивах и хранилищах.
«…О! — эстет радостно хмыкал, найдя какую-нибудь пожелтевшую завалящую книгу. — Вот она – эс-те-ти-ка! Любо взглянуть на эту кладезь мудрости древнего человека; хоть и был он более эксцентричен и лиричен, чем сейчас, но, право, мне иногда так хочется попасть в те добрые старые времена! Открываем книгу и читаем: «было это давным-давно… в тридевятом царстве… тридесятом государстве… Жили-были старик со старушкой…»
Эстет от восторга чуть не валился с крутой лестницы, в порыве экстаза пытаясь схватить рукой полы куртки Пискунова. «А, Игорь! Чувствуете музыкальность и напев слов этого древнего, но прекрасного слога сказки! В тридевятом царстве… давным-давно… Вот как говорится. А что сейчас? А сейчас любят точность и последовательность во всём, даже в современных детских сказах; к примеру: «… В двадцать часов сорок три минуты робот для хозяйственных работ по дому, согласно утверждению графика, повел малыша Симеона трех лет от роду спать в другую, маленькую, комнатку, где располагалась детская спальня…» А, Пискунов, каково? Раньше и сейчас!» И хоть грустно было у Игоря на душе от неудачи их поисков – заканчивался первый месяц, – он всё же не мог не рассмеяться и сказанному, и патетике эстета.
… Но удача не покинула их. Не минуло после этого и двух недель, как главный технолог в парадном сюртуке, при модном шейном платке, в шикарном плаще и экстра-шляпе – и это несмотря на прекрасную весеннюю погоду, – проделал перед Пискуновым реверанс и выложил перед его удивленными глазами две темы.
Ковер-самолет.
Сапоги семимильные.
Именно то, что надо; с требуемой материальной и технической основой каждой из них. Эти темы для народа нужны, требуются.
Через неделю эстет принес несколько своих выборок-вариантов; в темник были включены: флейта поющая, скатерть-самобранка.
За два дня до срока измученный и издерганный Пискунов «вырвал» из книжных премудростей последнюю тему: меч-складишок.
… Ровно через два месяца, в тот же час, Пискунов был вызван к ведущему. Игорь, сжимая в кармане потной рукой список, отдохнувший и пришедший в себя за прошедшие сутки, без страха и упрека шагнул к начальству. Встретил его суровый взгляд. «Ну?» За этим «ну» так и слышалось непродолженное «бездельники». Пискунов равнодушно положил список на стол – ведущий впился глазами.
Шапка – невидимка.
Ковер – самолет.
Сапоги – семимильные.
Флейта – поющая.
Скатерть – самобранка.
Меч – складишок.
Ведущий пожевал губами, лениво вступил в разговор: «Всё ж идейку БНТП подцепил? Я имею в виду их шапку-невидимку…» Пискунов к ответу был готов: «А как же? Здравое всегда надо использовать, ибо истина есть истина и даже капля истины безмерно дорога. Да и «идейку» эту внедрять в материю придется всё ж нашему БЭП». Ведущий пробурчал: «Правильно мыслишь. Есть у меня, однако, еще одно замечание: вы, Пискунов, хитрый – из шести по минимальному заданию вы дали именно столько же. Ми-ни-мум!» Ведущий показал пальцем вверх: «Не больше и не меньше. Мол, до похвал не дорос, но и в отстающих не хожу – расту. Стратег, Пискунов, а?»
Молодой ГИП был и к этому готов, и ничто не дрогнуло на его лице. «Буду выдержан как индеец», — решил он, а вслух ответил ведущему: «Стратегия? Причем тут это? Я не военный и академий не кончал. А ответ на ваш вопрос простой – это просто возможность, наш временный потолок».
«А какую бы тему из этих шести вы бы выбрали для своего отдела?»
«Н-да, от него просто так не отстанешь», — с тоской подумал Пискунов и затягивая время швырнул на стол вытащенную из кармана тетрадку. «Что это?» «Это? Это технико-экономические предпосылки, обоснование и предполагаемые условия применения. А? Да, по всем темам». «Хорошо, молодцы», — ведущий с нескрываемым удовольствием вчитывался в записи, весело подмигивал Пискунову.
Игорь ждал дальнейшей развязки, кляня свою долю мелкого (так, по крайней мере, ему казалось) начальника. Вдруг ведущий подскочил с места, схватил Пискунова за руку и вместе с ним стремительно полетел по коридору.
Игорь очнулся от изумления уже в кабинете начальника БЭП, тот с интересом смотрел на него и внимательно слушал торопливую речь ведущего инженера, изредка вставляя: «Да-да, знаю эту скандальную историю с идеей БНТП… Его отделу было поручено? Ах, это он сам, Игорь Пискунов. Его, значит, отдел занимался… В курсе ли я? О да, внимательно наблюдал за ходом этих дел. Значит, темы найдены… Молодцы, ребята! Сам он, конечно, так же будет работать над продолжением? Пока молчит, но ничего – не подведет, надеюсь… Согласен ли я с вами? Несомненно – отметить, поощрить. Намечайте – с моей стороны возражений не будет…» Начальник дружественно похлопал ведущего по плечу и снова погрузился в свои бумаги. Когда подчиненные вышли из его кабинета, он с тоской подумал, каким бы это образом избавиться от последних идей БНТП и вообще от зависимости от этого бюро прогнозирования…
«А? — ведущий потрепал Пискунова. — Слышал? Молодец, поздравляю. Рассказывай свою эпопею». Коротко, остановившись на мучительности поисков и вкладе в общее дело старших эстета и технолога, Пискунов поведал о делах минувших.
«Эстет и технолог, значит? Так, им по внеочередному отпуску. Остальные? Так, им премии и благодарности. Биолог? Физик? Пусть работают. Так, какая тема?»
Пискунов тупо посмотрел на ведущего, но всё ж нашел силы спросить: «Слушайте, а мне хоть что-нибудь перепадет?» Ведущий нахмурил брови: «Да, начальству всегда «перепадает». Но главное – не падать духом, не смущаться, не в этот раз, так в следующий – хорошее от нас не уйдет», — он снова покровительственно похлопал Пискунова. «Так какая тема? Эта, другая? Первая? Вторая? Третья? А?» Ответ был наобум – три, третья, «удовлетворительно»…
… Сапоги семимильные…
И как призрак – огромный, бесплотный – они грозным видением встали перед глазами Пискунова. Встали надолго, въелись накрепко в его мозги, завладели всем существом, трепали его разум долгие месяцы…
Отдел встретил «сообщение» о сапогах семимильных молча, как старый, видавший виды опытный и мудрый солдат, не привыкший показывать свои эмоции. Но всё ж душа любого человека, даже заматеревшего в трудностях жизни, эта душа разве ж обрадуется чему-то хорошему, так неожиданно выпавшему на её долю. Лаврам обрадовались, быстро разобрали, не успев оценить под этим покровом отобранную былую беспечность.
