Поначалу наш Орден, в отличие от организации наших соперников-мушкетеров, не имел официальной печати, необходимой для скрепления документов (в основном — всяеого рода грамот и дипломов, но также указов Великого Магистра). Наша первая орденская печать, вырезанная мной собственноручно бритвеннвм лезвием «Балтика» на красном твердом «ластике»-резинке (способном стирать даже надписи, сделанные чернилами), представляла собой косой Андреевский крест с уширенными концами. Положа руку на сердце, я бы сегодня не назвал ее красивой. На помощь нам пришел мой старший друг Петя Космолинский (мог ли я себе тогда представить, что со временем судьба приведет и меня, и его, в ряды «всамделишного», «взрослого» Ордена Святого Иоанна Иерусалимского?). Вырезанная Петей Космолинским на таком же твердом красном ластике печать была украшена изображением стоящего на задних лапах геральдического волка (по-немецки — Вольфа, по-латыни — Люпуса), и уже в силу данного обстоятельства воспринималась скорее как моя личная печать, чем как печать всего нашего ордена. Положение спас папа Андрея Баталова, изготовивший нам новую печать — вырезанную на более мягком, чем служившие основой первых двух печатей красные, прямоугольном, с закругленными углами, светло-сером ластике (пригодном только для стирания надписей, сделанных простым карандашом). Эта печать изображала орла с распростертыми крыльями концами перьев вниз (в принципе, его тоже нельзя было назвать строго «геральдичным», но все же он отображал первоначальное название нашего рыцарского братства — Орден Золотого ОРЛА). Эта печать, олицетворявшая Золотого Орла, в честь которого первоначально был назван наш рыцарский Орден, благополучнл продолжала служить в качестве официальной, невзирая на все его дальнейшие переименования.
Кстати говоря, когда мы с Андреем Баталовым и Виктором Милитаревым стали, наряду с нашим рыцарским Орденом, играть еще и в «планеты», на которых создавали различные государства, вступавшие между собой в порой крайне сложные отношения, все учрежденные Андреем на «своей» планете Сатурн духовно-рыцарские Ордены — Воранский, Гурландский и Мавронский (в отличие от, например, учрежденного автором этих строк Доринского Ордена) получили гербы с изображениями орлов (одноглавого орла у воранских и мавронских рыцарей и двуглавого — у гурландских). Впрочем, это было уже много позже. Вернемся к прерванной нити нашего повествования.
Итак, Ваш покорный слуга стал главой учрежденного им по совету папы рыцарского «Ордена Золотого Орла» — Великим Магистром (и оставался им на протяжении двух лет). Мой друг и «правая рука» — Андрей Баталов — стал Великим Маршалом Ордена — Главнокомандующим всеми его вооруженными силами. Нашивки, обозначавшие наши должности, мы носили на нижней части левого рукава наших серых школьных пиджачков (крайне безобразных — не случайно тогдашняя советская школьная форма называлась в народе «мышиной шкурой»). У меня это был голубой нитяной Андреевский крест (бабушка Лиза, мамина мама, уделила внучку малую толику своих шелковых ниток-мулинэ), у Андрея — три красные нитяные строчки. У Великого Госпитальера Ордена Золотого Орла — нашей одноклассницы Оли Хазовой — две желтые нитяные полоски с внутренней стороны нижней части рукава ее коричневого форменного платья. Девочки-школьницы носили тогда гимназического покроя коричневые платья с белыми воротничками разного фасона (вплоть до кружевных), к которым в праздничные дни полагался белый, а в будние дни — черный фартук. В начальный период обучения (класса эдак до четвертого) многие из них поддевали под эти форменные платьица с фартуками широко распространенные среди тогдашней советской детворы (независимо от пола) байковые штаны «с начесом», напоминавшие покроем лыжные, стянутые у щиколоток резинкой и обычно заправлявшиеся в шнурованные ботинки (в ненастную погоду — с калошами). Помнится, даже Ирина Кейко, считавшаяся «королевой красоты» и первой модницей в нашем классе, не считала зазорным носить (до поры-до времени, разумеется) такие штаны. Иногда наши девочки, придя в школу, снимали эти штаны «с начесом», а иногда так в них и щеголяли по школе. Кстати, повзрослев, она перешла (вне школы) на совсем другие, расклешенные, штаны — цвета леопардовой шкуры (именуемые у нас в классе «леопёрдовыми») и белые. Сев однажды куда-то не туда на одной из наших посиделок и не заметив, что испачкала в чем-то свои белые клёши, Ира Кейко, наряду со своим прежним прозвищем — «Ирэн», получила в классе и другое прозвище — «Девчонка с грязной попкой» или, сокращенно, просто «Попка» (на что, впрочем, ничуть не обижалась — надо отдать ей должное, «Ирэн» всегда отличалась завидным чувством юмора, который сохранила на всю жизнь, в чем я сравнительно недавно убедился, встретив ее, уже в качестве гражданки ФРГ, через много лет на Московском Авиакосмическом салоне). Что же касается штанов «с начесом», то они были обычно довольно мрачной цветовой гаммы — темно-синие, темно-коричневые, темно-бордовые, темно-зеленые, лиловые.
