Игорь Гревцев. Русская литература XIX века: глубины смыслов (Окончание)

Грибоедов А. С.

Комедия  «Горе от ума»

(сокращенный вариант)

             Образ Чацкого

     Для чего мы так скрупулёзно искали и находили положительные стороны в характерах основных персонажей комедии «Горе от ума?» Для того, чтобы образ главного героя раскрылся во всей объективной полноте.

     Практически мы ничего не узнаём о Чацком ни из его слов, ни из его поступков. На протяжении всего сценического действия он лишь обличает, критикует, высмеивает, отвергает. Обижается и негодует. Возмущается, чуть ли не анафему провозглашает всем и вся. И, в конце концов, эффектно уходит.

     Он яркий, но настолько, что за этой яркостью не просматривается его личность. В нём нет недостатков, но и достоинства его неопределимы. Он не ошибается, потому что ничего не делает. Он призывает разрушить старый дом, но не указывает, как построить новый. Он – обличитель!

     Революционно настроенная критика 19-го столетия использовала образ Чацкого, чтобы осуждать недостатки Монархического строя в России. Послереволюционная критика 20-го столетия взяла на вооружение этот образ для того, чтобы клеймить презрением всю Монархию в целом.

     Зачастую даже до сегодняшнего дня комедия «Горе от ума» рассматривается как следствие по делу о Екатерино-Павло-Александровской эпохе. И только лишь на основе показаний «обвиняемых» (Фамусова и фамусовского общества) и «обвинителя» (Чацкого) делается заключение не в пользу эпохи.

     Это неверный подход. Художественные произведения, подобные комедии «Горе от ума», создаются не для того, чтобы обличать ошибки прошлого (историю изменить нельзя), а для того, чтобы не повторять этих ошибок в будущем.

     Литературные герои, наделённые отрицательными чертами, выводятся писателями на страницы книг не затем, чтобы, глядя на них, мы оплёвывали свою историю, а затем, чтобы сами мы становились лучше. Хоть на чуть-чуть.

     Мы должны понимать, что не время порождает карьеристов и стяжателей, преследующих только личные интересы. Это греховная человеческая природа таким образом проявляется в каждом времени, будь то глухое средневековье, или век сверхточных технологий.

     Да, конечно, от историко-политического состояния общества зависит духовное состояние его членов. Но прошлое нам не подвластно, а настоящее в наших руках. И было бы замечательно, если бы отрицательные литературные герои прошлого так и оставались в прошлом.

     К сожалению, приходится констатировать печальный факт: живи Фамусов в наше время, это был бы идеальный чиновник. Скалозуб стал бы образцом офицера современной Российской Армии. А Молчалин, скорее всего, оказался бы в монастыре и подавал бы нынешним монахам пример смирения и послушания.

     А вот Чацкий и в наше время являлся бы угрозой и обществу, и государству.

     Так что же представляет из себя Чацкий? Кто он – этот «новый человек» начала 19-го века? Если в членах фамусовского общества (не лучших представителях уходящей эпохи) мы нашли много положительных качеств, отыщем ли мы их в Чацком?

     В комедии, как отмечалось выше, две сюжетные линии, которые позволяют заглянуть во внутренний мир Чацкого с двух сторон одновременно. Первая: его безответная любовь к Софии. Вторая: его конфликт с фамусовским обществом. Сначала рассмотрим первую сюжетную линию.

                          Чацкий и София

     Первую характеристику Чацкого мы слышим из уст Софии: «Он славно пересмеять умеет всех». Что такое – пересмеять? Это значит: поставить себя настолько выше  всех, что посметь самому себе дать право высмеивать недостатки каждого.  Чацкий это и делает на протяжении всей комедии.

     И в первую очередь он высмеивает свою возлюбленную, то есть, обижает её. Не успев переступить порог фамусовского дома, он засыпает её упрёками, и лишь за то, что при встрече не бросилась ему на шею:

                 «И вот за подвиги награда…»

                  «…кто ж радуется эдак?»

