Как всё-таки затейливо устроены наши мысли! Когда вокруг горят огни, с оглушающим грохотом рвутся снаряды, а каждая треуголка может стать последней, чертовка-память то и дело выискивает в своих закромах что-то, что ну никак не вяжется с окружением… В те дни молодой товарищ рассказывал мне, как уже которую неделю не может отделаться от своих школьных воспоминаний. Проваленный из-за шпаргалки экзамен по математике не давал ему покоя ни днём, ни ночью – даже когда немец едва не смял нас своим «Тигром», а надёжная «Светка» чуть не выпала из предательских рук. Казалось бы, вот она – беда! Ан нет: грозный взгляд учителя тут как тут… И надо бы посмеяться, но ведь чувство стыда и досады, как потом сказал Максимка, и спасло его тогда. Ощущение, что самое страшное уже в прошлом, в нужный момент не позволило настоящему выскользнуть из ладоней.
Видно, все мы такие: люди, которым порою приходится цепляться за самые потаённые уголки памяти и надежд, лишь бы оставаться этими самыми людьми…
Вот и я туда же: начал впадать в раздумья, не замечая ни холода, ни тесной, плотно скроенной рубахи. Несколько вечеров подряд, пока на небе горели июльские звёзды, я подолгу оставался снаружи, глядел в стрекочущую темноту и вспоминал родной хутор. Новоалександровский – в этом незатейливом слове скрывалось столько, что хватило бы на десяток таких же деревенских парней, как я. Мирные солнечные дни, золотая жара на бахче и изумрудные арбузы, коим не было видно предела… Только представьте, каким смелым и взрослым я себя чувствовал, когда отец оставлял меня одного, до самого утра, и даже сам на миг забывал, что мне, его младшему сыну, было всего шесть лет. Люди следующих эпох удивились бы не на шутку! А мне, умывавшемуся поутру арбузным соком, да так, что рубашка потом высыхала и становилась твёрже дерева, больше ничего не требовалось для счастья!
— Наш маленький герой! – гордо говорила мама Анисия, на что я в первый раз, совсем ещё малец, задал вполне очевидный вопрос…
— Герой? А кто это такой?
Отец не торопился с ответом. Хмуро взглянул на мать, размеренно прошагал по хате, да так, что в тишине стал слышен скрип земли под ногами, и с деловитым видом сказал:
— Это тот, кто ничего не боится, даже когда против него весь мир. Твой дедушка был таким – и ты станешь, если будешь много трудиться.
Почему-то слово «станешь» мне показалось очень обидным в тот вечер. Конечно, я и сам гордился дедом. Уверенный в себе донской казак из лейб-гвардии, смотревший на нас со старинной чёрно-белой фотокарточки, всегда меня впечатлял. С высоким кивером и саблей наперевес – увы, после Революции я вряд ли повторю его судьбу точь-в-точь, но стать героем…
Тогда я не прислушался к словам отца. Может, поэтому и сбежал – в четырнадцать лет покинув хутор и исчезнув для всех в неизвестном направлении. Ссора с отцом, попытки доказать, что я способен на большее, амбиции, которым не было конца – не мудрено, что меня не могли найти аж несколько лет… И всё же свою судьбу я переписал тогда знатно: ведь если бы не Новочеркасский техникум связи, если бы я не приписал себе год и не освоил азы армейской жизни раньше положенного срока, я вряд ли бы дожил до Люблин-Брестской операции…
И вроде бы надежда в сердце крепчала с каждой минутой. И вера в победу, которая уже не за горами, заставляла каждый день подниматься раньше товарищей. Но ответ на вопрос так и не находился.
Кто же он такой, этот герой?
— Ну подумай сам – разве это так важно?.. – сказал как-то один офицер-связист, с которым нам довелось проехаться на его новеньком «Виллисе» до штаба. – Разве героизм – это только медали?
— Но как же так? – удивился я, всмотревшись в блестевший на его груди Орден Отечественной войны. – Тобой же все гордиться будут! Да и вообще… разве ты сам не рад? Не рад, что выстоял и не струсил?
— А может и не рад, — задумчиво добавил мой временный водитель, всматриваясь в острые пики махровых елей, скрывавших нашу дорогу с левого бока. – Кто сказал, что я прям должен собой гордиться? Может… может, мне вообще стыдно. Не смотри на меня так… Да, мне стыдно! Стыдно за то, что я вернулся оттуда живой. Когда другие остались… Какой я после этого герой?..
Я хотел возразить Владимиру, но так и не нашёл нужных слов: не пришёл к ним в тот день. Впрочем, и они не думали торопиться. До той поры, пока мне самому, на собственной шкуре, не пришлось осознать, насколько тот водитель был прав…
На подступах к городу Брест нашему полку приходилось особенно нелегко. Противник, понимая, что мы набираем силу, не собирался сдаваться без боя. Как волк, учуявший западню, он обрушил на нас всё, чем только располагал. Авиаудар, один за другим, всколыхнул и без того неспокойные пути сообщения. На горизонте то и дело маячили тени немецких батальонов. Что уж говорить о вражеской артиллерии… Казалось, палили буквально отовсюду.
— В нас попало! – что есть сил крикнул сержант, и его голос тут же утонул в очередном точном ударе по нашей позиции.
— Петрович, берегись… — последнее слово застыло на губах товарища и в ту же секунду могло стать для меня последним, услышанным в жизни.
