Вольфганг Акунов. В мире наших фантазий (продолжение)

Большинство этих гербов и флагов так и оставалось на бумаге — в наших с Андреем «амбарных книгах» и на многочисленных грамотах. Запомнился мне только один реальный флаг — на простыне, приколоченный гвоздиками с фигурными золотыми шляпками (такими была прибита кожаная, на вате, обивка нашей входной двери) к плоскому деревянному древку, выструганному уже не помню кем. Герб «Ордена Золотого Орла», нарисованный на простыне (только с одной стороны) маминой губной помадой нескольких оттенков (вишневого, малинового, оранжевого и т.д.), представлял собой четырехчастный щит «французской» (по-моему) формы, увенчанный глухим готическим шлемом с плюмажем из страусовых перьев. В одном из полей герба был нарисован орел, в другом — замок с башнями, в третьем — пушка с пирамидкой из трех ядер, в четвертом — по-моему, восстающая натуральная пантера (или лев). В каком именно поле герба была размещена какая из перечисленных выше фигур, я, к сожалению, не помню (как и судьбу этого знамени). Зато помню «малый герб» Ордена Золотого Орла, изображенный в моей «амбарной книге» (и, соответственно, украшавший наши орденские дипломы, указы и грамоты). Это был вполне натуральный орел с распростертыми крыльями, держащий в лапах змею с раздвоенным жалом (как раз тогда мы с Андреем зачитывались романом Райдера Хаггарда «Дочь Монтесумы», в котором был описан аналогичный герб империи ацтеков; все различие заключалось только в том, что ацтекский орел сидел на кактусе и держал змею не в когтях, а в клюве).

Этот орденский флаг (или, если угодно, знамя), «Бата» (пока он был Маршалом, а автор этих строк — Магистром) держал в руках при посвящении в рыцари. Посвящаемый («аспирант») преклонял левое колено и благоговейно (надо думать!) склонял голову, а Магистр трижды ударял его деревянным мечом (по правому плечу, голове и левому плечу), а потом — перчаткой по щеке, говоря: «пусть это будет последним ударом в твоей жизни, который ты оставишь неотмщенным!», после чего произносил сакраментальную формулу:

«Встань (имярек), вернейший из рыцарей нашего Ордена!»

Именно в описываемое время Андрей Баталов (наши отношения были тогда столь нежными, что он часто просил меня чесать ему затылок, называя это «мышка скребётся») подарил мне привезенные им (а скорее всего — его родителями или их прибалтийскими друзьями) из Латвии (являвшейся тогда еще не «заграницей», а частью СССР, хотя и «не совсем», две памятные медали с изображениями двух замков тевтонских рыцарей — Цесиса (Вендена) и Турайды (Трейдена). В Цесисе (служившем, в свое время, резиденцией и усыпальницей провинциальных магистров — ландмейстеров — Тевтонского Ордена в Ливонии) и в Турайде (памятном печальной историей о трагически погибшей, но не предавшей свою любовь девушке — «Турайдской Розе») снимались чуть ли не все советские фильмы о рыцарях и прекрасных дамах (включая «Балладу о доблестном рыцаре Айвенго», «Стрелы Робин Гуда» и «Черную стрелу»). Самому мне довелось побывать там только в 70-е гг. Автор этих строк хранит эти медали по сей день — в память о нашей дружбе и о далеких, невозвратных детских днях…

Помню, я вклеивал в мою «амбарную книгу» некоторые вырезки из хранившихся у нас старых журналов — в частности, из «Нивы» времен Великой (Первой Мировой, или, как тогда официально выражались, «империалистической») войны.

Например, взятие группой русских донских казаков в плен германского офицера в остроконечной каске-«пиккельгаубе». Офицер был усатый, как сам свирепый кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн (сумевший-таки, пусть и с помощью своей большевицкой «пятой колонны», «уесть» в 1917 году нашу многострадальную Россию!) верхом на вороном коне, и яростно отмахивался саблей. Казаки, в бескозырках, вооруженные пиками, с короткими «драгунскими» винтовками, шинельными скатками через плечо и шашками на боку, с чубами и лампасами, окружили его, и один уже схватил за портупею. Другой немец, тоже в каске с шишечкой, уже выбитый из седла, полз по-пластунски, пытаясь выбраться из-под конских копыт.