                   «Я только тешил сам себя…»

     Он даже мысли не допускает, что София может его не любить. Как? Такого умного, такого красивого, такого единственного – и не любить? Ему кажется, что он блистателен в своём умении высмеивать чужие недостатки. Это же так превозносит его в глазах других!

     Чацкому не просто кажется так, – он уверен, что это так. Поэтому и Софии он старается открыться с лучшей, по его мнению, стороны. Поначалу ему и невдомёк, что его слова и поведение коробят девушку.

     Осыпав свою возлюбленную незаслуженными упрёками, Чацкий по привычке начинает высмеивать близких и дорогих ей людей. В крайнем самолюбовании он и не замечает, как девушке больно, как обжигает её каждая его фраза.

     Минуты встречи идут. Чацкий упивается искромётностью своих речей. София страдает. Но вот нанесён самый болезненный удар: задет Молчалин, возлюбленный Софии. Девушка уже не в силах сдерживать своё отвращение к Чацкому. Реплика, произнесённая ею «в сторону», убийственна по своей точности и даёт самую верную оценку Чацкому:

                          Не человек, змея!

     На лице Софии в этот момент, видимо, появляется такое выражение, что даже «человек-змея» замечает его и понимает, что его несёт куда-то не туда. По инерции он ещё разит свою возлюбленную упрёками:

                Вот полчаса холодности терплю!

                    Лицо святейшей богомолки!…

     Но то, что он прочитывает в глазах Софии, заставляет его остановится и замолчать.

     Грибоедов даёт авторскую ремарку: «Минута молчания». И не случайно, Минута молчания на сцене – это целая вечность. Такие паузы означают перелом в душе героя, перерождение его, преображение.

     Чацкий понял, что он сделал что-то не то. Но произошло ли его преображение? Нет! Гордыня пронизывает каждую его клеточку. Он любит только себя. И в Софии он любит только себя. Если бы он любил её, он почувствовал бы её боль. Но душа, отравленная гордыней, не способна чувствовать чужие страдания. Она способна лишь смеяться над чужими недостатками, к которым, кстати, относит и страдания других.

    Чацкий, после долгого молчания, вместо того, чтобы попросить у Софии прощения или хотя бы выяснить, чем он её обидел, опять принимает эффектную позу:

               Велите ж мне в огонь: пойду как на обед

     Никаких человеческих чувств. Опять сплошная бравада и самолюбование.

     Потом в Чацком всё же пробьются отблески человеческих чувств. Любовь даже лёд может сделать тёплым – пусть хоть на мгновение. Грибоедов потому и заставляет своего героя влюбиться безответно и безнадёжно, чтобы как-то оживить его. Человек-схема должен стать просто человеком – пусть на миг, пусть на долю мига, но стать! Иначе невозможно будет проникнуть в его душу сквозь броню красивых фраз.

     Чацкий горд и самовлюблён. Он безоговорочно уверен в своём превосходстве над окружающими. Он уверен, что София не может не любить его. Эта самоуверенность защищает его от всех человеческих терзаний.

     Да! Самоуверенность – щит гордыни.

     И всё таки этот щит иногда бывает пробит.

     Как только Чацкий начинает сомневаться в любви Софии к нему, в нём начинает просыпаться человек. И в этом человеке, оказывается, есть душа! И она начинает болеть. Во всяком случае, при второй встрече с Софией, Чацкий неожиданно произносит простую, человеческую фразу. Так мог сказать любой крестьянин или мещанин:

               И я чего хочу, когда всё решено?

                       Мне в петлю лезть, а ей смешно.

     Чацкий впервые допустил в себя мысль о возможности быть не любимым. И сразу же в его душе что-то дрогнуло.

     Сомнение!

     Вот оружие против самоуверенности!

     Не то сомнение, которое мешает человеку делать дело, а – сомнение в собственной исключительности.

