Знакомьтесь! Юрий Кравцов. Талантливый русский поэт и прозаик.
Проживает он на Брянщине в обычном русском селе. Работает директором и
по совместительству преподавателем нескольких дисциплин в Зерновской
средней школе Суземского района Брянской области. Выходец из простого
народа, он и прошел свой жизненный путь, как простой русский человек.
Окончил обычную сельскую школу, работал в колхозе механизатором,
токарем на заводе, службу в рядах Вооруженных Сил проходил на флоте. И
высшее образование он получил в пединституте, куда дети
высокопоставленных чиновников и прочей элиты общества, как правило, не
поступают. Около трех лет проработал инструктором в райкоме партии. И
снова – в деревню, учить крестьянских детей. Всю свою сознательную жизнь,
с детства и по сей день, Юрий Кравцов провел среди простых русских людей.
Может быть, именно поэтому его поэзия и проза до основания проникнута
истинно русским духом. Когда читаешь его стихи или рассказы, где-то в
глубине души отдаленным колокольным звоном, льющимся с древних
колоколен, звучит сказачно-привычная фраза: «Здесь русский дух, здесь
Русью пахнет». Ведь так писать о русских людях, как пишет Юрий Кравцов,
может только тот, для кого эти люди – не красивый антураж для словесной
зарисовки, а неотъемлемая часть его жизни.
Произведения Ю. Кравцова печатались в журнале «Молодая гвардия»,
в газетах и литературных журналах не только Брянской области, но и в
подобных изданиях других регионов. И для начала мы хотим познакомить
читателей «Литературного коллайдера» с прозой нового нашего друга.
КАК РАЗ В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
«Слава богу, еще одну ночь пережила…», — первое, о чем подумала баба Соня, когда проснулась.
Вот уже три месяца она не встает с деревянного самодельного диванчика, пьет таблетки и ждет прихода медсестры Дмитриевны, пожилой женщины с необычным для этих мест белорусским акцентом, чтобы та сделала ей укол.
Сентябрь неприветливо заглядывал в окно сквозь тюлевую занавеску. На небе, беспросветном от тяжелых темно-фиолетовых туч, собирался дождь.
Было начало девятого. Обычно в такое время проходил мимо окон Николай Петрович при галстуке, с коричневым кожаным портфелем. «Так сегодня же воскресенье, в школе выходной», — вспомнила старушка и потянулась к подоконнику за таблетками. Надо бы поговорить с учителем, давно собиралась, потому что, по-видимому, жить уже осталось совсем немного. Все чаще что-то сдавливает грудную клетку, и болезнь берет в железные тиски сердце.
Скрипнула дверь, и на пороге появился сын Анатолий с ведрами, полными прозрачной колодезной воды. На нем старый клетчатый пиджак, серая фуражка, без которой он никуда: не любит светить на людях лысиной. Пятый десяток вот накатил, а все не женат. Обзаведись он семьей — и умирать бабе Соне было бы не так тяжко. Сам виноват: слишком долго жену себе подбирает. Чем ему не подходит Светлана Комарова, местная почтарка. Ладная на вид, разговорчивая и в доме все на своем месте. Правда, у нее сын растет, кажется, в шестом классе учится. Но и ему отец нужен.
— Погода портится, вряд ли даст на огороде покопаться, — деловито произнес Анатолий. – А время не терпит, хоть второй раз траву коси на картошке. Американка прет, как ненормальная.
Когда он говорит, морщины между бровей обозначаются резче, и придают его лицу выражение строгости. Но она-то знает, что у сына добрая душа. Приходят односельчане за помощью. Дрова, кирпич, сено, песок – какие только им грузы он ни возит на своем стареньком тракторе.
— Вот и хорошо, Толя, что будет дождь, хоть сделаешь передышку, — порадовалась надвигавшейся непогоде баба Соня.
Он промолчал и стал наливать кипяток из чайника в чашку.
— Тебе, бедному, за делами и книжку почитать некогда, — продолжила мать.
— А где ее взять-то? В библиотеке все перечитаны, а новых книжек не завозят, безденежье кругом. Самые новые из них со штампом 80-х лет.