Класса примерно с восьмого почти все (если не все) родители наших соучениц из экономии перестали покупать своим дочкам новые школьные форменные платья, и дочки донашивали их до десятого класса (несмотря на происходивший именно в этот период бурный процесс физического роста и полового созревания). Очень забавно было смотреть на наших одноклассниц, многие из которых уже вовсю употребляли косметику, наращивали ресницы и ногти, делали маникюр, носили модные сапоги, золотые кольца и сережки — в сочетании с постепенно приходившими в ветхость (вплоть до заплаток на локтях) коричневыми школьными платьицами, становившимися им все уже, теснее и короче…
Это был период нашего бурного полового созревания. Мой друг Андрей стал потихоньку примеривать маску молодого ловеласа, прилипшую со временем к его лицу на много лет. На школьные вечера он стал надевать галстук-бабочку, произносить — к месту и не к месту! — обращаясь, к представительницам прекрасного пола свою коронную фразу; «Мадам (мадмуазель), ЖЕВУЗАНТРЭ!» (чем вызывал приступы неумеренной веселости у всех присутствующих, разумевших по-французски — в отличие от него самого!) и напевать с беспечным видом: «Шизэву туфорледи, лалала-лала-лала!» (вызывая приступы такой же неумеренной веселости у всех присутствующих, разумевших по-английски). Вспоминаю, как сейчас: Андрей стоит перед трильяжем, примеряя розовую душевую шапочку своей мамы, наподобие берета, и мурлычет песенку Александра Вертинского: «Матросы не пели про остров, / Где растет голубой тюльпан…». Вертинский пользовался у нас в классе большой популярностью. У Виктора Милитарева имелись все его пластинки, изданные в СССР (среди них — и всеьма дефицитные). У Андрея их было несколько меньше, зато он обладал двумя пластинками вокально-инструментального ансамбля «Веселые ребята» с перепевами (на русском языке) битловских песен «Бэби, Ю кэн драйв май кар» («Простой маленький автомобиль…») и упомянутая нами выше «Гёрл» («Девушка»). Впрочем, все это происходило уже значительно позднее…Мы же на прежнее возвратимся, как говорили предки.
Предполагалось, что по возвращении к нормальной жизни мы будем поддерживать контакты с филиалами нашего рыцарского Ордена Золотого Орла и в дни решающих схваток с мушкетерами призывать их к нам на помощь. На деле из этого, однако, ничего не вышло, за исключением дружбы, сложившейся у меня на даче с Митей Комиссаровым (Шварцем), Димой Грибовским (повелителем пластилиновых викингов) и еще парой ребят из Абрамцево, с которыми мы продолжали играть в «Орден Серебряного Орла», но сепаратно, главным образом, только в период нашего летнего пребывания на даче. Ударить в некий «решающий день» по мушкетерам объединенными силами всех трех рыцарских Орденов нам в реальности так и не удалось.
Как говорится, «человек предполагает — Бог располагает»… Хотя вообще-то наши планы были поначалу воистину грандиозными (подогретые картинами из фильма Эйзенштейна — на уроках истории нам несколько раз показывали его адаптированный вариант — «Ледовое побоище», в том же кинозале, в котором мы собирались на совещания и заседали, пока нас не выгонял завхоз Александр Иванович по прозвищу «Шампиньон» или преподаватель труда и одновременно один из завучей Игорь Николаевич, по прозвищу «Напильник» (сокращенно — «Игникнап» или просто «Нап»).