     Чацкий каким-то шестым чувством ощутил, что не он избранник Софии, и его чугунная гордыня на миг поколебалась. Гордый его разум противится такому положению вещей. Но душа, слегка разбуженная сомнением, ищет выход. Она даже подталкивает Чацкого к подобию покаяния.

                   Я странен, а не странен кто ж?

     «Я странен», – это попытка души пробиться сквозь гордый ум. «А не странен кто ж?» – мгновенная реакция гордыни. Обычный бесовский приём: как только душа обращает внимание на собственные грехи, отравленное ядом гордыни сознание переводит его на других.

     Чацкий сопротивляется собственной совести, и одновременно испытывает Софию, когда после самооправдательного вердикта: «а не странен кто ж?» – тут же отвечает самому себе:

              Тот кто на всех глупцов похож;

              Молчалин, например…

     В этот момент он ещё сомневается, то есть, слегка разбуженная душа в нём ещё подаёт слабый голосок. Но даже и этот слабый голосок перебивает рёв гордыни. На секунду, но всё же.

     Как только София реагирует на оскорбление Молчалина резким осуждением Чацкого, в том снова просыпается сомнение в собственной исключительности. Это «сверхчеловек» решается вдруг поступиться своими принципами, своей несгибаемой прямолинейностью в осуждении других. Он делает попытку притвориться, то есть, хотя бы внешне согласиться с мнением того, кто не есть «я»

                            София

             Заметно, что вы желчь на всех излить готовы;

             А я, чтоб не мешать, отсюда уклонюсь.

                         Чацкий

               Постойте же

                                (в сторону)

             Раз в жизни претворюсь.     

                      Оставимте мы эти пренья.

            Перед Молчалиным не прав я, виноват;

            Быть может он не то, что три года назад.

     Это единственный момент в комедии, когда гордыня Чацкого поколебалась и у него появилась пусть призрачный, но шанс на преображение. И этот шанс был потерян, когда Чацкий притворно начал как бы реабилитировать Молчалина. Вот это притворство, это «как бы» и стало той высокой стеной, через которую Чацкий не перетащил к покаянию свою гордыню.

     После его: «я странен», – должно бы прозвучать простое человеческое: «прости!». Но прозвучало самооправдание: «а не странен кто ж?»  Самооправдание тут же привело к лицемерию: «Раз в жизни претворюсь». Ну, а уж лицемерие снова утвердило гордыню Чацкого на незыблемом пьедестале.

     Не успев начать претворяться и лицемерно ласкать Молчалина словами, он тут же, сам того не замечая, переходит в привычный ему режим осуждения, насмешек и самолюбования. Одним едким сарказмом, в насмешку возводя  Молчалина до уровня гения, он смешивает его с грязью. И тут же красиво и эффектно возвеличивает себя:

          Пускай в Молчалине ум бойкий, гений смелый,

         Но есть ли в нём та страсть? то чувство? пылкость та?

                        Чтоб кроме вас ему мир целый

                         Казался прах и суета?

     А далее следует пространный монолог, в котором Чацкий всё более и более воспаряет над Молчалиным, как орёл над курицей. Упиваясь красотой и возвышенностью собственных чувств, он уже только по инерции ставит Молчалина рядом с Софией. На самом деле он уже не сомневается, что любить можно (и нужно!) только его – умного, красивого, одухотворённого. А Молчалин?.. Теперь это лишь неодушевлённый предмет, на фоне которого перед изумлённой Софией сверкает бесценный бриллиант – любовь возвышенной натуры.

     Его, Чацкого, любовь! 

     Залюбовавшись собой, Чацкий даже рисует красивый трагический финал, если любовь его будет отвергнута:

           От сумасшествия могу я остеречься:

            Пущусь подалее простыть, охолодеть.

            Не думать о любви, но буду я уметь

            Теряться по свету, забыться и развлечься.