Когда-то бабу Соню даже пугало чрезмерное увлечение Толи прочетками. Зимой в библиотеку по три-четыре раза на неделю ходил. «Как бы умом не тронулся», – тревожилась мать, полуграмотная женщина.
— Мать, а к нам гость! – прервал размышления Анатолий. – Николай Петрович идет.
— Да ты что? Я как раз хочу с ним поговорить.
Учитель вежливо поздоровался, поставил возле табуретки влажный зонтик. Поинтересовавшись здоровьем бабы Сони, он обратился к ее сыну:
— Толя, ты не поможешь мне с дровами? Заготовить то я их заготовил, да привезти не на чем.
— Почему бы не помочь? – улыбнулся Анатолий. – На той недельке подойдите, съездим в лес.
Баба Соня привстала, подложила под спину покруче подушку. Так ей легче дышать.
— Все хочу поговорить с тобой, Петрович. Выслушай, если у тебя есть время.
— Времени всегда не хватает, Васильевна, приветливо улыбнулся учитель, но для вас найдется.
Учитель присел на недавно смастеренный Анатолием табурет.
— Вот тут какое дело. Мне не дает покоя один случай из моей прошлой жизни, — баба на несколько секунд замолчала, задумчиво глядя вдаль в окошко.
— Это было в марте 1943 года, когда наши красноармейцы прорвали оборону немцев. Ох, и драпали они! До самой Десны добежали, вражины. А там, видать, получили большое подкрепление и так прижали русских солдат, что им пришлось отходить назад. Отходить с большими потерями.
Наш огород (сам знаешь) расположен на пригорке возле речки. Потому солдатики, вошедшие в село, и облюбовали это место, соорудили блиндаж. Думали дать фрицам отпор.
Помнится, день выдался солнечный, снег блестел так, что глаза слезились. Так вот в полдень немцы начали наступление. Снаряды разрывались и вблизи блиндажа, и возле нашего дома. От них нигде не было спасения. потому мы с матерью и решили укрыться в блиндаже. На одном конце два русских солдата, на другом, разделенном деревянной перегородкой, дед Степан, трое женщин и мы с подружкой Машей.
Силы были неравные. Фашисты цепью наступали из-за реки, и пули, как пчелы, жужжали над нашими головами. Солдаты отстреливались из винтовок, но стрельба была редкой – у них явно не хватало патронов. Через некоторое время за перегородкой все затихло, и слабый сдавленный голос попросил:
— Воды! Дайте воды!
Мы испуганно переглянулись.
— А ну, быстренько, сбегайте за водой, — приказала мать Маши.
Почти на четвереньках, чтобы нас не задели пули, мы заторопились в дом за водой и обратно. Возле бойца лет тридцати, просившего пить, уже стояли Дед Степан и женщины. Он был тяжело ранен в грудь, а второго солдата убило осколком снаряда сразу. Жадно отхлебнув из кружки, он заговорил:
— Меня зовут Щербаков Павел Иванович. Я родом из Сибири. Дома меня ждут жена Лида и трое детей…
Он приумолк, собираясь с силами. В его груди при каждом вздохе что-то хрипело и булькало. Павел Иванович спешил договорить, чувствуя скорый конец.
— Дорогие мои! Выполните, пожалуйста, мою просьбу. Передайте, моей семье, что я погиб здесь. Возьмите мою красноармейскую книжку…
Раненый снова затих. Мы заметили, что он протянул раскрытую ладонь. У меня в кармане лежала лепешка, и я положила ее на ладонь. Так хотелось, чтобы он подкрепился и снова поднялся. Но чуда не произошло. Жизнь солдата быстро угасла. Дед Степан достал из карманов гимнастерок убитых красноармейские книжки, внимательно их рассмотрел и отнес домой.
Вечером он с помощью соседок выкопал могилу и в ней похоронил тела солдат. Но, к большому сожалению, просьбу красноармейца Щербакова старику выполнить не удалось. В начале сентября немцы отступали, оставляя за собой одни пепелища. Не миновала фашистского факела и изба деда Степана – сгорела за каких-нибудь полчаса. А вместе с ней – все пожитки и документы погибших солдат.
Точного адреса никто из нас не запомнил: найти в Сибири Павла Ивановича Щербакова невозможно. А так хотелось исполнить последнее желание солдата. Легко представить, как до сих пор маются от неизвестности его жена и дети.