Май был в разгаре; кое-кто был в отпуске, отдельные личности жили весенним настроением, многие мечтали о наступающих отпусках. После того дня, как отдел Игоря Пискунова официально приступил к разработке темы номер три, минуло две недели. Но воз и ныне там… По-прежнему топтались на месте, спорили, лениво обсуждали перспективы… обмена Лёнькиной квартиры и безнадежности Сашкиной любви – и день ото дня Пискунов становился всё бледнее и раздраженнее, пока в один из прекрасных дней не заявил громогласно: «До окончания темы – об отпусках забудьте! И даже на пушечный выстрел ко мне с этим не подходить».
Главный технолог рассуждал верно: «Сапоги семимильные – что это такое? Несмотря на свое чудное имя, это, во-первых, всё ж по виду обычные сапоги. Во-вторых, исходя из практических предпосылок БНТП, данные сапоги будут служить работе – именно работе, а не искусству, валяясь где-нибудь на полке в техническом музее. Значит, в этих сапогах, следуя их высокому назначению, должно быть такое устройство, которое заставляло бы сапоги быть именно семимильными; в свою очередь, это «волшебное» устройство должно жить, питаться от чего-то… Нам надо начинать с самого простого – установить форму сапог, затем сошьем их и заставим их быть семимильными! Всё просто. Так?»
Пискунов, выслушав технолога, облегченно вздохнул – не так всё просто, но не так всё и сложно, чтобы петь заупокойную. А технолог всё ж молодец – вышел только что из своего «премиального» отпуска и сразу же подсказал, как надо решать задачу. «Теперь очередь за эстетом. Что он нам посоветует насчет формы и конструкции сапог?» «Я готов, — главный эстет после объяснений технолога повеселел. — Предлагайте, ищите – буду делать заключения. А через неделю дам обширную консультацию о сапогах; надеюсь, она будет интересна всем, так как сапоги в настоящее время именно как обувь – редчайшее явление!» Пискунов поправил: «Не через неделю, а дня через два-три. Привыкли неделями швыряться…»
За день до вышеназванной консультации Пискунов рано утром неожиданно столкнулся с секретаршей ведущего инженера. Игорь был в хорошем настроении (ночью спал спокойно, утром хорошо позавтракал – что еще надо для ученого холостяка, одержимого выполнением производственных заданий?). «Лариса! Прошу извинения. Я сегодня, наверное, как слон…» Девушка улыбнулась в ответ: «Вот слона-то надо было и не заметить». Кто может вытерпеть такой равнодушный ответ из уст красивой, да еще незамужней девушки – любой, но только не Игорь Пискунов и только не сейчас, в это прелестное утро. Но высокое мнение о самой себе вредно даже и для красоток – Пискунов ехидно ухмыльнулся: «Не печалься, Лариса, – слона можно и не замечать, если вокруг вьется столько красивых тигров…» Она снова улыбнулась: «Игорь (а, заметили? Просто «Игорь», а не «Игорь Пискунов», как полагается… впрочем, простим ее нетактичность…), забываю всё спросить тебя – как дела-то у вас? Вы, говорят, уже над какой-то конкретной темой работаете, да?» «Да, Лариса. Ха-ха, изобретаем сапоги семимильные, при этом не имея никакого понятия о сапогах, что это такое и с чем их едят». «Игорь, да это же обувь». «Точно? Ну, это мы уже знаем. Вот если бы их пощупать собственными руками, убедиться, что есть еще в этом мире что-то такое, хоть отдаленно похожее на сапоги!»
Их содержательная беседа протекала скоротечно еще несколько минут, пока проходящие мимо сотрудники института не заметили, что эта парочка заразительно смеется. «Молодежь», — буркнул про себя, но в их адрес, уважаемый старичок; двое пожилых людей улыбнулись, глядя на молодых – может, юность свою вспомнили? Девушка, пробегающая мимо, завистливым взглядом окинула Ларису (счастливая… любит).
«А знаешь что?» «Слушаю. Весь внимание, — Пискунов радостно взглянул на девушку. — Может, ты предложишь, где их, эти сапоги, не только можно посмотреть, но и забрать с собой, а?» «Могу. У моей прабабушки. Живет в поселке Далёком. Слышал о таком? Нет? Его мало кто знает, он небольшой и в глуши. Ехать до него долго и нудно. Но зато у бабушки есть настоящие сапоги. Старых времен. Так как, едем?» «Едем, Лариса! В эти же выходные, — Игорь сгоряча чмокнул девушку в губы, но тут же завял. — Эх, консультация как бы не помешала…» «…Всё в твоих силах», — голубой заманчивый огонь (или это кажется мне?) полыхал в ее огромных глазах. «Да и ты занята, наверное, каждый вечер, не говоря уж о выходных». «Да, примерно так. Но от твоих приглашений не откажусь. Тем более, вижу, что в тебе проснулся дух рыцаря, истинного кавалера». «Я к вашим услугам, — шутливо расшаркался Пискунов, — на ближайшие выходные. А там – видно будет…»
На следующий день старшему эстету был дан отпор – Пискунов превратил его блестящую самоуверенную физиономию в маску, инкрустированную испугом и подобострастием перед начальством. «То-то, — Пискунов был всё ж доволен, несмотря на угрызения совести (ведь превышение власти, да еще под давлением свойств личного характера, то есть…), — знай начальство, эстет, и согласовывай с ним».
Сразу же после выходных эстет с умиротворенным выражением лица доложил Пискунову, что готов проводить консультацию, что она будет интересной и основана на научных данных. «Так надо было сразу тогда диссертацию писать», — пошутил кто-то из задних рядов аудитории. Погремели стульями, поулыбались, хохотнули торжественности обстановки и виду эстета – любит же рекламу человек! – и приготовились слушать.
А послушать было что…
«… Сапоги, — рассказывал старший эстет отдела Пискунова, — это прежде всего обувь, и служат они для защиты ног от внешней среды, играя большую роль при пеших переходах. В настоящее время сапоги – редкость. Многие, наверное, даже не знают, что это такое, а если и знают, то в глаза не видывали… Всё верно – эволюция принесла человечеству время, обходящееся без обуви… э-э-э, как бы это вернее сказать – в настоящее время человек в своем обиходе обувью как таковой не пользуется; «обувь», если так можно объяснить, слита воедино с верхней одеждой, является ее продолжением, но так же защищает ноги от внешних воздействий. Современная обувь, таким образом, слита или воедино с одеждой (брюками, конечно, или же со спортивной одеждой, комбинезоном), или соединяется с ней путем хитроумных застежек (с теми же брюками, с чулками), или же совмещая в себе одновременно обувь и чулки-носки и т.д. Таким образом, мы установили, да и видим, что обуви как таковой, в чистом ее виде, в настоящее время не существует! Вот. А раньше существовала».