Но не стало – лишь по счастливой случайности… В тот опаснейший момент я не испытывал какого-то там прилива сил. И не ощущал себя героем, на которого могли бы равняться другие… Я лишь делал то, что было нужно: для товарищей, для фронта, для всех… Поступал правильно и не раздумывал. Да и времени не было – разве что снова, под мощным артиллерийским миномётным огнём, нашёл успокоение в событиях прошлого. На этот раз – череде полезнейших уроков военной подготовки.
Грохот стих… Те судьбы, которым суждено было оборваться сегодня, погасли в тени обожжённого леса. И только я, чудом уцелевший после короткой встречи со смертью, вновь смотрел на ночное небо, пытаясь разглядеть, всё ли осталось там, наверху, на месте – после нашего боя. Но звёзды по-прежнему, точно приклеенные, горели по своим законным координатам. Может, им просто было всё равно? На тех, кто вернулся сегодня героем, а кто станет им уже после…
Война закончилась долгожданным триумфом. Восстановив повреждённое стрелковое вооружение и тем самым обеспечив личный состав полка исправным оружием, я получил заветную медаль «За боевые заслуги». Но то – снова всего лишь слова. Стал ли триумф войны ответом на все мои вопросы? В этом мне приходилось разбираться уже лично – на гражданке…
Берлин пал. За ним оружие сложила Япония. Три войны, включая финскую, таки оставили на душе свой отпечаток. И когда я вернулся в отчий дом, когда четверо моих братьев и младшая сестрёнка Анна встретили бывшего связиста, а отец по-деловому расспросил о трудностях фронтовой жизни, я окончательно для себя решил: таким, как прежде, мне уже не быть.
Да, именно решил – и снова сбежал: на этот раз навстречу городу, в котором проживу до конца своих дней. Хотя… насчёт бегства я немного преувеличил.
Тула, город пряников и вооружения, город, ещё в сорок первом защитивший Москву и не сломившийся под натиском Гудериана, встретил меня бьющей ключом жизнью. Не успел закончиться 1945-ый, как я освоился на новом месте и поступил в органы МВД, чуть позже став начальником отдела уголовного розыска и борьбы с бандитизмом. Старшина на фронте стал лейтенантом милиции – знакомая, до боли распространённая в те дни история… Продолжил ли я поиски себя? Возможно… Хотел ли снова побыть героем? Маловероятно. Но борьба, к которой так быстро привыкает сердце, стала для меня неотъемлемой частью жизни. Все мы помним истории о банде «Чёрная кошка» и Глебе Жеглове, который приложил немало усилий, чтобы сделать послевоенную жизнь советских граждан спокойной. Что ж… не привык преувеличивать, поэтому скажу как есть: с похожими бандами мне доводилось сталкиваться не единожды. А уж сколько раз пришлось посидеть в засаде… и не сосчитать!
Тогда же меня познакомили с будущей супругой. Сестра Нины работала в нашем отделении. Оказавшись дамой бойкой и шустрой, Шура раньше меня разглядела сокрытую от прочих глаз симпатию. Думаю, никто и не удивился, когда узнал, что между первым знакомством с матерью будущей невесты и нашей большой свадьбой прошлое не более двух недель. А на дворе по-прежнему стоял сорок пятый – последним рассветом заглядывая в окно недавно отстроенного ЗАГСа.
Что было дальше? А дальше была жизнь. Хорошая или плохая, счастливая или непростая – судить не всегда приходилось именно мне. Рождение дочери, командировки, репрессии и бесконечные наставления будущему поколению, которые в своё время давал мне мой собственный отец, — всё это ждало меня в нашем светлом завтрашнем дне. И даже когда мне снова пришлось бороться, но теперь уже с теми, кого я когда-то считал союзниками, а родной дочери встречаться с бывшим начальником Богородицкой милиции посреди густой темноты – там, где нас не засекли бы зоркие осведомители… я не потерял самого главного.
Уверенности, что поступаю правильно.
И снова мне повезло – так, как не везло другим, потерявшим долгие годы в лагерях или того хуже… Вовремя предупреждённый самыми близкими товарищами, я исчез из виду почти на год, а там уже замаячил 1953-ий. И пусть я вышел сухим из воды, в отказе вернуться в партию меня никто не стал упрекать. Было ли это безрассудством или всё-таки признаком волевого характера и отсутствием страха? Спросите чего полегче…
Судьба снова совершила крутой вираж. Взросление красавицы-дочери, рождение внучки и правнука, холодные летние ночи в дачном саду – и жизнь, которую можно считать какой угодно, только не прожитой зря.
Скажете, в ней не оставалось места героизму? Кто знает… Но на закате своих дней, смотря на горящую в чёрном мареве Вегу и зная, что прямо сейчас, вполне возможно, её видят мои разбежавшиеся по миру родные, я…
…всё-таки нашёл свой ответ.
Быть готовым отдать свою жизнь за Родину и семью или посвятить её им без остатка – это одно и тоже. И дело вовсе не в силе характера. Это твой выбор. И если после тысячи пережитых проблем и пройденных испытаний тебе удалось сохранить себя и остаться человеком с большой буквы – ты действительно был героем.
И остался им навсегда.
Посвящается моему прадедушке – Долгополову Михаилу Петровичу.
Егор Козлов – Тула
21 апреля 2021