Виктор Верин. БОМЖ «Майор»

1

         В молодости ему здорово везло. Всё получалось легко и весело. Всегда в центре внимания. С «октябрятского» возраста в начальстве. В школе одни «пятёрки». На улице — «заводила», лучший нападающий футбольной команды, гитарист, задира и покоритель девичьих сердец.

         После школы никуда не стал поступать учиться, а пошел работать в колхоз простым трактористом, чем немало удивил родственников и знакомых. Трактор он выучился водить еще в школьную пору, и теперь ему сразу же доверили не только силосную яму топтать, но и в случае чего, вызывали на МТФ, вытащить завязший в непролазной грязи, колхозный транспорт. Свой поход в люди Виктор объяснил просто: «Хочу пройти срочную службу в армии, а до призыва всего полгода. Какой смысл поступать учиться?» Вот, мол, получу солдатскую закалку и пойду в военное училище. Сказал — сделал. Никакие уговоры не помогли.

         После года службы он приехал в родную деревню в отпуск и привез с собой сибирскую красавицу Юлю. «Вот, знакомьтесь, — представил он ее своим родителям, — моя жена. Пока буду учиться, она пусть у нас поживет». Еще через год у Виктора и Юли родилась дочь. Назвали Ирой.

         Военное училище Виктор закончил, как и школу, на «отлично». Ему предложили место службы в московском гарнизоне, но он отказался наотрез и попросился «исполнять интернациональный долг» в Афганистане. «Раз решил стать военным, то должен пройти практику в боях, а не на учебном полигоне», — доложил он жене. Та и не перечила. В семейной жизни ему тоже повезло. Жили, душа в душу. Дочка росла на загляденье. Баловали ее, как могли. Все — для нее.

         Отслужил Виктор в Афгане пять горячих лет. Побывал в разных переделках — и ни одной царапины, ни одна пуля не задела, ни одним осколком не чирикнуло. А ведь сотни раз жизнь висела на волоске. Однажды, напоролись в горах на засаду. Загнали их наверх. Обложили со всех сторон. Когда патроны закончились, легли в круг — голова к голове. Посреди — последняя граната. Он уже и кольцо выдернул… Как вдруг, черт знает, откуда, вынырнул наш вертолет… В общем, вернулся в Союз цел и невредим, с орденом Боевого Красного Знамени на груди.

         Жена с дочкой так и жили в деревне. Отдохнул пару недель у них, и рванул в Питер, поступать в Академию. К тому времени уже майор с боевым опытом, с истинно солдатской смекалкой и неутомимой жаждой знаний. Казалось бы, все идет лучшим образом. Скоро можно будет рассчитывать на квартиру в городе. А уж по службе — прямая дорога в генералы. Но вот тут-то вдруг все и началось. Наверное, закончилось отпущенное ему счастье. А было так…

2

         Лишь к двадцатым числам марта весна взяла свое. Наконец-то оправдались прогнозы метеорологов, и столбик термометра днем перевалил за отметку +5 С. Редкое для Питера солнце баловало горожан. Бесконечная капель и брызги, лениво тающего льда, снега, соли и уличного мусора под ногами, и даже общественные неурядицы, породившие дороговизну продуктов, одежды и прочего, что необходимо для жизни, — все это не могло омрачить настроение Виктора, шагающего по Невскому в сторону Московского вокзала.

         Сегодня вечером он сядет в скорый адлеровский поезд и завтра днем будет обнимать любимых жену и дочь. Ряд «предметов» он сдал досрочно, и теперь к «каникулам» прибавилась половина сэкономленной сессии. Собственно говоря, учебы, как у всех, у него не было. Он проходил обучение по специальному курсу. Очень часто его как опытного практика приглашали поучаствовать в подготовке и проведении различных акций в «горячих точках», и он никогда не отказывался.         