Чуть позднее на московские экраны вышел тогдашний «блокбастер» — двухсерийный польский цветной (!) художественный фильм «Крестоносцы» (а еще через пару лет поступили в прокат советские фильмы «Город мастеров» и «Пока стучат часы», в которых речь шла о борьбе «хороших парней» — средневековых горожан — со «злыми парнями» — феодалами — и тоже много места было отведено всяческой рыцарской экзотике). Насмотревшись этих фильмов и начитавшись книг (тут весьма пригодились составлявшие гордость библиотеки моего папы роскошные немецкие издания собраний сочинений Гете, Гейне, Шиллера и Шекспира с множеством великолепных иллюстраций — то немногое, что Ваш покорный слуга унаследовал из родительской библиотеки), мы с Андреем Баталовым не просто грезили, но и всерьез обсуждали планы коллективной летней поездки «на природу» («Бата» предлагал Друскининкай в Литве, куда часто ездил на отдых с родителями и о котором любил рассказывать всякие небылицы — будто он нашел там на кладбище серебряное распятие, украшенное бирюзой; впоследствии распятие превратилось из серебряного в бронзовое и из целого — в сломанное, но слушать его все равно было интересно!) и организации сражения в духе теперешних мероприятий клубов военно-исторической реконструкции (тогда еще в СССР, конечно, не существовавших и в потенции!), включая вербовку местного населения в войско. Наших, орденских, бойцов предполагалось обрядить в белые простыни с изображениями черных тевтонских крестов и вооружить деревянными мечами и копьями. Планировалась даже организация конницы — два участника «Крестового похода» посильнее, накрытые белой конской попоной из простыни, должны были играть роль боевого коня для третьего.
Пока же, в ожидании летней решающей схватки (планам которой так и не было суждено воплотиться в жизнь, в силу массы различных причин), мы, после окончания занятий, занимались, выражаясь современным языком, «стритфайтингом» — от души сражались с мушкетерами в нескольких окружавших школу дворах. Шпаги довольно скоро сломались, мы пользовались в схватках линейками, треугольниками, пластмассовыми ножами для разрезания бумаги и игрушечными пистолетами (заряженными одиночными пистонами или же целыми пистонными лентами), а также собственными руками и ногами.
Поначалу нами предпринимались попытки использовать в рукопашных схватках в качестве щитов крышки от больших кухонных кастрюль с нарисованными на них (обычно мелом) орденскими крестами. Однако этот тип защитного вооружения так и не прижился, в силу целого ряда причин. Во-первых, приносить из дому в школу крышки от кастрюль было нетрудно только тем, кто жил неподалеку и мог, в случае чего, сбегать домой на переменке. Но и у них возникали проблемы с мамашами и бабушками, в самый неподходящий момент обнаружившими пропажу крышек с кухни. Во-вторых, обороняться щитом-крышкой в рукопашной схватке было весьма неудобно из-за неприспособленности к этому ручки, имевшей крайне небольшой размер и легко ломавшейся даже не от очень сильного удара деревянного «меча» или «шпаги» (не говоря уже о боли в отбитых пальцах и кистях).
Обычно в самый разгар схватки разгневанные шумом, криками и вытаптыванием клумб местные пенсионерки и домохозяйки поднимали дикий гвалт, прибегали учителя из школы, нас разнимали и вели «на ковер» к завучу Зое Семеновне («Зосе»), преподававшей нам в пятом классе историю Древнего Мира (помню, «Зося» как-то поразила меня, заявив, что римские легионеры хранили под умбоном своего щита — который, по ее мнению, отвинчивался! -, бритвы, мыло и…ТАБАК!!!), или к самой грозной директрисе — Вере Яковлевне -, «Самотук» или «Керогаз»(последнее прозвище Веря Яковлевна, преподававшая, кстати, биологию, но не в нашем классе, получила за сходство с этим прибором, полезным в домашнем хозяйстве, особенно на даче, поскольку при приготовлении пищи на нем не пахло сгоревшими нефтепродуктами, в отличие от керосинки). Видимо, школьное начальство полагало, что нам вполне достаточно быть членами легальных детских (а затем — юношеских) организаций Советского Союза — октябрят («внучат Ильича»), пионеров («юных ленинцев»), а затем — комсомола, сиречь ВЛКСМ (Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи). Мы же были на этот счет совершенно иного мнения.