Аудитория удивленно ахнула; все почему-то взглянули на свои ноги, потом на эстета (на него – уже как на факира).
«Что такое сапоги? Это – обувь. С жесткой основой – подошвой, каблуком и прочими дополнениями, т.е. подковками, шпорами и пр. С мягкими облегающими голенищами – тугие, с резинкой, в обтяжку, в гармошку…»
… Впрочем, стоп! Я, автор (имейте в виду, что я не Пискунов, а посему требую объяснений!), не пойму что-то ни Игоря Пискунова, ни его эстета и технолога – при чем здесь они (ну, они-то ладно, а вот далее…), при чем здесь какие-то сапоги (хм, вышедшие из моды…), когда речь здесь должна идти о золотой рыбке?!
Успокойтесь! Успокойтесь и читатели, и автор – есть, есть взаимосвязь между всем сказанным и золотой рыбкой. Недаром говорится, что не так быстро дело делается, чем сказывается; это всё цветочки – ягодки еще впереди. Но терпение и труд всё перетрут!..
«… Что такое сапоги? Сейчас – это просто пустой звук. А раньше?
А ведь было время, когда сапоги были мерилом зажиточности, признаком высшей касты! Когда, к примеру, владелец русских сапожек, сшитых прекрасно по ноге из красного сафьяна, проходил по характерным для того времени пыльным улочкам неблагоустроенных… э-э-э… (эстет заглянул в блокнот) де-ре-вэ-е-енек, все видели, что идет хозяин! А когда сапожки модною волной захлестнули мир – любо было взглянуть на стройные ножки красавиц! Вот что значили сапоги. Грубые кирзовые сапоги носили солдаты в национальных армиях; в резиновых болотных сапогах ходили егеря и охотники; как парадную обувь надевали хромовые и яловые сапоги. Сапожки зимние, осенние, дамские и мужские. Сапоги подчас были незаменимы, неповторимы. И необходимы, как своеобразная человеческая обувь!»
Когда эстет кончил, то еще долго стояла гробовая тишина. Лектор в этой изумительной обстановке успел развешать плакаты с ужасными изображениями (для глаз сидевших в кабинете людей) этих самых сапог и что-то начал объяснять дальше; потом вдруг с победным грохотом швырнул на пол вытащенный из портфеля сверток. «Да что вы в конце концов-то молчите как рыбы?!» — взорвался эстет, глядя на сидящих, как пастух на стадо баранов.
Но аудитория была ошеломлена на самом деле. «Наукой давно доказано, — меланхолически произнес старший технолог, — что рыбы всё же говорят. Конечно, на своем, рыбьем языке». Говорящий как-то боком протиснулся между стульями вперед, осторожно потрогал ногой разорванную бумагу свёртка, спросил у эстета с придыхом: «Что там, а?» «Сапоги», — просто ответил тот.
«А-а-а?!» Все ринулись вперед, громыхая стульями и визжа скандальными голосами. Вмиг на столе, на стуле, на полу вокруг стола выросла куча… сапог. «А-а-а?» — все таращили глаза, но упорно пытались втолкнуть свои сапоги в руки эстета.
Мечта приятно шокировать публику образцами лекции – сапогами – растаяла у Пискунова мгновенно. Он в ужасе схватился за голову, видя начинающийся беспорядок. «Боже, как я глуп! Рылся в каком-то Далёком вместе с Ларисой несколько дней в поисках этого «чуда», сапог – и всё напрасно! Зачем такое наказание? Не лучше ли было просто хорошо провести время с Ларисой…»
Пискунов стоял за беснующейся толпой и думал: «Вот оно что, оказывается, почему я не мог дозвониться в выходные до своих коллег – они были заняты поисками сапог. И где они их взяли, а? Ведь днем с огнем эти сапоги сейчас не сыщешь, разве что в музеях да в дальних и забытых уголках…»
И всё же, несмотря ни на что, душа Пискунова пела: «Значит, задело всех! Запела та струнка, которую надо было поразить в людях. А? Внешне все пассивны, на самом деле – энтузиасты!»
Сапог насчитали восемь пар – старые, едва сохранившиеся, еще добротные, крепкие и разные, от кирзовых грубых до приличных женских сапог.
А через несколько дней была решена примерная планировка будущих сапог-скороходов. «Так будет вернее, — заявил технолог. — Сапоги семимильные – это слишком абстрактно. Итак, сапоги-скороходы будут представлять из себя следующее…» Из опроса специалистов выяснилось…
Шпор не надо – боже упаси! Вместо них на каблуке будет установлен небольшой блок питающего устройства для работы механизмов сапога – ну, к примеру, конденсаторные аккумуляторы.
Срок службы последних – до трёх лет. А условие, поставленное перед нами БНТП – бюро научно-технического прогнозирования, – чтобы само изделие (в нашем случае сапоги) работало до полного физического износа и вместе с ним ровно же столько (но никак не раньше выходить из строя) должно служить «питание» и «механизм». «Питание», т.е. блок, как мы говорили об этом раньше, будет служить нам до трех, и в отдельных случаях – более лет; этот же срок, и даже менее, смогут выдержать сами сапоги. Таким образом, первая часть задачи решена и никаких противоречий в том, что мы помещаем на сапоги блок, который будет защищен от внешних и механических воздействий покрытием и мягкой отбойкой и вполне отслужит свой трехлетний срок, нет.
Сбоку голенищ, в верхней части, на каждом сапоге (аналогично блокам) устанавливается настроечная и пусковая аппаратура, простая в эксплуатации – передвижка указателя по дальномерной рейке, что сблокировано с механизмом перемещения, установленного тут же, на голенище, и по вшитым в сапоги проводам с блоком питания. Всё это – аппаратура и механизм, защищено и вполне рассчитано на трехлетний срок службы.
Сапоги-скороходы сдублированы – в работу вступают при обоюдной их настройке; если надо, то можно заблокировать один сапог и сделать «пуск в работу» на одном – но делать это нежелательно и, считаю, незачем.
Конструкция сапог – такая же, с жесткой подошвой и каблуком, но голенища будут не из кожи, а из простого усиленного материала, т.к. они надеваются в свою очередь уже на «существующую в нашем обществе обувь» людей. На сапогах делаются регулируемые (на ремнях) застежки – чтобы не спадали и для того, чтобы верхняя, тяжелая часть сапог не опадала вниз, для эстетики и т.д.
Впишутся ли сапоги в существующую установку вопросов, не окажутся ли эти сапоги при отсутствии в настоящее время обуви как таковой лишними? Ведь всё просто сейчас: надо мягкую подошву – ходишь просто так; надо жесткую подошву – спец-датчики (портативные, стационарные, ручные, карманные, домашние, общественные и пр.) сделают вам ее из мягкой в считанные секунды, зададут форму и требуемую жесткость, надо лишь подержать ногу над датчиком… Так что? Нет, сапоги для изыскателей, ученых, тяжелых и опасных профессий будут незаменимы. А в промышленности им не будет цены…
«Вот вам обоснование, — говорил Игорь Пискунов в первой декаде июля, — эти сапоги – именно то, о чем мечтало БНТП, именно такие, какими мы представляли их. Вот записка, а вот они – готовые к испытаниям и сами!» Ведущий инженер внимательно слушал молодого ГИПа и так же таращил глаза на сапоги, как недавно это делал отдел Пискунова.