Или гравюру (правда, более раннего периода) с изображением прогулки Августейшего Семейства (Государь Император, Государыня Императрица и Наследник Цесаревич) по Московскому Кремлю.

Или штыковую атаку русских солдат в мохнатых шапках, над головами которых разрывается снаряд (один солдат падает, раненый или убитый) — это был, скорее всего, сюжет периода Русско-японской войны; об этой войне мы тогда знали очень мало — помню только отрывок из чьей-то поэмы, опубликованной, по-моему в журнале «Огонек»:

За русской добычей богатой
Японский спешит капитал —
И навзничь ефрейтор женатый
Среди гаоляна упал.

(вероятно, автор поэмы наивно считал, что японцы дрались с нашими прадедами и дедами не за Маньчжурию-«Желтороссию» или «корейские дрова», а за «русскую богатую добычу»)…

Или карикатурное изображение турецкого султана в тюрбане с пером, повешенного на полумесяце.

Или пьяного, закутанного в плед, в низко надвинутом «швейковском» кепи-«бергмютце», красноносого старца-монарха из династии Габсбургов, в обнимку с бутылкой, и подписью: «Горькая водка Франца-Иосифа».

Помню еще одно карикатурное изображение носатого турка в красной феске с черной кисточкой.

Изображение двуглавого орла Всероссийской Империи (с восьмиконечным православным крестом между шеями, с державой и скипетром в ламах, образом святого Великомученика и Победоносца Георгия на груди и с шапкой Мономаха вместо короны), наложенного на пышно зеленеющее дерево, у корней которого был помещен щит с надписью славянскими литерами «Чем Русь сильна»; справа от орла был изображен (в иконописном стиле) древнерусский воин в сфероконическом шлеме, вооруженный копьем и миндалевидным щитом, а слева — такой же «иконописный» крестьянин в опушенном мехом колпаке, с серпом в правой и снопом из тринадцати колосьев в левой руке (причем крестьянин держал серп так, что создавалось впечатление, будто он подсекает серпом корни древа Российской государственности, да и число «тринадцать» считается в символике зловещим — впрочем, тогда я еще не разбирался в подобных тонкостях) — оно сохранилось у меня и доныне (в отличие от всего остального).

Изображение конной схватки «богатыря святорусского» (судя по надписи славянскими литерами) на белом коне с «нечестивым тевтоном» (судя по такой же надписи) на вороном битюге. Глухой готический шлем «нечестивого тевтона» был увенчан плюмажем из трех страусовых перьев (черного, белого и красного — цветов кайзеровского флага), на его золотом щите был изображен хищный черный одноглавый орел, панцирь пересекала черно-бело-красная перевязь. «Нечестивый тевтон» замахивался мечом, а святорусский богатырь, с золотым двуглавым орлом, украшенным православным крестом между шеями, на круглом красном щите, в кольчуге с нагрудными пластинами-бахтерцами и шлеме-ерихонке, в красном плаще-корзне и красных сапогах, колол «нечестивца» копьем. За спиной «тевтона» возвышалась готическая крепостца с напоминавшим обглоданный рыбий хребет шпилем кирхи, за спиной богатыря — Московский Кремль с золотыми церковными маковками.

Выполненное явно тем же самым художником (возможно, самим Иваном Яковлевичем Билибиным) изображение закованного в латы с ног до головы германского кайзера Вильгельма II в виде антихриста — с грозно закрученными усами и одноглавым орлом на шлеме, опирающегося на двуручный меч, со Смертью (в виде скелета с косой и песочными часами) и с когтистым рогатым дьяволом (с крыльями летучей мыши) по бокам, на фоне залитых кровью и в то же время пылающих градов и весей (товарищей Ульянова-Ленина, Бронштейна-Троцкого и прочих главарей большевицкой «партии национальной измены» художник-ротозей, как видно, проглядел, и потому им в свите кайзера-антихриста места не нашлось).

Кроме того, я вклеил в мою «амбарную книгу» несколько переданных мне из бабушкиного «домашнего архива» шуточных открыток времен февральского переворота 1917 года.