Как-то нас с Андреем Баталовым и Олей Хазовой заставили при всем классе собственноручно, собственными ножницами, спороть с школьной формы «неуставные» орденские нашивки (дело происходило на уроке труда). Но мы не унывали и очень скоро нашли выход. Папа Андрея Баталова вырезал нам из серебряной жести новую орденскую эмблему — голову пантеры (любимого геральдического зверя Андрея, хотя как раз с геральдической пантерой эта совершенно «натуральная» пантера не имела ничего общего). Каждый из членов нашего Ордена просверлил в торжественно врученной ему голове пантеры две дырочки и незаметно пришил ее к внутренней стороне отворота своего серого школьного пиджака (и только Оля Хазова — к внутренней стороне бретельки своего повседневного черного школьного фартука). Впоследствии, когда мы с Андреем поменялись ролями (Капитул, то есть Верховный Совет, нашего Oрдена, ввиду безуспешности наших попыток победить мушкетеров, заставить их покориться Ордену и установить в классе нашу «гегемонию» — слово нам очень нравилось, но вкладываемое нами в него содержание было весьма туманным — избрал новым Великим Магистром Андрея, я же был назначен Великим Маршалом), в нашем Ордене появились награды за доблесть, верность и выслугу лет. Это были изготовленные опять-таки папой Андрея из той же серебряной жести кресты и звезды различной конфигурации, в том числе даже на красной ленточке (последние было удобно носить на орденских собраниях-капитулах).
Класс разделился примерно поровну на две половины — нашу, орденскую, и мушкетерскую (считая одноклассников,»примыкающих» к той или иной организации). Небольшую группу, в которую входили «Гузя», Саша Шигимага, Леня Таратута, Олег Голубев, Слава Сергеев и упоминавшийся выше Саша (по-моему) Десятников (казавшийся мне очень похожим на человекообразную обезьяну — в первую очередь, из-за оттопыренных ушей, принесших ему кличку «Шимпанзе»), составляли «кардинальцы», нападавшие и на тех, и на других. В классе нашем тогда было двадцать девять человек (из них двадцать мальчиков и только девять девочек; все девочки, кроме Оли Хазовой, были сторонницами мушкетеров). Надо сказать, что раскол «по организационной линии» был настолько глубок и стал настолько привычным, что дружить между собой две «половинки» нашего класса стали только с конца 6-го-начала 7-го класса, когда прежняя конфронтация потеряла свою остроту.
Вопрос о том, деремся ли мы сегодня в очередной раз с мушкетерами или общаемся с ними мирно (бывало, конечно, и такое), решался методом «орла и решки». «Вова-Корова» Смелов подбрасывал чехословацкую монетку-крону со львом, и… Особенно душевно мы сражались, когда два раза в году — на осенний и весенний «День здоровья» выезжали с учителями и частью родителей (обычно — дедушек и бабушек) в Измайловский лесопарк. Там можно было носиться меж деревьев и сражаться всякими палками сколько угодно. Завершалось все общим пикником (на котором совместно поедалась предусмотрительно прихваченная из дому провизия и опустошались взятые с собой бутылки с напитками — «пепси-колы», «кока-колы», «фанты», «редбулла» и прочих «энергетиков» тогда в СССР в помине не было, соки и лимонад, видимо, казались нашим «предкам» слишком дорогим удовольствием для пикника, поэтому мы утоляли жажду на природе в основном кипяченой водой с фруктовым или ягодным сиропом — главным образом, венгерского или болгарского производства — из полученных дома от бабушек или мам чисто вымытых и закупоренных подручными средствами бутылок). Однажды во время такого «дня здоровья» в Измайловских лесах потерялся Саша Глебов. Он весьма интересовался зоологией вообще (даже свой доклад в классе на тему «Как я провел лето» посвятил ловле в Черном море глубоководных улиток-рапанов), и энтомологией — в частности (ловил, высушивал и наклеивал на картонки всяких насекомых, бабочек и паукообразных, зная наизусть все их названия). Увлекшись собиранием жуков или гусениц (он ради этого даже забыл о нашей военной игре), «Заноза» отбился от класса — его долго искали, но наконец, слава Богу, нашли. Кстати сказать, кроме зоологии вообще и энтомологии — в частности, у «Занозы» было еще два вполне невинных хобби. Он вышивал гладью (в частности, украшал носовые платки и салфеточки изображениями бабочек, жуков и птичек), а также плел разноцветные сеточки (причем на уроках, за что ему неоднократно попадало от учителей).
(продолжение следует)