Испытывали первую модель сапог-скороходов на заводском полигоне. Кстати, надо сказать в адрес Пискунова, что его отдел одним из первых изготовил лабораторно-промышленный образец из тех знакомых нам уже шести тем.
Отдел Пискунова после изготовления этих злосчастных сапог-скороходов был вне себя от радости; сейчас все свободные от работы коллеги Игоря толпились так же на испытательном полигоне.
Все ждали… Эстет – триумфа, технолог – победы, прочая публика – одобрительных улыбок на лицах начальства.
Ведущий, сидя на пеньке, осторожно, но тем не менее торжественно надел сапоги, подтянул голенища, затянул боковые ремни. Не вставая с места, притопнул, будто проверяя прочность. Тишина зависла над полигоном; все затаили дыхание.
Ведущий инженер встал и, помня наставления Пискунова, занялся манипуляцией настройки сапог на «скороход». «Для начала, — объявил он, хватит двух метров», — и бесстрашно шагнул вперед.
Не сказать, чтобы сапоги-скороходы работали безукоризненно, но зато старательно и исправно: переносили качающегося с непривычки из стороны в сторону ведущего инженера на два метра, снова – уже сами – заставляли шагать вперед испытателя, чуть не заваливая его не землю. «Шаги» были плавные – так, по крайней мере, казалось со стороны, – но скорость, несмотря на это, была приличной.
«Вроде бы это то, — бормотал про себя ведущий, — что и требуется для дальних переходов…»
Потом толпа восторженно качала ведущего, затем – молодого ГИПа; она не подозревала, что последующая неделя – неделя жестких испытаний по спец-графику – принесет крах этим сапогам, доказав, что они ненадежны, громоздки, малоудобные в своей «планировке»… Они вышли из строя быстро, как плохая игрушка: сотрясения, удары, толчки и сбои при каждом шаге о землю сделали свое дело. Идея была одобрена, но на первой модели сапог-скороходов был поставлен крест. Пискунову предложили работать над более состоятельной моделью.
Целую неделю Пискунов ходил в трансе. Жизнь не ошибается, требуя «болеть» за дело начальников больше, чем его подчиненных; если бы не было такого жесткого требования, кто знает, многое бы в нашей жизни пошло наперекосяк… С одной стороны это хорошо, но с другой – Пискунова брала злость, когда он видел спокойные лица своих коллег, их ровные, бестрепетные разговоры, уравновешенные, даже безразличные выражения глаз. Игорь теперь больше походил на бешеного волка, чем на перспективного и уважаемого ГИПа.
Но была всё ж для него отдушина – при Ларисе тон его становился на два порядка ниже, глаза гасли от злобы, ноздри уже не трепетали. Хоть и не было на лице Игоря в этот момент выражения влюбленности – какая уж тут любовь, когда дела идут из рук вон плохо, – но всё ж Пискунов становился податливым и спокойным. И пред нами был уже такой же, как и его подчиненные, безразличный и спокойный человек.
Она что-то ему говорила, а он пустыми глазами смотрел на нее – не возражал, не спорил, вообще молчал, находясь в глубоком трансе, но перед глазами стоял хуторок Дальний, где всё было так хорошо, так безоблачно, и где кроме мыслей о Ларисе никаких других не существовало для него. К чёрту! Бросить эту сумасшедшую работу, эти поиски неведомого в темноте. Вот уж поистине: иди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что, найди там – но это уже сам…
По вечерам они долго сидели на скамейке перед домом Пискунова. Лариса старалась говорить мало, но, видно, не получалось у ней этого – ее снова прорывал поток (так много было невыговоренного); он иногда поддакивал, глаза то загорались полыхающим огнем, то тухли. Но он отходил, оживал!
А еще через неделю, в тесном содружестве с физиком и биологом отдела Пискунов знал, что будет представлять собой второй вариант его сапог-скороходов. Основываясь на последних достижениях биофизики – а специалисты этих отраслей в отделе Пискунова были в своем деле, как говорится, доки и рьяно следили за последними новинками, являясь своеобразными новаторами, – Игорь уже торжествовал победу. «Будет, а? — ликовал он, глядя обожающими глазами на физика. — Пройдет второй вариант сапог-скороходов?» Тот жал плечами, осторожно замечал: «Насчет второго варианта не знаю, но то, что сапоги-скороходы всё же будут – можно дать гарантию! Вот так».
Но уже ни перестраховки физика, ни профессиональный пессимизм биолога не могли погасить радужного настроения Пискунова – он действовал, он знал, что ему делать, и это было для него превыше всего.
Они, корпящие над созданием самой схемы новых «сапог», целые дни и вечера работали в тесном содружестве – физик, биолог, Пискунов и привлеченный к их группе энергетик. А вся черная работа, обсчеты, черчение и вычисления свалились на других членов их отдела. Старший эстет, видя такую неблагодарность, весьма недовольный случайной и непрофессиональной работой, пытался вклиниться в эту группировку. Пискунов «обрезал» его: «Не требуется. «Стиль» сапог мы подберем сами, по предыдущим имеющимся у нас образцам». А технологу ответил следующее: «Это уже не ваша сфера, это – высокая материя, и, боюсь, вам тут не разобраться». Ухмыльнулся и добавил: «Впрочем, как и мне без их, — кивок на физика, биолога и энергетика, — помощи. Так что не огорчайтесь».
Новоявленные «чернорабочие» отдела с удивлением взирали на столь странную группировку, мало что понимая из их разговоров, которые в большинстве своем состояли-то из неопределенностей. Посудите сами…
«Частота на мозг?» «По таблицам». «А есть они?» «Вырвали». «Да я не про то. Отрегулировал?» «Есть настройка». «Сблокирована?» «Регулирована». «А величина перелета?» О, это уже что-то понятное, послушаем, что дальше. Может, поймем, какую всё ж «машину» сооружает Пискунов.
«Сблокирована», — прозвучал ответ.
И всё?
Шли дни. И возродилось из пепла пламя. «БТМ-два готов! — провозгласил торжественно молодой ГИП враз ожившему будто после долгой спячки отделу. — Пока, конечно, еще в схемах, отдельных узлах и деталях». «Как БТМ? — вскинулся технолог. — А где же тогда сапоги-скороходы? Или мы, может, уже над другой моделью работаем? Ничего не пойму».