         Виктор свернул на Желябова, решив заглянуть в ДЛТ, чтобы купить подарки своим женщинам. Шинель нараспашку, спортивная сумка и фуражка в руке. Рвением в соблюдении строевого устава он никогда не отличался. У входа в универмаг остановился перекурить. Похлопал себя по карманам в поисках зажигалки…

         — Разрешите, товарищ майор, — перед сигаретой вспыхнул огонек, прикрываемый от ветра рукой, которая могла принадлежать только одному человеку — Фариду Зигатулину. Он был там, на вершине горного плато. Один из нескольких, прижавшихся головами к последней гранате…

          Когда вертолет завис над ними и стал поливать огнем все вокруг, десятка два душманов набросились на них, полагая, что по своим с вертушки» палить не станут. Но и Виктор, и его бойцы, помирать теперь тоже не собирались. Ведь, надежда на спасение шумела винтами совсем рядом. Там, в чреве «железной стрекозы» были свои — они не оставят, не бросят… Схватка была жестокой и за гранью реальною. Никогда, казалось, ни при каких обстоятельствах, Виктор не смог бы выдержать такой физической нагрузки. Казалось, никогда он не смог бы превратиться в зверя и, подобно разъяренному хищнику, кромсать человеческое горло зубами, издавать устрашающий вопль… Он и сейчас с трудом признавался сам себе, что все-таки было такое. Было.

         Огромный бородач прижал Фарида к скале, и нож почти коснулся кадыка на его тонкой шее. Сбросить противник не хватало сил, и он схватился за лезвие рукой. Виктор был рядом. Он видел, как кровь сочится у Фарида сквозь пальцы. Еще мгновение, и ничто не спасет этого маленького татарина. Виктор выскользнул из свалки и упал на противника  Фарида, столкнув его вниз своим телом. Живой клубок покатился по каменистому склону. И тогда, в этой самой круговерти, Виктор впился зубами в горло и чуть не захлебнулся человеческой кровью…

         С тех пор у Фарида и осталась метка на правой руке — длинный шрам между большим и указательным пальцами.

         — Фарид! Вот уж кого не ожидал встретить.

         — Ну почему же? Я здесь теперь живу. Учусь в университете на юрфаке.

 Женился. Квартиру купил. Успешно занимаюсь бизнесом. А ты-то как здесь?

          До отправления поезда оставалось более трех часов, и старые друзья, быстро решив вопрос с подарками для Витькиных женщин, через каких-нибудь минут пятнадцать-двадцать были на Таврической. Тормознув серебристый «форд» у продовольственного, прихватили выпить- закусить. Подъезд Фарида оказался рядом. Поднялись на третий этаж.

         — «Форд», конечно, не машина. Но не все же сразу. Я еще только въезжаю в тему, — оправдывался по дороге Фарид.

         — Да ладно тебе, — успокаивал его Виктор, — у меня и такого нет…

         Выстрела Виктор не услышал. Он понял, что стреляли, по тому, как Фарид, оставив ключ в замочной скважине, медленно повернулся лицом к лестничному пролету и стал по двери сползать на пол… По белой рубашке на груди расплывалось кровавое пятно. Виктор отпрянул назад, к стене, пытаясь увидеть того, кто стрелял. Первая пуля задела висок. Потом что-то стукнуло в грудь… Розовая пелена затянула глаза… От контрольного выстрела в голову Виктора спасла собака Фарида. Почуяв хозяина, она начала лаять и бросаться на дверь. Жена, прильнув глазку, увидела мужчину с пистолетом в руке, сначала схватила телефон, набрала «02». И, вдруг, поняв, кого ожидал на лестнице тот, с пистолетом, она, забыв об опасности, с громким криком стала срывать дверную цепочку. Тело Фарида не позволяло распахнуть дверь. Первым выскочил на лестницу ротвейлер. В нею вогнали три пули, и он свалился на Виктор. Остаток обоймы, убийца разрядил в супругов Зигатулиных, скрепляя кровью их последние объятия. Жена Фарида была на последнем месяце беременности.