     Никуда Чацкий, конечно, «пускаться подалее» не собирается. В этом мы убеждаемся минутой позже, когда София открытым текстом говорит ему, что любит Молчалина.

     Нет! Чацкий снова уверен, что невозможно любить какого-то Молчалина, когда есть он. Да, и вообще, кроме него можно ли кого-нибудь любить?

     Он потому и говорит так пафосно о возможности «пуститься подалее», что совершенно убеждён: «пускаться» ему никуда не придётся. Его гордыня, слегка пошатнувшаяся, вновь овладевает им полностью. Из Чацкого-человека он снова превращается в Чацкого-схему.

     Когда София описывает ему те душевные качества Молчалина, за которые он ей приглянулся, Чацкий ей не верит. Более того, в нем начинается процесс сравнивания. Чацкий непроизвольно (по привычке) сравнивает Молчалина с самим собой, и в этом сравнении он бесспорно выигрывает. В собственных глазах.

     Поэтому ему и кажется, что София иронизирует над Молчалиным. И чем больше она того хвалит, тем больше Чацкий преисполняется радости. Теперь он уже абсолютно убеждён, что такое низменное существо, как Молчалин, патологически не может быть ему соперником. Гордыня всё видит своими глазами и всё оценивает по-своему:

                  «Она его не уважает…»

                  «Она не ставит в грош его….»

                   «Шалишь, она его не любит…»

     И это при всём при том, что влюблённая девушка чуть ли не дифирамбы поёт Молчалину. Но все молчалинские добродетели, восхищающие Софию, настолько не свойственны и чужды душе Чацкого, настолько противоестественны ему, что воспринимаются им чуть ли не пороками.

     В этой сцене видится какое-то мистическое противостояние ангельского и бесовского миров.

     Ослеплённый самолюбованием Чацкий до того убеждает сам себя в несостоятельности Молчалина, что уже небрежно отмахивается от него, как от возможного претендента на сердце Софии, и переходит к прощупыванию другого кандидата в женихи:

                Докончить я вам помогу

                Молчалина изображенье.

                 Но Скалозуб? вот загляденье…

     Мы ещё вернёмся к этому эпизоду, где Чацкий мысленно сравнивает себя с Молчалиным. Он очень важен при анализе образа Чацкого. Ведь, если свойства характера Молчалина, обозначенные Софией, не принимаются и отвергаются Чацким, то, значит, его характеру присущи противоположные свойства. Какие? определим ниже.

     А теперь зададим себе вопрос: способен ли человек, преисполненный гордыни, на любовь в принципе?  Любит ли Чацкий Софию как девушку, как друга, как, возможно, свою будущую жену?

     Чтобы выяснить это, обратимся к сцене разоблачения Молчалина.

     Чацкий и София становятся невольными свидетелями откровенного разговора Молчалина с Лизой, из которого узнают, что Молчалин не любит Софию, а лишь подыгрывает ей:

                    И вот любовника я принимаю вид

              В угодность дочери такого человека. (Фамусова)

     София разъярена, оскорблена. Она унижена. Она готова на месте уничтожить Молчалина. Глаза её открылись, и она увидела истину. Сейчас она глубоко несчастна и одинока.

     Чацкий присутствует при этой сцене. Вот, кажется, сбылось его желание. София сама, без его помощи, познала низменность Молчалина. Чего же лучше! Сейчас самое время войти в её сердце. Поддержать, утешить, сказать нужные слова. Стать другом для неё в этот страшный миг её жизни, чтобы потом иметь возможность стать её возлюбленным.

     И что же Чацкий? Он поступает как раз наоборот. Он добивает поверженную в грязь Софию! Ему наплевать, что происходит в её душе. Ему важно только своё уязвлённое самолюбие. Он даже не слышит, как София говорит Молчалину:

                                              …будьте рады,

       Что при свидании со мной в ночной тиши

        Держались более вы робости во нравах.