Прослышав про «БТМ-II», невесть откуда появился в отделе ведущий инженер. «Это что? — недоумевающее спросил он, глядя на кучу чертежей и деталей. — БТМ – это что? Бронетанковая машина?» Пискунов ликовал: «Это – биотоковая модель второй модификации. Сокращенно – БТМ-II». Ведущий как-то странно побагровел: «Любите вы, Пискунов, я вижу, ярлыки вешать!» «Каждое творение как-то именуется», — прозвучало в ответ. «А когда всё же готово будет, а? Вот это интереснее». «Будет время впереди – будет дело кончено».
И в середине августа, под торжественный гром оваций отдела Пискунов бросил на полигоне на стол комиссии полуторамесячный плод труда своего отдела – БТМ-ы.
«И что? — председатель комиссии, главный конструктор института, удивленно глянул. — Это скороходы? Скорее они походят на обычные сапоги. Не видно ничего из «механизмов» и вообще непонятно, работают ли они». Конструктор глянул поверх очков (не любил он носить контактно-эластиковые линзы), зачем-то снял их и начал вертеть сапоги в руках, бормоча под нос: «Самые обыкновенные. Хотя легкие. Гибкие, эластичные ремни-застежки по бокам. Ага, здесь что-то есть! Ну, молодцы пискуновцы, далеко ушли от первой модели, где всё торчало и тяжелело на ногах. Хм, всё завуалировано. Ремни-застежки, значит, фиксаторные, а в самом сапоге настроечные планки. Даже несколько. Та-а-ак, будьте добры объяснить принцип работы скороходов, Пискунов».
«Всё просто. У каждого человека есть свой диапазон биотоков. Его определить просто – медицина безболезненно поможет в этом любому. Задача облегчается еще и тем, что количество диапазонов ограничено, и все они четко классифицированы. Диапазоны отображены на одной из, как вы сказали, настроечных планок. Вторая – это регулировка величины перелета, сблокирована с ней и может работать в ручном режиме (ручная настройка) и в автоматическом режиме, подчиняясь первой, а точнее – мысли человека. Поясняю: владелец сапог знает свой диапазон биотоков, фиксирует боковые застежки на первой планке именно в соответствующем диапазоне. И силой мысли, незначительным ее усилием, проявлением заставляет «работать» скороходы – пошёл! Настройка сапог и мозг человека работают в одном ритме, слитно, на одном диапазоне; человек одной только мыслью регулирует длину перелета – это, конечно, при автоматическом режиме регулировки величин перелета.
Но бывает и так, что у человека просто так шевельнулась мысль, на авось – эх-ма, шагнуть, что ли? Или, может, не надо? Что бы получилось? Взлет; и затем падение. Но этого не будет, ибо в конце ремней-застежек, где установлен биотоковый улавливатель, вделан и психотормоз: человек может взлететь, шагать только благодаря определенной силе мысли, а не на авось. Думать во время «ходьбы» именно только о ней необязательно, но, еще раз повторяю, «авось» здесь не пролезет».
Сапоги были и вправду легкими, компактными, без шпор, «надстроек» и «застроек». Обыкновенные сапоги, и, глядя на них, даже не подумаешь, что это – скороходы. Вот разве что эти боковые застежки лишние, а? Но, может, мода?!
Конструктор прищурился: «Н-да, одним словом – хорошо! Но слова словами, а что на деле? Посмотрим, Пискунов».
И пошли мерить скороходы испытательный полигон вдоль и поперек: двухметровыми «шагами», пяти-, двадцати-, пятидесяти- и более. Неуловимая человеческая мысль заставляла работать сапоги, носить слабую человеческую плоть, но которая сильна духом и умом.
И мерили они затем другой испытательный полигон; «ходил» в скороходах уже не Пискунов, а главный технолог БЭПа, и председателем приемной комиссии был уже генеральный инженер института.
Для прохождения испытаний им дали «зеленую улицу»; вскоре сапоги шагали по центральному испытательному полигону Академии наук. Хорошо (но отнюдь не блестяще) зарекомендовав себя, «скороходы» пошли в дальний путь. Условия тяжелые – таежные, буреломы, поймы, дальние буровые, дикие пески. Маршрут по своей протяженности не так уж долог, но очень тяжел. И «сдали» БТМ, лопнули ремни, не выдержала эпоткань сапог, начались сбои в биоточном устройстве…
Пискунов читал, и слезы застилали его глаза. А за окном сентябрь как на грех радовал теплом, багрянцем, начинающимся бабьим летом. А эти слова на гербовой бумаге били по напряженным нервам: «… государственная комиссия… испытания… Акт не подписан… один из явных недостатков – недолговечность… Аппаратура настройки выходит из строя раньше, чем практически изнашиваются сапоги… поэтому считать… идею и основные узловые проблемы разработки «скороходов» одобрить… Не пускать в серийное производство… продолжать работы по разработке третьего, более совершенного варианта сапог-скороходов… председатель… (роспись)… (дата) сентября». И печати экспертного государственного комитета.
Это был удар посильнее первого. Но Пискунов стал уже «закаленным» против невзгод. Первые порывы бессильной ярости прошли, наступила пора тупого равнодушия. «Куда кинуться?» Не помогала уже и Лариса; они начали ссориться. «Ты становишься бездушной машиной, роботом!» — обвиняла она его. Он лениво огрызался. И будто бредил: «Колобок? Чертова кондитерская! Катается, где не надо. Колобок, колобок, куда ты катишься… Кошелек с золотым? Кошелек. Да еще с золотым. Волшебный. Но мы в магию не верим, да и золото ни к чему. Что с ним делать? Алчность лишнюю разводить-то. С золотым, с золотым… Здесь что-то есть! С золотым – это не с сокровенным, значит? А как всё это увязать? С золотым, золотым, золото, золотой, золотая… Как в сказке о… о золотой рыбке. А это еще что такое, а? Где я такое слышал? Надо расшифровать».
Отдел молчал, не зная, что ожидать от своего начальника – то ли очередной бури, то ли новых упреков, а может и разносов или идей. А Пискунов медлил, боясь показаться смешным в том, что бы хотел узнать. Эта золотая рыбка втемяшилась ему в голову и – хоть ты тресни – требовала разгадки. «Слушайте, — неуверенно начал он. — Есть что вроде сказки о золотой рыбке… А? Есть же? Или нет? Что молчите? И кто ее написал?» Первым не вытерпел эстет: «Что, новое задание? А сапоги, значит, убрали, да? Вот это мне нравится». Пискунов посинел от удушающей его злости, уничтожающе глянул: «Ну и публика же вы! Я их об одном спрашиваю, они в другую сторону. Так что, никто, выходит, не знает?» Все молчали, низко опустив голову. «Значит, нет?» «Почему нет, — эстет, так и не оценивший взгляда Пискунова, как-то странно взглянул на ГИПа, — Пушкин». «При чем здесь Пушкин? Какой Пушкин?» «Александр Сергеевич». «Вы мне тут сказки не рассказывайте, Пушкин такой ерундой не занимался. «Евгений Онегин» – это да, «Капитанская дочка» – великолепно, стихи и драмы – прекрасно. А сказку про золотую рыбку, спрашиваю, кто написал?» «Он и есть. Он много сказок написал». «Чем доказать сможешь?» Отдел поддержал Пискунова: «Докажи». «А что доказывать-то, — растерялся эстет. — Вы этого, наверное, не знаете, а нам на курсах читали». «А-а-а. Может быть… Нас с такими тонкостями не знакомили. Сейчас и в современной литературе можно запутаться, не то что в старых классиках. Вот ведь какой нюанс», — все были возмущены до предела, то ли от стыда, то ли от обезоруживающего ответа эстета. «А содержание сказки помните? — Пискунов старался перебить шум. — Там золотая рыбка кому-то что-то хорошее делала, так?» «Помню только приблизительно. Надо порыться в архивах».