3

         Виктор выжил. У него было прострелено легкое и что-то произошло с головой. Врачи говорили, что просто контузия. Но Виктор никак не мог справиться с постоянной болью в левом  виске. Исчезла ясность мышления. Все происходящее  вокруг он воспринимал как в кино. А свою жизнь он воспринимал как жизнь кого-то другого. Когда впервые пришел в себя, то увидел рядом жену. Она сидела у койки, на плечи наброшен белый халат. Замученное бессонницей заплаканное лицо.

         — Что с Фаридом? — прошептал он.

         Жена опять заплакала. Схватила его за руку. Он лежал неподвижно. Привыкал к дневному  свету. К прикосновению…

         — А его жена?

         — Нет и ее, Витенька. А вот ребеночек их живой…

         — Мы заберем его.

         Девочку назвали Аней. С военной службой Виктору пришлось распрощаться. Его комиссовали по состоянию здоровья. Жили теперь все вместе в деревне. Через пару лет похоронили родителей. Старшая девочка поступила учиться в Индустриальный техникум в Ленинграде, а затем вышла замуж за курсанта и уехала с ним к месту службы на Байконур. Теперь с ней почти не виделись. Изредка лишь получали от нее открытки по праздникам. Виктор быстро как-то состарился и сильно изменился. Стал тихим, спокойным, покладистым. Он получал пенсию по инвалидности. Целыми днями копался на огороде или уезжал на рыбалку. Зимой вязал сети, плел корзины — дополнительный доход в семейный бюджет. Анечка росла девочкой неспокойной, своенравной. В школе училась плохо. Пользовалась тем, что родители ни в чем не отказывали, капризничала. Бывало, насмехалась над Виктором, когда тот после очередного приступа головных болей, начинал заговариваться. Но Виктор не обижался. Он чувствовал себя обязанным сделать все возможное для того, чтобы дочь его боевого товарища была счастлива. Когда Ане исполнись 14 лет, Виктор рассказал ей всю правду о том, что произошло с ее настоящими родителями. На девочку это не произвело особого впечатления. Несмотря на то, что воспитывалась она в атмосфере любви, всегда окружена была заботой и лаской, что-то было в ней недоброе. Какой-то эгоизм, порой на грани цинизма. Наблюдая за Аней, жена Виктора только вздыхала украдкой: «Чужая душа — потемки. А мы и о родителях её ничего толком не знаем. Может, гены… А, может, Господь за что-то наказал… Да только вот нас за что же?» Виктор в такие минуты обычно отмахивался от жены: «Да ладно тебе ворчать, старая. Девчонка как девчонка. Все они сейчас такие».

         После восьми классов Аня изъявила желание поехать в Ленинград. Там поступила в училище. Выучилась на маляра-штукатура, но работать по специальности не пошла. Вышла замуж за парня много старше себя. Ну, что ж, как решила, так и решила. Виктор с женой собрали все свои сбережения, и купи молодоженам в Питере однокомнатную квартиру. Мужа Аниного звали Колей. Он тоже не имел постоянного места работы. Все пытался заниматься бизнесом. Что-то кому-то находил, кого-то с кем-то сводил. Иногда у него появлялись деньги. Тогда он что-то покупал, перепродавал. А чаще всего, как только в доме заводилась какая-то копейка, её пропивали. Курить и выпивать Аня начала еще в школе. А теперь, на пару с Колей-Николаем, веселились на всю катушку. Вскоре, дела у Коли пошли совсем плохо. Он влез в большие долги и, чтобы хоть как-то поправить ситуацию, продали квартиру, перебравшись в комнату в коммуналке. Анечке стало скучно с Колей. Она завела себе дружков. Сначала одного, потом другого. Переболела пару раз гонореей. Потом подхватила где-то «желтуху». Коля уехал к себе на родину, в Архангельскую область. Аня спуталась со Стасом, торговцем фруктами с Некрасовского рынка. Он там работал на какого-то «хачика». Сама Аня устроилась медсестрой в госпиталь. Денег на закуску не хватало. Аня написала письмо своим приемным родителям, и Виктор сразу же прибыл на помощь. Неделю ухаживал за Аней и ее сожителем. Готовил им еду, сделал ремонт в комнате. Все перестирал. Купил им кое-что из одежды. Аня уговорила его продать дом в деревне и перебраться в Питер. На деньги, вырученные от продажи дома и комнаты, предполагали купить квартиру и зажить по-новому. Аня обещала бросить пить и пойти учиться в медицинское училище. Стае бормотал, что любит Аню и, что тоже забудет о виде спиртного. Сам Виктор пить не мог. Стоило ему пригубить водку, как у него начинались страшные головные боли. Долго уговаривать Виктора не пришлось. Жена, по-прежнему, во всем с ним соглашалась. Она быстро собрала пожитки, нашла покупателей на хозяйство, и вот они уже в Питере, все на той же улице Желябова.