— Мои дни, можно сказать, сочтены. А ведь из всех свидетелей гибели Щербакова я одна осталась. Так не хочется уносить с собой в могилу эту тайну. Поэтому вся надежда на тебя, Петрович. Ты человек грамотный и знаешь, куда обратиться, чтобы разыскать родственников погибшего солдата. Кстати, его останки после войны были перезахоронены в братской могиле, что находится в центре села.
Воцарилась тишина. Все трое в комнате пытались окунуться в тот печальный день. Николай Петрович призадумался, словно не баба Соня, а он был тогда на мартовском заснеженном пригорке:
— Да… Долго еще война будет бередить наши души, не будет давать покоя живущим на земле. Васильевна, я обязательно напишу письмо в Москву. Там архивы поднимут и помогут.
— Вот и ладненько, — сказала и словно поставила точку в разговоре баба Соня.
Ее ничуть не потускневшие зеленые глаза, за восемь десятков лет повидавшие столько людского горя, в эту минуту как-то потеплели и оживились. И женщина с облегчением вздохнула и посмотрела на небо. Сквозь поредевшие облака пробились первые лучи солнца.
А в начале октября бабы Сони не стало. Кажется, никто в селе не заметил ее ухода. Жила как-то скромно на тихой улочке под густыми кленами, смолоду сторонилась шумных компаний. Когда выносили из избы ее тело, изможденное тяжелой крестьянской работой и болезнями, с ярких нарядных ветвей с легким шелестом падали широкие листья. На дороге еще несколько недель лежали, постепенно желтея, еловые ветки.
«Нужно написать в Москву, — вспомнил Николай Петрович, возвращаясь с кладбища. – Это будет лучшая память о Васильевне». Назавтра по пути в школу бросил конверт в почтовый ящик и стал ожидать ответа. Надежды было мало: попробуй, отыщи человека без конкретного адреса, да еще в огромной Сибири.
Но морозным зимним днем в центре села его вдруг окликнула Светлана Комарова:
— Николай Петрович, пляшите. Вам письмо из самой столицы!
— Спасибо, красавица! Это, наверное, из военного архива. Давно его жду, — в голосе учителя зазвенела радость.
На ходу вскрыл конверт и быстро пробежал глазами по казенному листку со штампом в левом углу. Вот так удача! В конце напечатанного на машинке текста стоял желанный адрес сибирского поселка. Того самого, где жил до войны Павел Иванович Щербаков.
А весной, как раз в День Победы, в селе только и было разговоров о гостях из Сибири. Две статных женщины и высокий мужчина, одетые с иголочки, хлопнув дверцами, вышли из легковой машины и по очереди представились Николаю Петровичу:
— Зинаида, Ольга, Виктор, мы дети того самого солдата Щербакова. Спасибо вам за все!
— Что вы? Благодарить нужно не меня, а Софью Васильевну. Жаль, не дожила до этого дня, — с грустью сказал учитель. — Вот бы обрадовалась…
Наступила небольшая пауза. У Ольги и Зинаиды повлажнели глаза.
— Да и наша мама тоже не успела получить ваше письмо, Николай Петрович. Она бы обязательно приехала, — пояснил Виктор. – Мы в следующий раз и внуков привезем.
Неподалеку играл духовой оркестр, раздавались оживленные голоса. Праздник, давно ставший всенародным, был в разгаре. Гости вместе с Николаем Петровичем подошли к гранитной плите, на которой высечено имя Павла Ивановича и возложили большой букет роз. И такой же букет в тот день лег на светлый холмик могилы Софьи Васильевны, расположенной под сенью плакучих ивушек за селом.
ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИЗНАНИЕ
Тот, кто пролетал когда-нибудь над нашей деревней на самолете, наверняка обратил внимание на то, что она симметрична. Небольшая река на бегу рассекает ее на две равные части. И по обе стороны спокойного течения — широкие заливные луга, поросшие аиром, осокой, клевером и кустами краснотала.
Потому издавна людям живется здесь вольготно. Эта речная благодать во все времена позволяла выпасать коней, коров, коз и птицу. Только у ленивых хозяев сарайчики на подворьях пустовали. Но таковых легко можно пересчитать по пальцам.