Через три дня весь отдел дружно читал архивный экземпляр «Золотой рыбки», выданный под расписку эстету. «Еле выпросил, — рассказывал последний. — Бюрократы!» А на следующей день Пискунов получил замечание от ведущего, что-де мол отдел занимается громкой читкой, то есть ерундой, а не работой. Игорь отделался молчанием, а придя в отдел объявил, что всю эту текущую работу подлежит держать в тайне. «Они не поймут, а мы попытаемся вот что сделать: первое – трансформируем небольшой кусочек моря. Можем мы это сделать? Можем. Мы энергию природе, а она нам на определенное время море. Мы ей еще энергию (кстати, трансформирующая машина исправна? Хорошо), а она нам в это море золотую рыбку. А? Мы ее вылавливаем, и она нам в ответ на наш широкий жест (мы ее отпускаем ведь) – сапоги-скороходы. Уж черт с ним – сойдемся на одном желании. А? Как в сказке получится. Пойдет?»
Расшумелись, раскричались, начали от радости прыгать, кричать, горячо выражая свое согласие. «Но готовьте лодку, сети, удочку и всё прочее, что необходимо для дела. Физик и энергетик, вы настраивайте машину». «Но она будет «жрать» при таком широком размахе дела десятки наших лимитов», — в голос завопили физик и энергетик. «Рискнём, — Пискунов отмахнулся рукой. — Сколько нам надо времени, чтобы изловить золотую рыбку?» Не глядя на посеревшее лицо энергетика, заключил: «Трое суток. Итак, друзья, готовьтесь».
Пискунов дал заявку на дальний полигон, куда сроду никто не заглядывал; получив «добро», рьяно взялся за дело.
Этот полигон практически был заброшен, малоиспользованный. И это было на руку Игорю – чем меньше знать будет народу о его эксперименте, тем будет лучше, ибо Пискунов был уверен: обратись он с подобной просьбой – делу будет крышка. Не поймут, не одобрят, обвинят в мифологии.
И всё же – верил ли сам Пискунов в то, что собирался сотворить? И да, и нет. «Да, — понимал он, — вполне возможно, что надежды мало. Но может и повезет, может, улыбнется ему счастье… В таком случае надо надеяться на лучшее, так?»
Скрипя зубами, физик настроил трансформирующую машину, а надолго умолкший энергетик заставил перешагнуть ее далеко за выделенный отделу лимит энергии. Машина заработала на полном режиме, «западая» временами даже за предел своих расчетных нагрузок и возможностей. И заплескалось море!
Мужчины отдела, полуодетые, под знойным солнцем, обливаясь потом, тащили лодку на берег. Где ее достали – трудно сказать, вернее всего, что где-то стащили (немудрено, кто такую развалину будет охранять). Чертыхались, самые нетерпеливые крыли нелестными отзывами золотую рыбку, а вокруг них, путаясь под ногами, суетились женщины отдела в купальных костюмах. Глядя со стороны можно было подумать, что эти люди – отдыхающие… Пискунов, стоявший в стороне, вполголоса ругался: «Ну и технолог! Пообещал моторную лодку привезти (а?! Вот это техника), а сам заболел, и времени-то в обрез».
Когда это отжившее свое время сооружение, называемое лодкой, кое-как зашпаклеванное и восстановленное, оборудованное прибором для вычерпывания воды, то есть обыкновенным черпаком, было спущено на воду, к берегу ринулись все желающие поймать золотую рыбку. «От нас она никуда не уйдет», — кричали женщины, проталкиваясь в лодку с чисто женским нахальством, на которое во всем мире способны только они одни. «И как же вы собираетесь ее изловить – красотами своими, а? — издевался над ними эстет. — Она на это не поддается, ха-ха!» «Оставь свои скабрезные шуточки», — прервал его Пискунов.
В лодку залезла вся элита отдела, и она торжественно отчалила; по берегу расселись все остальные. Ловили чем попало, кто чем мог и кто на что был способен – удочками, спиннингами, сетями, даже поставили, как их называли в простонародье, «морды». Пискунов сомневался, что если золотую рыбку поймать, к примеру, спиннингом, то вряд ли она выдаст им хоть одно желание. Ведь с той поры, – а кстати Пушкин эту сказку выдумал или всё ж она является былью, легендой, то есть отголоском далекого прошлого? – прошло хоть и много времени, но золотая рыбка должна помнить, как и при каких обстоятельствах она была поймана и затем выпущена в море. И всё же Игорь закрывал глаза и на удочки, и на спиннинг; сначала надо поймать, а там будет видно.
Женщины готовили обед, а мужчины ловили. Искусственное море, по своему замыслу, было пустынным, поэтому попутной добычи не было, что особенно злило заядлых рыбаков. Впечатление от этого «куска» моря было такое, будто оно было бескрайним – тут машина трансформации постаралась, но сделай она в море и рыбу, водоросли и прочую живность, то за дневной сеанс на море уходил бы не месячный лимит энергии отдела, а трехмесячный! В этом энергетик отдела был прозорлив.
В азарт ловли обед, несмотря на просьбы и упреки вольнонаемных поваров, не состоялся; ужин прошел в угрюмом молчании – золотую рыбку не выловили. Но, наверное, и не было бы этого рассказа, если бы всё ж не состоялось «пленение» золотой рыбки.
Второй день. Прошел молчаливый обед. Снова «ловили». Первым на лодке бросил это занятие Пискунов. Глядя на него, побросали это дело и остальные; вытащили сеть, швырнули ее на дно лодки. «Дайте-ка закурить!» — пробормотал ГИП, не поднимая головы. Все удивленно вытаращились на него, забыв даже о его просьбе, помня лишь тот факт, что Пискунов не курит.
Задымили, размышляя каждый о своем. Задумчивыми глазами смотрели на море. Может, напрасно всё это? Но впереди еще полтора дня. И если не будет удачи, то будет крупный скандал; и кто знает, полетят головы…
Забросили сети раз. Неудачно? Пробороздили второй. Пусто. Механически бросили сеть за борт в третий раз. Может, всё это фантазия?