         Ютились вчетвером в комнатушке. Сначала отметили приезд. Стае и Аня напились до такой степени, что пришлось вызывать «скорую». Аню откачали на месте, а Стаса увезли в больницу. Сердце у него зашалило. Аня, протрезвев, закатила истерику.

         — Вы мне всю жизнь испортили, — орала она на вырастивших ее стариков,-Из-за вас у меня ничего нет. А теперь решили до могилы довести.

         В общем, она потребовала отдать ей все деньги, чтобы поправить здоровье… И начать… Устроили пышную встречу Стасу по возвращении из больницы. Приползли в гости бомжи со всей окрестности. Всем хотелось угоститься «на халяву». Аня всех угощала щедро. Гуляли от души, не просыхая несколько недель. Жена Виктора, глядя на все это, стала тихонько угасать. Слова поперек она не сказала. Покорно сносила все обиды. Только силы неизбежно покидали с каждым днем пребывания в коммунальном вертепе. Однажды она не смогла встать поутру с матраса, брошенного на пол в углу за шкафом, служившего ей и Виктору постелью.

         — Витечка, — тихонько попросила она мужа, — увези меня, родной, отсюда. Не выдержу я этого.

         Но денег у Виктора уже не было ни копейки. Он превратился в покорного слугу Аниной тусовки. Убирая грязь и пустые бутылки после них, он оправдывался перед коммунальными соседями:

         — Анечка вообще-то хорошая девочка. Ей просто тяжело. С мужем не повезло. Но она вот возьмется за ум. Она еще покажет себя. Я ж ее отца знаю. Она вся в него…

         И все носился с мусорным ведром да с половой тряпкой. Иногда его посылали за хлебом и водкой. Одежда на нем обносилась. Он стал похож на бомжа. Анечка в двадцать лет выглядела на все сорок. Пропитое лицо, оплывшая фигура. Куда девалась хорошенькая миниатюрная девочка?

         Соседи жалели Виктора и его жену. «Ты бы дочке родной написал. Пусть заберет тебя», — советовали ему. Но Виктор считал, что не стоит своими проблемами усложнять жизнь дочери. Он ей  даже питерский адрес не сообщил.

         На 8 марта пьянка была особенно бурной. Аня «отрывалась» на последние деньги, оставшиеся от продажи дома. Предчувствие конца легкой жизни приводило ее в бешенство. Виктора выгнали на улицу. Жену его прижали к самой стенке диваном, чтоб меньше занимала места и не портила своим видом праздник. Она лежала там тихонько, боясь пошевелиться. Через три дня закончились выпивка и деньги. Гости стали расползаться кто куда. Оставшись одна. Аня отрешенно бродила по коммуналке, пытаясь сосредоточиться хоть на какой-то мысли. Наконец, она вспомнила, что где-то должен быть Стас. Она стала стучаться к соседям, требуя выдать ей мужа. Соседи, а в коммуналке было шесть комнат, предпочитали, однако, не вмешиваться в происходящее. Некоторые здесь вообще не жили, а только появлялись, время от времени, держа комнату, в надежде, что когда-нибудь коммуналку расселят и можно будет получить квартиру. Были такие, что и сами принимали участие в попойке, и теперь отсыпались. И лишь в одной комнате, Ане открыла дверь пожилая женщина Софья Петровна, пришедшая с ночною дежурства в поликлинике.