     Ведь ясно же, что эта фраза свидетельствует о сохранённой девственности. Ясно же, что не он, Чацкий, а она, София, жертва. Это её любовь попрана. Ведь Молчалин, хоть и лицемерно, но отвечал ей взаимностью. А Чацкому она ничего не обещала. Но он становится в эффектную позу обманутого любовника, чуть ли не жениха, и заявляет:

            Скорее в обморок, теперь оно в порядке,

              Важнее давешной причина есть тому.

                    Вот наконец решение загадке!

                     Вот я пожертвован кому!

     Он увлекается настолько, что начинает просто раздирать и без того кровоточащую рану в душе Софии. Он обличает её, как библейский пророк, в забвении «женского страха и стыда». И при этом ещё успевает пофилософствовать на общечеловеческую тему:

                    Ах! как игру судьбы постичь?

     И тут вдруг София сама даёт Чацкому реальный шанс войти в её сердце, стать её другом и, возможно, возлюбленным. Она плачет. Она раскаивается в содеянном. Она готова сейчас бросится на грудь любому, кто пожалеет её и защитит. Слёзы тому гарантия:

                            София (вся в слезах)

               Не продолжайте, я виню себя кругом.

     Чацкий упускает и этот шанс. Потому, что сквозь броню его гордыни не могут пробиться ни чужие слёзы, ни чужая боль. Там, за панцирем себялюбия, существует один лишь мир, одна лишь вселенная, под названием – «Чацкий». Туда нет входа никому.

     И уже под самый занавес судьба даёт Чацкому последнюю возможность стать мужем Софии. Это настолько мистично, что не может быть случайным. Это промысл Божий, чуть ли не силком толкающий Чацкого на путь преображения.

     В прихожую, где развёртывается последние действие комедии, врывается Фамусов со слугами. Видя Чацкого рядом с дочерью, он ошибочно приписывает ему то, в чём виноват был Молчалин. Тут бы Чацкому воспользоваться моментом, упасть бы на колени перед отцом и, как подобает порядочному человеку и дворянину, просить руки его дочери. Этим самым он и позор Софии покрыл бы, и цели бы своей достиг – взять её в жёны. Во избежание скандала и огласки Фамусов, скорее всего, благословил бы их на брак.

     А если бы и не благословил, то всё равно такой поступок поднял бы Чацкого в глазах Софии.

     Чацкий так и поступил бы, если б любил Софию.

     Но он не любил её. Никогда! Гордыня и любовь – две вещи несовместные. Любовь – Божественное свойство. Гордыня – сущность Сатаны.

                           Чацкий и Молчалин

     Промыслительно так же и то, что противником Чацкого на поприще любви становится Молчалин. Чацкому он кажется мелким, ничтожным, бесхребетным слизняком, но в любовном треугольнике именно он становится во главу угла.                                 

     Для чего Грибоедов так плотно сталкивает эти два столь противоположных образа? Для того, чтобы решение проблемы, которую он столь остро обозначил в комедии, поднять на религиозный уровень. Он сводит не просто гордого, самолюбивого аристократа с «бессловесным», бесправным чиновником. Он гордыне противопоставляет смирение. Причём, смирение не монашеское, а обычное, бытовое.

     Грибоедов рисует панораму духовной брани, которая мистически ведётся от сотворения мира. И в этой брани всегда «слабое» смирение побеждает мощную гордыню.

     Молчалин уходит со сцены достойно. Потерпев поражение и осознав свою вину, он молча встаёт с колен и смиренно принимает наказание за совершённый грех – изгнание из дома Фамусова:

                          Как вы прикажете.

     Чацкий уходит истерично, по-бабьи истошно вопя: «Карету мне, карету!» И уходит он не только из дома Фамусова, и из Москвы. А далее – и из России. Нравственно он побеждён окончательно. И, как это ни покажется невероятным, но победил его не Фамусов со своим обществом, а «жальчайшее создание» – Молчалин.