Наши соседи, Никоновы, коровы не имели по той причине, что хозяин Кузьма считался настоящим мастером. Каждый день, кроме больших праздников, он строгал, пилил, набивал обручи, короче изготавливал деревянную посуду. Заказов у него было хоть отбавляй: и горожане, и сельчане просили потомственного бондаря сделать то кадушку, то сальницу, то треног, то дежу. Когда ж ему, скажите, пасти корову и заготавливать для нее сено?
Правда, присматривать за буренкой могла хозяйка Полина. Но она, ни одного дня не проработав в колхозе, особой тяги к тяжелой крестьянской работе не имела. Зато всегда держала во дворе индеек. И таких, что люди диву давались, как у нее вырастали такие огромные птицы. Выгонит по весне со двора индеек, а они, как на подбор, холеные, с блестящими, переливающимися радугой на солнце перьями, с ярко-красными висячими носами.
По осени двор Никоновых кишел набирающей вес птицей. «Здесь без нечистой силы не обходится, Полина точно слово знает!» — примерно так говорили досужие кумушки. И лишь однажды ей не повезло.
Это было во время войны. В начале сентября 1943 года советские войска очистили нашу местность от немцев, которые в порыве небывалой мести и злости у многих жителей деревни сожгли дома. Осталась без крыши над головой и семья Иванчиковых, живущая рядом с Никоновыми. Погорельцам — соседке Марии с тремя маленькими детьми — деваться было некуда, и она попросилась на зиму к Полине (их мужья в это время воевали на фронте).
У Полины тоже было трое ребят, но гораздо старше возрастом.
— Что ж, зимуйте, — пожалела бездомных Полина и нерадостно вздохнула. Она представила, что ее ожидает: в доме хоть и две комнаты, но для шестерых детей и двоих взрослых будет тесно.
Стали зимовать. Соседка Мария, чувствуя себя в доме лишней, старалась больше всех. Вставала до утренней морозной зари, нанашивала целую бочку воды из колодца, увесистый оберемок дров для печки, чистила картошку. Не успеешь глазом моргнуть, а очищенный ею клубень уже летел в большой чугунок, только мелкие холодные брызги воды выплескивались на пол. Причем, очистки были до того тоненькими, что можно сквозь них на солнце глядеть. Муж Марии до войны шутил, что он ее очистки безошибочно отличил бы от очисток любой хозяйки деревни.
Все бы ничего, но через два месяца после прихода в дом погорельцев, на свет начали появляться индюшата. Они изнутри пробивали крохотными клювами яичную скорлупу, и Полина, разговаривая с ними, как с малыми детьми, пытаясь их накормить и напоить, осторожно размещала в решете. Комната наполнилась писком только что родившихся существ, который тут же привлек внимание ребятишек.
Самой маленькой из них была дочка Марии – девятимесячная белокурая Аленка. Ходить она еще не умела, передвигалась по некрашеным половицам ползком. Завидев индюшат, девочка стремилась к ним изо всех сил. Мария хлопотала по хозяйству, и ей просто не хватало времени глядеть за малышкой. Зато сыновья Полины Ефим и Степан всегда были начеку. Едва малышка приближалась к копошившемуся в решете желторотому потомству, один из них крепко хватал ее за руку и решительно тащил по холодному полу к сундуку, на котором она спала. Ничего не понимая, девочка с плачем опять ползла на четвереньках к заветному решету. И вновь следовало строгое наказание.
Полина на все это смотрела как-то равнодушно, ни разу не сделала сыновьям замечания, чтобы они так грубо не обходились с девочкой. Видно, у нее на первом месте были индюшата и их сохранность.
А Мария не находила себе места. Ей до того жалко было дочку, что сердце бешено колотилось в груди. Но разве она могла остановить сыновей хозяйки, сказать что-либо в защиту ребенка? Единственное, что ей было под силу – мысленно обращаться к богу и проклинать индюшат. И она это делала каждый раз, когда сыновья хозяйки бесцеремонно волокли малышку.
Ночью она лежала на соломенной подстилке, слушала равномерное дыхание детей и сиплое завывание ветра за стеной, и теплые слезы катились по ее изможденным щекам. Она думала о детях, о муже, без вести пропавшем в одном из боев. Марии хотелось, чтобы поскорее наступило тепло, кончилась война и появилась крыша над головой.