         — Что опять у вас случилось, Анечка? Когда у вас, в конце концов, прекратится это безобразие? Вы дождетесь, что я вызову милицию.

         Анечка грязно выругалась и, оттолкнув ее, вошла в комнату, чтобы убедиться, что там нет Стаса. Позвонили во входную дверь. Софья Петровна открыла ее и впустила в квартиру Виктора. Весь какой-то помятый, заросший щетиной, он извинился за беспокойство и боком вдоль стеночки хотел прошмыгнуть в комнату.

     — Ты чё приперся, козел старый? Без тебя тут тесно. Мало того, что свою клячу в комнате устроил, еще и сам таскаешься. Тебя выставили отсюда, и не ходи здесь. Это моя комната. Понял?

     — Анечка, но разве можно так на отца, — попыталась вмешаться Софья Петровна.

         Но вразумить разбушевавшуюся Аню было невозможно… Она, игнорируя Софью Петровну, налетела на Виктора, пытаясь вытолкать его из квартиры. Тот, защищаясь руками от ее побоев, шагнул в ванную, обо что-то споткнулся и упал. Анечка тоже споткнулась, и вдруг, обнаружила, что это что-то — лежащий на полу Стас.

     — А-а-а! Скотина! Разлегся тут, — Анечка стала пинать Стаса ногами, но тот никак не реагировал.

     — Прекрати!

         От резкого властного окрика Анечка замерла. Виктор стоял перед ней, выпрямившись, бледный и решительный. Это был прежний Виктор. Это был майор. Он умел отличать труп от живого человека. Он умел действовать в экстремальных ситуациях. Его этому учили. И он был лучшим.

     — Прекрати! — повторил Виктор. — Он мертв. Софья Петровна, вызовите, пожалуйста, милицию и скорую помощь. А ты иди сюда.

          Неожиданно крепкой рукой он схватил Аню за плечо и толкнул к ванной. Та почувствовала силу и почти не сопротивлялась. Он сунул её голову под струю холодной воды, затем надавал ей пощечин и потащил в комнату. Здесь он бросил ее на диван и резко спросил:

     — Где мать?

         Аня испуганно таращила на него глаза.

     — Где мать, я тебя спрашиваю? — крикнул Виктор, — Отвечай, дрянь!

         Аня вздрогнула. Попыталась, наконец, вытереть лицо краем грязной простыни.

         -_Че ты орешь на меня? Откуда я знаю, где она? Где-то здесь валялась…

          Ее чуть не стошнило, и Виктор вышвырнул се в коридор. Аня, придерживаясь рукой за стенку, на вдруг ослабших ногах побрела в сторону туалета. Навстречу ей шел милиционер. Возле ванной стоял еще один. Рядом с ним женщина в белом халате. Наверное, врач. И в это время из Аниной комнаты раздался нечеловеческий душераздирающий вопль. Милиционер в несколько секунд преодолел оставшееся до двери расстояние, ворвался в комнату и… в нерешительности остановился. Посреди комнаты стоял отодвинутый от стены диван. А там, на старом изорванном матрасе  лежала пожилая женщина. Рядом с ней на коленях стоял Виктор и, подняв вверх лицо, схватившись руками за голову, страшно беспрерывно кричал.