     Обратите внимание на тот факт, что противостояние Чацкого и фамусовского общества – это борьба двух мировоззрений, двух разных взглядов на обустройство мира. Это противостояние социальное, даже политическое. Внутренний же конфликт между Чацким и Молчалиным – это противостояние нравственное.

     Не будем здесь рассуждать, насколько Молчалин удовлетворяет требованиям истинного христианина, но то, что он является носителем христианской морали – это бесспорно. Может быть он и эгоист, но это не следует ни из его слов, ни из его поступков. Напротив. Все его действия направлены на услужение другим. Если этот принцип жизни взять в чистом виде, в отрыве от человеческих слабостей и пороков, то перед читателем вырисовывается совершенно Евангельское представление об отношениях между людьми. Молчалин не только декларирует услужливость всем и вся, но и демонстрирует её.

     Представления же Чацкого о нравственности и морали совершенно иные. И лучше всего это доказывает его диалог с Софией, в котором та хвалит Молчалина за его душевные качества. Чацкий не спорит с Софией, но не принимает ни одного её аргумента. Всё, что влюблённой девушке видится в молодом чиновнике привлекательным и положительны, ему представляется крайне отрицательным, отталкивающим и неприемлемым.

     Моральные нормы поведения у Чацкого совершенно противоположны молчалинским. Поэтому, отталкиваясь от характеристики, которую София даёт Молчалину, легко можно нарисовать психологический портрет Чацкого. Здесь подходит самый простой метод – «от обратного». Что присуще одному, то не свойственно другому.

     Молчалин добр, сдержан, деликатен, умеет быстро прощать обиды:

                  … безмолвием… обезоружит,

                   От доброты души простит.

     Значит, Чацкий, несдержан, груб и злопамятен.

     Молчалин почтителен к старшим по возрасту, снисходителен к их причудам, услужлив и терпелив:

                       Весёлостей искать бы мог;

              Ничуть: от стариков не ступит за порог;

                         Мы резвимся, хохочем,

            Он с ними целый день засядет, рад не рад,

                                 Играет…

    Выходит, Чацкий – непочтителен к старшим, не имеет снисхождения к их старческим слабостям, считает их «отработанным материалом» и ставит себя выше их лишь на том основании, что он молод, силён и умён.

     Молчалин никогда не проявляет своего ума (разве только на службе), не кичится, не поносит окружающих с целью унизить их, чтобы самому возвысится и выделиться:

                Конечно, нет в нём этого ума

                ………………………………..

                   Который свет ругает наповал,

                Чтоб свет о нём хоть что-нибудь сказал.

     Следовательно, Чацкий в достоинство себе вменяет свой гордый ум, который он использует, чтобы всех «ругать наповал». И только с одним намерением: выделиться, стать заметным, стать в центре всеобщего внимания. Это признак гордости, себялюбия, человеконенавистничества и, в то же время – злобной неуверенности в себе.

     Молчалин обладает свойствами, которые делают его приятным в общении. Люди, окружающие его, для него личности. Уважая их душевное состояние, он не навязывает им своих эмоций, чувств и переживаний:

                      Чудеснейшего свойства

               Он наконец: уступчив, скромен, тих.

                       В лице ни тени беспокойства,

                И на душе проступков никаких,

                      Чужих и вкривь и вкось не рубит…

    Стало быть, Чацкий – упрям, нагл, назойлив. Ему безразличны чувства окружающих: важно, что чувствует он сам. Ему свойственно не замечать в других личностных проявлений. Это означает: личность – только он, а всех других, как животных, можно «рубить вкривь и вкось».

     От такого сравнения с Молчалиным Чацкий явно проигрывает.

     Проанализировав сюжетную линию Чацкий-София-Молчалин, мы узнаём, каков Чацкий в быту и на каких принципах строит свои взаимоотношения с окружающими его людьми. Теперь необходимо разобраться с его мировоззрением, то есть, с его социальным статусом. Кто он, по отношению к своему государству, к своему народу, к своему времени? Это в полной мере открывает нам вторая сюжетная линия: Чацкий – фамусовское общество.