В сети ярко блеснуло на солнце золотом…
А в это время в институте бесновался ведущий инженер БЭПа; пробежав по всему институту и не найдя никого из сотрудников Пискунова, он зашелся от ярости; рядом с ним стоял побледневший ведущий энергетик БЭПа. Надвигалась «гроза».
«Они за один день забрали весь свой месячный запас, — жалким голосом докладывал энергетик ведущему. — Я хотел разобраться с этим, но их отдел закрыт. А сегодня – та же история. И та же гарантия, что этот день заберет еще один месячный лимит энергии. А ведь у меня энергия распределена по всем отделам в обрез, многие из них даже сидят на «голодном пайке». «Так что, — грозно повел бровями ведущий, — значит, перерасход? Так получается, а? И это впервые за много лет безупречной работы, да? Уволю к чертям за недосмотр!» «Но что я сделаю? Я думал, что вчера произошла какая-то ошибка, и не успел доложить. А сегодня утром хотел перехватить кого-либо из отдела Пискунова, но из них так никто и не появился. Значит, электроаппаратура настроена на автоматический режим – в восемь начало работы, в пять окончание». «Что? Автоматический? И при этом не появляется в институте ни один человек из их отдела?!» «Так-так, — ведущий нервно постучал карандашом по столу. — Значит, они работают вне дома? Всё правильно! Лариса! Срочно узнать, где обитает отдел Пискунова. Пропал в полном составе. Не доложишь через час – можешь на работе не появляться!» Секретарша затрепетала; не столько от страха перед ведущим – таким ей уже приходилось видеть его, а сколько из-за боязни за судьбу дальнейшей ученой работы Игоря.
Она медлила с ответом ведущему, пытаясь тянуть время, хоть и знала, куда «пропал» отдел Пискунова. Но тот непонятно откуда уже знал; из кабинета ведущего до Ларисы доносились угрозы, удары кулаков о стол, нелестные отзывы об Игоре: «Бездельники! Экспериментаторы! Самовольники! Удельные князьки! Ну никакой ответственности…»
«…Она! — разом выдохнули рыболовы. — Поймали!» В сетях трепыхалась золотая рыбка. Они встретились взглядами – Пискунов и золотая рыбка. Ровным голосом Пискунов произнес: «Ну вот, хоть и мало, но всё равно кое-что поймал. Доложим об этом начальству». Хоть и знали все присутствующие, что заговорит золотая рыбка человеческим голосом, но всё же вздрогнули, когда услышали: «Здравствуй, старче! Отпусти ты меня лучше на свободу, обратно в море, а я тебе за это добрую службу сослужу». «Можно. Но что ты сможешь мне дать, такая маленькая?»
Они глядели друг на друга, и Пискунову показалось, что золотая рыбка усмехнулась. Она повела головой и заговорила в ответ: «А я вижу – времена меняются. И обычаи тоже. Вместо «скажу» – «доложу», не «старухе», но «начальству». Что же произошло на самом деле? Или так я долго спала? Или забыла всё, что говорил мне А.С. Пушкин? Объясните мне, неграмотной. Насколько я помню, ловил меня старик с бородой, но с тех пор прошло так много времени… Но почему у тебя нет бороды, старче?» Пискунов растерялся. За него вступился, быстро оценив обстановку, эстет: «Старуха совсем загрызла, лютует. Вот и заставила его своими капризами сбрить бороду». «А вы кто такие?» — казалось, удивилась золотая рыбка непрошеному ответчику. Но Пискунов уже пришел в себя: «Это работнички мои». «Разбогатели, значит». Игорь поник головой: «Выходит, что так». «Старуха заставила, старче, сбрить тебя бороду, да? Печально. По-вашему – это начальство; зло оно, зло. Но какое будет у вас, старче, желание? Больше трех выполнить не могу. Корыто?»
«Что корыто? При чем тут корыто?» — дернулся Пискунов, но сдержался. «Всё правильно, ведь исполнение первого желания – это замена старого разбитого корыта на новое».
«Золотая рыбка, нам не нужно нового корыта». «А что, безбородый старче, сделали новое?» Пискунова яро толкал в бок эстет и быстро шептал: «Не надо нам корыта, пусть себе его оставит. Проси у ней скороходы, проси. Да не тяни, слюнтяй!» «А что, старче, — она задала новый вопрос, — по вашим временам работнички начали командовать хозяевами?» Игорь ударил эстета по руке и невидящим взглядом окинул его – тот умолк.
«Нет, золотая рыбка, не для того мы ловили вас, чтобы просить о корыте. Их навалом в магазине». «В магазине? Ново для меня. Раньше были лавки и каждый товар был в цене, в почёте; сейчас, видно, многое не ценится. Так что, старче, выходит, вы меня всем скопом специально ловили, а? Вон сколько охотничков-то!» И рыбка рассмеялась самым натуральным образом, обычным человеческим ехидным смехом. «У кого всё ж вы узнали, что я все-таки существую? Что есть на самом деле?» «У Александра Сергеевича Пушкина, поэта». «Всё правильно, старче – это он меня создал. А тот старик, который поймал меня в первый раз, этого и не знал, наверное. Да точно не знал. И сеть-то у него была старенькая, чуть ли не дырявая. А у вас вон какая…» «Капроновая», — непослушными губами ответил Пискунов. «Тоже навалом в магазине?» «Почти».
«Значит, не надо корыта?» «Не надо, золотая рыбка. А надо другие желания исполнить. Необязательно три, а хотя бы два». Рыбка усмехнулась: «Если так, то один из ваших двух запросов уже отпадает». «Как это?» «А так: не надо корыта вам – считаем, что я его тогда сделала. И остается одно, значит. Слушаю!» Обалделый Пискунов непонимающими глазами уставился на золотую рыбку.
«Одно так одно. Надо мне сапоги-скороходы, или, как их называли в ваше время, сапоги семимильные…» «А в ваше время?» «Что в наше время?» «Как называют?» «Так же». «Может, вы не по назначению попали?» «Как это, не по назначению? Мы все правильно попали», — упрямо настаивал Пискунов. «Вам, наверное, надо было обратиться или непосредственно к тому человеку, кто создал сапоги семимильные, или же к тому, кто упоминает их в своих сказках. Я же кроме корыта, дворцов ничего пока другого не пробовала. Сами знаете. Не верите – спросите А.С. Пушкина». «Знаем. Но тем не менее в нашей беде только ты поможешь». «Злое, видно, у вас начальство. Хуже той старухи. Интересно посмотреть бы даже его, что они из себя представляют…» «Так вот, — невежливо перебил излияния рыбки Пискунов. — Кто создал «образ» сапог, кто запечатлел их впервые на бумаге – нам это неизвестно, а более поздние сказатели нам в этом деле не помощники – боюсь, они и сами их не знают, не то чтобы видели». «Но я их и сама не знаю и не видела». Игорь пропустил эти слова мимо ушей: «Поможем, подскажем, проконсультируем. А сапоги эти, к вашему сведению, золотая рыбка, еще никто не создавал». «Тогда вы требуете от меня неосуществимого». «Нет, вполне реального. Прототип их мы уже создали, вот они», — Пискунов вытащил из-под своего сиденья БТМ-II и повертел ими перед глазами золотой рыбки. «И на каком же принципе они работают?» «На биоэлектронике». «Простите, я с ней не знакома».