         Стас умер с перепоя. Сердце его не выдержало такой дозы алкоголя. А забытая всеми за диваном, жена Виктора задохнулась. Без пищи, без воды, она пролежала почти три дня. Виктор все это время находился в милиции. Его задержали как бомжа, документов при нем не было, заставили в каком-то отделе милиции убирать строительный мусор. Отпустили, когда вся работа была сделана. У Стаса в Пскове обнаружилась жена. Были у него и дети. Мальчик пяти лег и девочка шести. Жена приехала в Питер и увезла тело отца своих детей, взяв на себя последний супружеский долг — похоронить мужа по-человечески. Во время выяснения обстоятельств обнаружения двух трупов в коммуналке, милиция вычислила и аничкиного мужа. Более года назад он умер в селе Архангельской области, почти при таких же обстоятельствах, то есть, с перепою.    Виктора, оторвав от тела жены, увезли в психушку. Он пребывал в глубоком шоке несколько месяцев. Юлю похоронила Софья Петровна. Сначала она пыталась найти их дочь, но здесь не смогла помочь даже милиция. Где-то затерялись ее следы в огромном мире. Удалось лишь выяснить, что муж ее уволился из Вооруженных Сил и занимался последнее время международным туризмом. Так что, может быть, и нет их в пределах Отчизны.

4

         Летом коммуналка пустела. Все, кто мог, перебирался за город. Пытались как-то использовать отпуска. Одна лишь Софья Петровна никуда не собиралась. Наоборот, к ней приехали погостить племянники. Два великовозрастных шалопая целыми днями шлялись по городу, а вечерами заполняли огромную кухню на четыре плиты и бесконечный коридор с двумя поворотами жиз-нерадостным гулом новых впечатлений и ощущений. В один из таких вечеров в дверь постучался Виктор. Узнав, что Аня давно не появлялась, попросился переночевать на кухне. Софья Петровна накормила его и вынесла раскладушку.

         — Что ж ты теперь будешь делать? — поинтересовалась она у него, когда пацаны угомонились и засели у телевизора.

         — Да вот хотел с Аней повидаться… А потом буду как-нибудь до деревни добираться. Там земляки не дадут пропасть. В больнице меня малость подлечили. Голова теперь не так болит. Того, что было, не вернуть, а жить как-то надо. Ведь мне, Петровна, в этом году только пятьдесят будет.

         Софья Петровна всплеснула руками, запричитала и пустилась в рассуждения о превратностях судьбы. Потом вдруг замолчала, задумалась.

         — Слышь, Витя, а ведь дверь-то в Аниной комнате открыта. Она давно ключ посеяла. На гвозде дверь-то. Бери ты свою одежонку, деньжат я тебе на дорогу дам, да и езжай ты, право, с богом, отсюда. Не будет тебе добра здесь. Она ведь не велела пускать тебя в квартиру.

         Виктор посмотрел на Софью Петровну большими добрыми, как у собаки, глазами, жалко улыбнулся.

         — Спасибо тебе, Петровна. Я действительно зайду переоденусь, а то совсем заносился. Может, ты и права. Хотел, конечно, повидать ее… Но, может, и к лучшему. А деньги я тебе верну. Как приеду, на работу в колхоз пойду и с первой же получки верну.

         — Ну, вот и правильно. А там, глядишь, и дочка родная может объявиться.

         Виктор отогнул гвоздь, придерживающий дверь в  комнату. Привел себя в порядок. Переоделся. Помылся. Побрился. И стал похож на нормального мужика. Утром он распрощался с Софьей Петровной и ушел на вокзал.