Когда сошли снега и прошли дожди, быстро поднялась трава. Опять высыпали на лужайку гусята, утята, индюшата. Только подворье Никоновых было пустым, потому что индюшата все до единого передохли.
— Это твоя работа? Сознайся, без тебя не обошлось? – в отчаянии Полина спрашивала Марию. – За всю жизнь первый раз такое случилось…
Мария молчала. Что она могла сказать? Может, и вправду бог услышал ее слова, а может, просто совпадение? Ведь бывало же в жизни такое, что ни с того, ни с сего во дворе то бычок сдохнет, то поросенок, то птица.
Все прояснилось только через много лет, когда Мария и Полина беседовали на крылечке. Такие посиделки у Никоновых устраивались почти каждый вечер. Женщины, не спеша, говорили обо всем понемногу, вспоминали прошлое. Когда наступали паузы, в тишину приятно вливалась неназойливая полудремотная песня кузнечиков. Случайно коснувшись событий той зимы, Полина вдруг спросила:
— Ну, теперь-то, Мария, можешь сказать, проклинала ты моих индюшат или нет?
От неожиданности соседка даже слегка вздрогнула. Но тут же, собравшись с духом, как бы освобождаясь от давней душевной тяжести, призналась:
— Да, проклинала. Ты меня прости, но я просто не могла глядеть тогда спокойно на свою дочурку, даже плакала по ночам.
Марии так хотелось, чтобы соседка поняла ее давнишние страдания, чтобы не держала на нее зла.
Наступила тишина, над ручьем навис голубоватый туман, где-то на соседней улице звонкий женский голос зазывал домой сына.
— Это ты меня прости. Помехой вы были для меня в ту зиму. Вот и закрывала я глаза на проделки своих огольцов, — задумчиво произнесла Полина и добавила. — Жаль, что прошлого не вернешь…
ПОЕЗД ШЕЛ И ШЕЛ
В вагоне было чисто, свежо, шторы на окнах задернуты, столики приподняты. Я вошел первым и без труда нашел указанное в билете место. Возле окошка устроились две девчонки-студентки. Как пчелы заполняют соты, так и пассажиры быстро набивались в вагон. Они шумели, смеялись, плакали, стучали крышками диванчиков.
Через пять минут поезд должен был отправиться, а одно нижнее место в купе оставалось свободным. Кто-то, наверное, опаздывал. Проводница вежливо попросила всех провожающих покинуть вагон. И только когда состав легонько дернулся с места, в проеме купе появился молодой мужчина лет двадцати, учащенно дышавший, с румянцем на щеках и испариной на лбу. Одной рукой он прижимал к груди ребенка, завернутого в белое одеяльце. Другой держал тяжелую синюю сумку.
Сначала он посмотрел на билет, затем усталым взглядом скользнул по цифрам, обозначавшим места.
— Двадцать пятое, двадцать пятое… – озабоченно вполголоса повторял мужчина.
— Вот оно, — быстро помогла пассажиру студентка Светлана. – Давайте подержу!
Она осторожно взяла ребенка из рук мужчины и, пока тот ставил сумку, попыталась разглядеть малыша.
— Девочка? — с улыбкой поинтересовалась Светлана.
— Девочка, моя дочка, – уточнил мужчина, — и с облегчением вздохнул. – Чуть было не опоздал…
Мне казалось, что вот-вот появится его жена, которая, возможно, берет постель у проводника. Но женщины не было, да и по виду отца нельзя было предположить, что он кого-то ожидал. Подсев к столику, он стал доставать из сумки бутылочку с соской, печенье, салфетки.
Малышка спала, потому пассажиры говорили вполголоса. Отец, вытирая клетчатым носовым платком лоб, успокоился после суматошной езды на вокзал, но почти каждую минуту бросал взгляд на белый сверток.
— Ты что, сынок, один с маленьким ребенком? – поинтересовалась пожилая женщина, сидящая напротив. От ее внимательных светлых глаз, слегка посеребренных волос, спокойного грудного голоса исходили терпение, доброта и житейская мудрость.
— Так сложилось, что еду один, — грусть в его голосе подсказывала: что-то не клеилось в его судьбе. И еще чувствовалось, что мужчина, находясь в вагоне с незнакомыми людьми, рано или поздно расскажет им о своей тайне.