ГИП не выдержал: «Хватит ломать комедию! Если вы не выполните этого задания – я поджарю вас на сковородке и съем!» «Раньше были «желания» – теперь «задания», хм! Но попробую, безбородый старче». К уху Пискунова наклонился энергетик и растерянно забормотал: «Нельзя ее есть, будет потеря равновесия баланса. И тогда, чтобы вернуть баланс, машина выйдет из строя, мираж наш пропадет – всё пойдет крахом, а меня за вывод из строя ценного оборудования уберут с работы».
Наступило гнетущее молчание. «Я пробую», — сказала золотая рыбка и надолго затихла. Шли секунды, минуты. Ответа не было.
«А помните вы, — неожиданно задала вопрос золотая рыбка, — закон о сохранении энергии?» «Помним», — брякнули хором все, лишь бы отвязаться от этих странностей рыбки. «Хорошо, будут вам сапоги!»
И в руках Пискунова появились… сапоги семимильные.
«А они… работают?» — дрожащим голосом вопросил он. «Не беспокойтесь – фирма «А.С. Пушкин, золотая рыбка и Ко» гарантирует. Всё? Я могу быть свободной?» «О да, ваше благородие!» — и все враз забыли о ней, вцепившись в сапоги. «Но бросьте же меня в море», — взмолилась золотая рыбка, видя, что на нее уже не обращают внимание. Энергетик, единственный «трезвый» человек – понятно, почему, – распутал сети и отпустил рыбку в море.
Лихорадочно погребли к берегу. Поспешно побежали к институту, как толпа наемников ворвались в двери. Хлынули волной в кабинет ведущего. Потоком захлестнули его и понеслись нарастающей лавиной на испытательный полигон.
Пискунов, немного в душе сомневающийся в правдивости слов золотой рыбки, пытался успокоиться. Лихорадочно, но непонятно объясняя ведущему инженеру, он надел на него сапоги и беспардонно толкнул его вперед.
Сапоги «работали» блестяще! И именно так, как хотел этого человек. Они бились о камни, терлись о гравий и землю – и не забывали своей обязанности.
Победа! Все смотрели на это чудо, разинув рот. А когда первый бум утих, энергетик шепнул Пискунову: «Машина-то «ест». Забыли мы о ней». «Да-да, выключай». Энергетик втихомолку скрылся, а к Пискунову уже пристал ведущий. Только открыл рот, пытаясь заговорить, узнать что к чему, напомнить о лимите энергии, уточнить о необыкновенной конструкции сапог – по виду самые обычные, но Пискунов лишь махнул рукой: «Всё завтра». Сапоги заперли в сейф и устало разошлись по домам…
Вот и пришло время кончать благополучно наш рассказ. Всё хорошо, что хорошо кончается.
… Когда утром открыли сейф, в нём было пусто. Ничего. Абсолютный ноль. Голые стенки. Как еще охарактеризовать то, что увидели Пискунов и его товарищи и что хотели, имея на то полное право, увидеть? Ужас обуял людей, страх и смятение отразилось на их лицах. Все кинулись проверять замки, двери, окна, блокировки, а Игорь, у которого был единственный ключ от сейфа и которым он утром в присутствии всех открыл его, побелевшими губами монотонно произносил: «Как же так, как же так!»
На замке, на окнах, на сейфе следов взлома обнаружено не было. Проверили блокировки – они работали исправно. И головы всех медленно, но неуклонно начали поворачиваться в сторону Пискунова, пока десятки глаз не вперились в него. Игорь вздрогнул, звериный страх полыхнул по его фигуре.
«Куда? Куда они пропали?» — эхо непонятного исчезновения сапог-скороходов безмолвно билось в стенах отдела.
Кинулись к вахтеру. Оказалось, что вахта уже сменилась. Пока вызывали прежнего вахтера Пискунов стоял в той же позе, в которой его заковали подозрительные взгляды сотрудников; казалось, он закаменел. Вызванный вахтер подтвердил, что Пискунов вышел из института вместе со всеми, вечером в институт не приходил, рабочий кабинет отдела Пискунова ночью не тревожился – сработала бы в противном случае сигнализация, но этого не было.
Все поникли головами, будто устыдились своих мыслей.
В тишину ворвался зуммер видеофона. «Игорь Пискунов, зайдите к ведущему. Вас вместе с ним вызывает начальник БЭПа». Молча разбредались коллеги молодого ГИПа, образовывая вокруг него мертвое, пустое, без всякой надежды и возможности помочь пространство.
Пискунов отсутствовал на работе весь остаток дня. Встревоженная Лариса сразу же по окончанию работы кинулась к его дому.
Она застала его сидящим на диване с грустно звеневшей гитарой в руках. «Что, Игорь, что?» — Лариса бросилась к нему. Он задумчиво отвел ее руки в сторону, показал жестом сесть рядом.
«Всё правильно, Лариса. Рассказал начальнику как есть, как на духу». «Наказали?» «Влепили строгача. Лишили дополнительного отпуска. Пророчили меня в заместители к ведущему – теперь посоветовали забыть об этом. Вот и всё». «Игорь, но куда же они пропали?» «Вопрос резонный, — Пискунов грустно усмехнулся. — Вот именно что пропали. Спрашивала нас золотая рыбка – помним мы закон сохранения энергии? Что ничто не исчезает, ничто не возникает из ничего. Спрашивала. И недаром! Но мы забыли об этом: отключив трансформирующую машину, мы «потеряли» навечно сапоги! О, глупец! Зачем я так сделал? Надо было тщательно изучить конструкцию сапог, а потом пропадай всё пропадом…» «Но еще не поздно, Игорь! Надо еще раз поймать ее, попросить снова». «Боюсь, что уже поздно. Не выйдет: Четвертый раз из небытия мы ее уже не вызовем – поддавшаяся материализации один раз, сказка уже умерла для нас и наших возможностей…» «Сказку знали: Пушкин, рыбак, мы».
Игорь заиграл на гитаре. Тихо, печально. Потом рванул струны; глядя куда-то вдаль, резко отчеканил: «Но я добьюсь своего! Я всё же создам самые настоящие сапоги семимильные. Ничто не вечно под луной!»
Они помолчали, боясь встретиться взглядами. Игорь поднял глаза первым: «А что, Лариса, выходи-ка ты за меня замуж». «Я согласна, Игорёк».