         В тот же вечер объявилась Аня. Обнаружив, что в ее комнате побывал Виктор, она обрушилась с угрозами на Софью Петровну. Затем прицепила на входной двери записку: «Просьба к соседям. Виктора — аниного отца — в квартиру не пускать. Аня.» Софья Петровна только вздохнула и пробормотала тихонько себе под нос: «И откуда ж такие выродки на свет берутся? Никакой благодарности. Вот так и пои-корми их…»

         Между тем, Виктор так и не уехал из Питера. Какой-то злой рок не опускал его из этого города. В туалете Московского вокзала местные гопники отобрали у него все деньги. Он попытался, было уговорить проводника, чтобы тот из жалости пустил его в вагон, но безрезультатно. Поплелся Виктор обратно в коммуналку. Но, как назло, именно сегодня Софья Петровна выбралась, наконец-то, с племянниками за город к каким-то дальним родственникам. Другие соседи не решились пустить его даже в коридор. Ани дома не было. Эту ночь Виктор переспал под дверью квартиры на лестничной площадке 4-го этажа. В пять утра, он проснулся от жуткого холода. Кутаясь в старенький пиджачок, он вышел на улицу. Один. Без денег. Без дома. Куда идти? Что делать?

         Перейдя Конюшенную площадь, он зашел в Михайловский садик. Помахал руками, попрыгал на месте. Немножко согрелся. Но заболело в левом виске, затошнило, свело спазмой желудок. Он вспомнил, что со вчерашнего утра ничего не ел. Говорят, что есть бесплатные столовые для бездомных, и даже ночлежка есть. Можно еще пойти сдаться в милицию — попросить их, чтобы посадили на пятнадцать суток. Можно попробовать насобирать пустых бутылок, сдать их и купить хлеба. А потом за день, можно пытаться насобирать еще. Нужно попробовать как-то заработать денег на билет до деревни. В конце концов, попросить можно милостыни. Ничего не станется. Рука не отвалится. А, может, зайти в Академию или к «афганцам». Ну, конечно же! Они должны помочь. Они не бросят. Виктор обрадовался найденному решению… А пока, чтобы не замерзнуть, не поискать ли, действительно, пустую тару.

         Он стал шарить по кустам и натолкнулся на человека, спящего на лавочке. С приближением Виктора тот приоткрыл сначала один глаз, потом второй, потом засопел, сел, потянулся и спросил:

         — Ты кто?

         — Виктор… Майор…

         — Ясно. Значит, бомж майор. Чего шаришь по моей территории?

         — Да я, собственно… Вот… так получилось…

         — Ладно, не заикайся. Я Боря. Пока тепло, здесь тусуюсь. К тому же свежий воздух. И в центре города опять же. Ты, я смотрю, недавно бомжуешь-то?

         — Я… У меня деньги отобрали.

         — Что же ты за майор, если у тебя деньги отбирают?

         Боре было лет 40. Роста высокого. Несколько дней не брит. В рваных «данамовских» кроссовках, в болотного цвета брюках, в клетчатой рубашке, из-под которой выглядывала грязная  футболка, в пиджаке и в шинели со споротыми погонами.

         — Ты меня не бойся, — продолжал Боря, — я сам, честно говоря, здесь первую ночь прозябаю. Да я и не бомж. С женой поругался. Вот уже почти неделю характер выдерживаю. Пусть понервничает. Я сначала на вокзалах перебивался… А потом чуть на знакомых не нарвался. Позор. Да милиция шугает. А так даже романтичнее, я тебе скажу, господин майор. Я ведь тоже, вишь, раньше под погонами ходил. Девять лет прапором оттрубил, а потом сдуру на гражданку подался. Как же, нормальной жизни захотелось. Хрен ее найдешь здесь, нормальную жизнь… Слушай, а у тебя покурить не будет?

           Виктор отрицательно покачал головой, шмыгнул носом и, отведя глаза в сторону, выдавил:

         — А у вас поесть нет?

         — Э-э-э. Да ты совсем скис. Хорошо, что ты меня встретил. У меня эта шинель вроде как для блезиру на вешалке висела, а на самом деле — заначка от жены. Поэтому я, когда из дому убегал, не сгоряча ее схватил, а обдуманно. Вот скоро бабки закончатся — и пойду на мировую. Да и в деревню пора ехать. Но денек еще потусуюсь средь вашей братии. Даже интересно. На, держи.