Остановки были кратковременными. Некоторые пассажиры занимались обычными дорожными делами: читали книги, разгадывали кроссворды, играли в карты, но большинство из них разговаривали или дремали. За окном тускло светились под холодной луной заснеженные поля, деревеньки, разъезды.
— И далеко вам ехать? – задала вопрос вторая студентка.
— Не очень. До узловой станции, – охотно ответил отец, который представился Антоном, и поправил одеяло, прикрывавшее ребенка.
— Удивительно, как тебя жена отпустила в такую даль с ребенком? – в вопросе пожилой женщины ощущалась скорее тревога, чем любопытство.
— Мы с женой развелись, и она уехала.
— Без ребенка? — от удивления брови соседки приподнялись. – Бросила что ли? Такую кроху…
Антон ответил не сразу. Задумчиво смотрел в одну точку и рассказывал:
— Она — моя солдатская жена. Познакомился с нею в увольнении, бегал к ней по ночам в самоволки, перед уходом на дембель расписались, но общего языка между собой не нашли. Думали, наш брак спасет родившаяся Вера. Но ребенок, наоборот, стал для матери, пристрастившейся к вину, обузой. Вот она и уехала. Наверное, на родину, к своим родным.
Наступила пауза. Антон старался не смотреть в глаза соседям по купе, словно стыдился своего недавнего прошлого. Поезд шел и шел. Было слышно равномерное постукивание вагонных колес, и где-то в первом купе раздавались разгоряченные голоса подвыпивших мужчин — закавказцев.
— Ну а сейчас ты откуда и куда везешь девочку? – не унималась с расспросами женщина с живыми светлыми глазами.
— Везу из дома малютки, — продолжал свой нерадостный рассказ Антон. – Туда жена сдала Веру, чтобы не везти ее с собой. А я и мои родители, которые живут в деревне, все это время места себе не находили. Мать каждый день спрашивала: «Когда дочку привезешь? Ты слышишь? Не делай самой страшной ошибки в жизни». Вот, наконец, решился. Приехал в областной центр, нашел этот дом. Принесли мне дочку, и я ее просто не узнал. Сильно похудела, глаза печальные.
В этот момент девочка зашевелилась и подала свой слабый голосок. Антон взялся было за бутылочку, но молока в ней осталось совсем немного. Подошла студентка и попросила.
— Разрешите, я покормлю.
— Да-да покорми, пожалуйста. А я сейчас на остановке за молоком сбегаю. Иначе моя девчонка будет голодать.
Как раз объявили крупную станцию и десятиминутную стоянку.
— Ты ж гляди, не задерживайся, — забеспокоилась Татьяна Матвеевна (так звали женщину напротив). – Поезд ждать не будет.
— Я быстро, — и, шутя, добавил, — одна нога здесь, другая — там.
Прихватив с собой кожаное портмоне, он мгновенно исчез.
В купе воцарилась тишина. Мы смотрели в окно на перрон, где обвешанная сумками женщина громко предлагала пассажирам, вышедшим покурить или вдохнуть свежего вечернего воздуха, местные деликатесы: вареных раков, копченую рыбу, пироги с маком. Неожиданно поезд тронулся, причем, раньше отведенного времени. Прошло еще полминуты, а Антона не было. И студентка, кормившая девочку из бутылочки, заволновалась и пошла к проводнику.
Вскоре она появилась с грузной проводницей.
— Вот остался его ребенок, — указала девушка на спящую на нижней полке Веру.
— Ну и дела! Такого еще в моей практике не было, — холодно бросила проводница. – Посмотрите, может, он и все вещи с собой взял. Так тогда ищи-свищи!..
— Что вы такое говорите? – возмутилась студентка.
— Такого не может быть, он – порядочный человек, — уверенно сказала Татьяна Матвеевна.
— Ага, порядочный. Знаю я их, мужиков! – продолжала проводница. – Пойду, доложу своему начальству.
Вновь наступила тишина, прерываемая отдаленными голосами закавказцев, расхваливавшими свои вина. У меня и моих соседей стало на душе тревожно. Все с недоумением смотрели на малышку, с которой пыталась ласково заговорить студентка.