На всех этих открытках были изображены румяные, краснощекие мальчишки-карапузы с вытаращенными глазами, символизировавшие представителей разных общественных слоев и политических партий взбаламученной Февралем России. Некоторые из них запомнились мне особенно хорошо:

1.»Буржуй» в темно-коричневом костюме-тройке, котелке, черных ботинках с белыми гамашами, опирающийся на зонтик;

2.»Капиталистъ» в лоснящемся цилиндре, фрачной паре, белом галстуке, жилете с драгоценными брелками на часовой цепочке, лакированных башмаках, с бриллиантовыми перстнями на пальцах, курящий толстую сигару;

3.»Кадетъ», похожий на «Буржуя», тоже в котелке (из прочих подробностей его костюма мне запомнился только университетский значок в виде синего креста на белом ромбе — в натуре я таких тогда еще не видел);

4.»Большевикъ и Меньшевикъ» — два мальчика, стоящие друг к другу спиной и таращащиеся друг на друга через плечо («Большевикъ», в «пролетарской»кепке, с красным шарфом на шее, держал красное знамя с белой надписью «Вся власть Советам», а «Меньшевик», значительно уступавший ему ростом и телосложением, был в «мелкобуржуазной» шляпе и держал под мышкой какие-то бумаги или книжки);

5.»Эсеръ» — настороженно глядящий мальчик в широкополой черной шляпе, черном плаще, черном — или красном, точно не помню! — платке, закрывавшем нижнюю часть лица, и (по-моему) черных сапогах с отворотами и красной рубахе, опоясанный патронташем, держащий в правой руке огромный черный пистолет, а в левой сжимающий древко красного знамени с белой надписью «Земля и Воля»;

6.»Анархистъ» с лохматой головой, в черной косоворотке, черном же плаще и черных сапогах, держащий в правой руке круглую черную бомбу с горящим фитилем, а в левой — черное знамя;

7.»Бундистъ» — курчавый мальчуган с явно левантийскими чертами лица, в красном шарфе, коротких штанишках, спущенных чулках и башмаках с развязанными шнурками, со значком в форме шестиконечной «звезды Давила» на груди, разинувший в крике рот, держащий в правой руке поднятый над головой браунинг, а левой рукой прижимающий к груди мяч, похожий на круглую бомбу.

Открытку с «бундистом» у меня выпросил мой одноклассник и впоследствии закадычный друг Виктор Милитарев (упоминавшийся выше «Инжир», он же — кардинал Ришелье, имевший с означенным «бундистом» определенные черты внешнего сходства, это надо честно признать).

Помню еще две открытки того же периода.

На одной был изображен трактирщик, лавочник или лабазник, расчесанный на прямой пробор, с черными бородой и усами, в косоворотке, жилетке с часовой цепочкой и сапогах (которыми он попирал поверженного царского двуглавого орла), держащий в правой руке красное знамя с надписью белыми буквами «Свобода», а левой прижимающей к объемистому пузу столь же объемистый золотой самовар; надпись в правом верхнем углу гласила:

Нам не надо златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог!

На другой открытке был изображен гимназист-приготовишка в слишком длинной, не по росту, шинели и в слишком большой, падающей на глаза и оттопыренные уши (как у нашего одноклассника Десятникова), фуражке, волочащий за собой по земле ученический ранец и тоже машущий красным флагом.

В правом верхнем углу открытки красовалась надпись:

Отречемся от твердого знака,
Прочь, долой букву «ять» навсегда!

Впрочем, довольно об этом…

У моего друга Андрея  Баталова имелась большая иллюстрированная книжка-альбом под названием «Вслед за героями книг» (с тех пор я больше ни у кого такой книжки не видел). Она была издана, по советским меркам, просто роскошно и, кроме больших иллюстраций на цветных вклейках, снабжена множеством черно-белых, на фоне бледных пастельных тонов (розовых, сиреневых, бледно-зеленых, голубых), иллюстраций размером поменьше. Чего там только не было изображено — и схватки римских гладиаторов, вооруженных мечами, копьями, щитами, трезубцами и рыболовными сетями, друг с другом и с дикими зверями (одна большая цветная иллюстрация на вкладке изображала бой двух бестиариев то ли с тигром, то ли со львом и львицей — точно, увы, не помню! — на арене цирка; между прочим, на щите одного из бестиариев, которым он из последних сил прикрывал своего поверженного на арену товарища, был изображен почти такой же крылатый пылающий факел, как и на упомянутом выше круглом щите моего друга Андрея); и римских легионеров в полном вооружении; и триумфальные процессии; и всевозможные дворцы, колоннады и замки; и рыцарей (пеших и конных); и вольных стрелков из лука, и льежских горожан, и множество гербов; и кулачных бойцов; и мушкетеров; и гвардейцев кардинала, и многое, многое другое… Как сейчас помню главы, из которых состояла эта книга (вот фамилию автора я, к сожалению, запамятовал).