         Борис извлек из-под скамейки пакет, а из него полбатона, бутылку кефира, кусок колбасы и три банана.

         — Жуй все. Я сегодня добрый. Потом расскажешь мне, как до такой жизни докатился. Мне интересно. Понял? Ну, давай-давай, налегай, не стесняйся. А я пока разомнусь. Физзарядка при такой жизни необходима.

         Виктор уничтожил все съестные запасы нового знакомого достаточно быстро. Тот даже не пел закончить свой комплекс физических упражнений.

         — Простите, Борис. Я, конечно, понимаю, что моя просьба нелепа, но не могли бы вы помочь мне и деньгами. Мне нужно уехать в деревню.

         —  Ха! И тебе тоже в деревню! А ты что — сам из дому ушел или тебя турнули?

         — У меня нет дома.

         —  Как так нет? Пропил, что ли?

         — Нет, я не пью. Но у меня нет дома. Он у меня был. Но я его продал, чтобы помочь здесь моей дочери. Я приехал сюда с женой. Мы собирались купить квартиру. А теперь жена умерла, а дочь меня выгнала… Она, конечно, не совсем мне дочь… Но она больше, чем дочь мне… Она дочь моего афганского друга, который погиб здесь.

         — Да, отец, что-то ты мне грузишь ужасно печальную историю. И на бравого «афганца» ты то-то тоже не похож. Ну да ладно. Я сегодня почему-то очень добрый. Иногда хочется совершать благородные поступки. Держи, вот четвертной. Извини, что мало, но это вес, что у меня осталось. А я, уж так и быть, сокращу период своего добровольного изгнания. Домой я тебя себе не приглашаю. Сам понимаешь. Время нынче неспокойное. Да ты не робей. Если ты действительно «афганец», завали в военкомат. Может и помогут. Ну, ладно. Так и быть. Держи шинель на память. Черт с ней. Переживем. Бывай, майор!

         Борис бросил на руки Виктору шинель и убежал в сторону городского шума. Грохотали трамваи. Все чаще проносились мимо машины. Виктор набросил на плечи шинель и, на какой-то короткий миг, вновь почувствовал себя тем самым везучим майором… Тем самым? Нет. Того майора нет. Теперь есть Бомж Майор. Нет теперь и Виктора. Есть только один Бомж Майор. Он никому не нужен. Он контужен. Он «псих». У него прострелено легкое. Он ни на что не способен. Он обуза для общества. Он не нужен ни родной дочери, ни приемной. Зачем себя кому-то навязывать? Нет. Он никогда никому не навязывал свое общество. Да? Да! Нет? Нет! В конце концов, ведь он военный человек и должен стойко переносить все тяготы и лишения… А для чего их, собственно говоря, переносить? Стоит ли пытаться жить, если от жизни никакого удовольствия? Но все- таки ЖИТЬ хочется. Жить, никому не мешая. Да и зачем-то же не убили на войне? Зачем-то же не дострелили бандиты? Значит, что-то еще должно случиться в этой жизни. Или только одни страдания? За что? Жил всегда честно. А, может быть, судьба несправедлива? Да какая там судьба…

         Виктор вдруг физически ощутил, как его покидают силы, как он лишается уверенности, как впадает в апатию. Еще несколько мгновений — и он будет неспособен ни на какой поступок. Снова жизнь для него будет как кино, и он будет не самим собой, а тем пассивным и суетливым мужичонкой, полупридурком. Встань же! Встань! Делай что-нибудь! Рядом Кировский мост. Добеги до середины и перемахни через перила. Сразу будут решены все проблемы. Вставай! Майор! Встать! Виктор вспотел. Волосы прилипли ко лбу. Он закрыл глаза. Встал и… обессиленный, опустился на скамейку.