— А что если проводница права? – засомневалась в порядочности вторая студентка Алина. – Молодой отец нашел возможность избавиться от ребенка. В поезде сделать это проще простого. Не станет же он подкидывать ее на крыльцо богатым людям, как в индийском кино.
— Слушай, помолчи, — недовольно цыкнула на подругу Света. Она, чтобы успокоить, взяла малышку на руки.
— Интересно, куда теперь ее девать? – не выдержав, спросил я у Татьяны Матвеевны.
— Не переживайте, выход всегда найдется. В войну не такое бывало, — ее голос как-то сразу вселил уверенность в каждого из нас.
Проехали еще одну станцию.
— Если что, девчонку я заберу себе, — вдруг нарушила тишину Светлана.
— Ты с ума сошла!.. Вы только послушайте: она заберет чужого ребенка, — чеканя каждое слово, высказала свое мнение вторая студентка. – А на своей жизни крест поставишь?
Татьяна Матвеевна улыбнулась:
— Эх, дети, дети…
И она стала рассказывать про свою жизнь, полную невзгод. В юности Татьяна Матвеевна влюбилась в высокого широкоплечего парня Никиту. Ходила, вздыхала, но ему о своих чувствах — ни слова. Дома их родителей стояли рядом. Он и не подозревал, что Татьяна сохнет по нему. Женился на однокласснице, которая родила ему пятерых детей. Однако век ее оказался коротким – погибла во время автомобильной аварии. Пришлось Никите, несмотря на его порядочность и красоту, одному столько детей поднимать. Татьяна оставалась одинокой, потому что не могла забыть Никиту. Они встретились, когда она приехала навестить родителей. И, как говорят, закрутилась карусель. Татьяна пожертвовала всем ради своего любимого и детей, которые со временем и для нее стали близкими людьми. Один бог знает, через какие муки она прошла, через какие испытания, чтобы трое парней и две девушки ее назвали мамой.
— Я сегодня возвращаюсь со свадьбы, — улыбнулась Татьяна Матвеевна. – Самый меньший женился, Васютка.
Она поправила выбившиеся из-под платка посеребренные волосы, попросила проходящего мимо грузного проводника, чтобы он принес чай.
— Об одном жалею, — добавила она, — что своего ребенка родить так и не смогла. Хотелось бы взглянуть на свою кровиночку.
Опять объявили какую-то станцию. Слушая рассказ Татьяны Матвеевны, мы на время отвлеклись от происшедшего. А теперь снова с тревогой стали смотреть на белый сверток.
— А вот и я! – неожиданно раздался голос Антона.
Словно по команде, онемев, мы посмотрели на него. Но через несколько секунд со всех сторон посыпались восклицания:
— Слава богу!
— А мы думали…
— Ну, ты и даешь!
— Да у тебя просто ветер в голове!
Антон только руками развел:
— В один ларек сунулся – нет молока. В другом – большая очередь. Удалось купить только в четвертом. Бежал со всех ног, но поезд ушел на две минуты раньше потому, что наверстывал время. Хорошо, такси подвернулось. А как моя малышка?
Последняя фраза относилась к студентке.
— Спит. Даже вот улыбается во сне, — с теплотой в голосе ответила Светлана и внимательно взглянула на Антона.
— Спасибо тебе, Светлана! Чтобы я делал без тебя?..
— Да, ладно.
Я посмотрел на них. И мне показалось, что между ними пробежала еле заметная искорка, сближающая людей.
В этот момент ее подруга отвернулась к окну. Татьяна Матвеевна продолжала улыбаться одними уголками губ. Я тоже явственно почувствовал, как что-то теплеет в груди.
Поезд подходил к узловой станции. Светлана легко взяла на руки малышку и, с нежностью взглянув на ее личико, понесла к выходу. Антон взял в руки свои сумки и попрощался:
— До свидания всем!
Пока останавливался поезд, Антон и Светлана разговаривали и улыбались. Перед выходом молодого отца девчонка сунула ему в руку небольшой листок. Наверное, со своим адресом.
На заснеженном перроне молодой мужчина остановился и посмотрел в окошко, к которому тесно прилипли все недавние соседи.
И ему вослед послышалось:
— Счастливо!
— Удачи!
— Береги тебя Бог!