Первая глава называлась «Со Спартаком в Древний Рим».

Вторая  (наша любимая) — «С рыцарем Айвенго на турнир».

Третья — «За Квентином Дорвардом в мятежный (или вольный, точно не помню) Льеж».

Четвертая — «С купцом Калашниковым в средневековую Москву».

Пятая — «В Париж к мушкетерам».

Кажется, в книге было еще несколько глав, но я их почему-то не запомнил.

Помню только последнюю: «С Таней Лариной по Москве».

Книга была построена по довольно-таки интересному принципу. Скажем, описывался ужин отважного фракийца Спартака с друзьями-гладиаторами в таверне Венеры Либитины (так, как он был описан в романе Рафаэлло Джованьоли «Спартак»), а потом автор книги доходчиво разъяснял юным читателям, что не мог реальный Спартак в действительности лакомиться жареной зайчатиной, ибо в тавернах такого разряда в тогдашнем Риме подавали в лучшем случае кашу, бобы, горох или вяленую рыбу; что римские воины носили на гребнях шлемов три длинных пера черного или красного цвета, а нашитые на кожаную основу металлические пластины их панцирей застегивались на спине — вот почему друг Спартака германец Эномай кричал своим повстанцам: «Мы увидим застежки панцирей на спинах гордых римлян!»; что римские трибуны, в отличие от простых легионеров, носили панцири, состоявшие из металлических чешуек (но иногда эти чешуйки были костяными), и сообщал массу других занятных подробностей. В главе «С рыцарем Айвенго на турнир» автор разъяснял, что во времена короля Ричарда Львиное Сердце на доблестном рыцаре Айвенго не могло быть стального панциря с золотой насечкой, ибо тогда носили кольчужные или пластинчатые доспехи, и т.д. Что во времена кардинала Ришелье мушкетеры выделялись из общей массы не знакомыми нам по экранизации романа Дюма голубыми супервестами с белыми лилиеобразными крестами, а вышитой на одежде маленькой латинской буквой «Л» («Людовик»). Что лихой опричник Кирибеевич в действительности не мог щеголять по Москве в цветном бархатном кафтане с шелковым кушаком и собольей шапке, потому что опричники Грозного Царя в действительности скрывали богатое, шитое золотом, подбитое собольим и куньим мехом, нижнее платье под черными, монашескими подрясниками и скуфьями. Упоминалась в этой главе, кстати, и книга «Домострой» (в отдельной подглавке, озаглавленной «Дурак на стене» — «дураком» в старой Москве именовали плетку, которой всякий домовладыка был вправе вразумлять жену и всех домашних), причем автор отзывался о «Домострое» весьма негативно.

Но нам тогда все это было неважно (хотя и интересно). Мы с упоением рассматривали и срисовывали великолепные (как нам казалось) фигуры конных и пеших рыцарей (в том числе госпитальеров, тамплиеров и тевтонов). Да и наши «горшковые» шлемы были сделаны нам нашими папами (также заглядывавшими в оную книгу, наши семьи дружили и частенько бывали друг у друга в гостях) явно не без влияния содержащихся в ней отличных иллюстраций.

Кстати, никто в нашем классе не был увлечен игрой в Фантомаса, хотя мы, как и все советские школьники, с удовольствием ходили на все три фильма о нем с Жаном Марэ и Луи де Фюнесом в главных ролях. Правда, придя однажды утром в класс, мы обнаружили, что в каждой парте (вскоре после этого их заменили письменными столами и довольно хлипкими стульями на металлических ножках) находятся по две прямоугольные карточки белой плотной бумаги вроде визитных (которых однако, в то время, никто из нас в натуре не видел). С одной стороны на каждой карточке было черной шариковой ручкой выведено большими латинскими буквами с завитушками слово FANTOMAS, а с другой — помещался следующий текст печатными русскими буквами:

Через некоторое время я начну действовать в вашем классе. Некоторым я предложу сотрудничество, но многие пострадают.

Кто не поленился изготовить эти карточки, так и осталось неизвестным. Этим наша классная «фантомасиада» и завершилась (хотя в других советских школах в описываемое время существовали целые банды малолетних, работавшие «под Фантомаса», наводя страх на преподавательский состав и обывателей).