     Прежде всего, нужно определиться, где Чацкий пребывал все три года и почему в его голове такой винегрет из патриотических и русофобских мыслей?

     Вспомним, что уезжал он, будучи почти ребёнком, ещё вчера игравшим и шалившим с девочкой Софией. А вернулся он возмужавшим юношей с багажом определённых знаний, со сложившимся умонастроением.

     Сам Чацкий не говорит, где он провёл три года. Но из краткого диалога его и графини-внучки Хрюминой (второстепенный персонаж) можно заключить, что он был за границей и, именно, на Западе.

                        Графиня-внучка

                       Вернулись холостые?

                                Чацкий

                       На ком жениться мне?

                              Графиня-внучка

                            В чужих краях на ком?

                    О! наших тьма, без дальних справок

               Там женятся и дарят нас родством

                    С искусницами модных лавок.

    «Искусницами модных лавок» называли тогда француженок. Видимо, Чацкий, если и не все три года, то какую-то из них часть провёл в Париже. Потом он проживал в Петербурге, что следует из текста пьесы.

     Он уехал 15-тилетним мальчишкой, с душой неокрепшей, но романтически настроенной. Как отмечалось выше, после разгрома полчищ Наполеона, в русском обществе, особенно, в аристократической среде, эйфория победы переплелась со страстным ожиданием социальных перемен.

     Но коренных перемен не произошло. И восторженное ожидание сменилось раздражением и недовольством. В образованных дворянских кругах, которые состояли из молодых, но уже бывалых офицеров, и совсем ещё безусых юнцов, примкнувшим к ним, начал вызревать дух противления. Направлен он был против существующей системы правления Российским государством, то есть, против Абсолютной Монархии.

     Политически неграмотная, не умеющая мыслит глобальными историчес-кими категориями, но вкусившая ядовитых плодов материалистического образования, молодёжь возомнила себя силой, способной реорганизовать и преобразить Россию.

     Исконный русский патриотизм, возросший и окрепший на всенародном понимании необходимости защищать Веру, Царя и Отечество, сочетался с революционными западными принципами «свободы, равенства, братства». От этого «брака» родился чисто русский нигилизм – огульное отрицание всего, что было, без ясного представления о том, что будет.

     Русский нигилизм втройне опаснее западного, потому что налагается на душу народа страстного и горячего, способного и на великие подвиги, и на великие злодеяния.

     Нигилизм особенно привлекателен для юных, романтических и гордых натур. Он позволяет легко заявить о себе как о личности неординарной. И при этом не требуется особых усилий: нужно лишь напористо и громко отрицать, обличать, поносить и высмеивать всё, что было до тебя.

     Так в Российском обществе стали появляться первые Чацкие. Они ещё не представляли реальной угрозы ни Самодержавию, ни народу. Они, как болезнетворные микробы, попавшие в здоровый организм, были лишь предвестниками той смертельной болезни, которая для Росси обернулась через 100 лет жестокой и кровавой междоусобицей.

               Положительные качества Чацкого

     Прежде, чем приступим к критическому анализу образа Чацкого, как нигилиста и бунтаря, воздадим ему должное и отметим его положительные природные качества. Это необходимо и для того, чтобы ясно себе представлять, какой бы из него вышел прекрасный и полезный для общества человек, получи он правильное духовное воспитание.

     Итак. Чацкого в какой-то мере оправдывает уже то, что он рос без отца, на попечении Фамусова, взявшего его в свой дом. Отсутствие отцовского воздействия самым пагубным образом сказалось на становлении характера Чацкого. А ведь от рождения он наделён Богом немалыми дарами.

     Действительно, Чацкий обладает незаурядным умом, умом, который мог бы сделать из него достойного служителя своему Отечеству. Кроме того, он имеет литературный талант и способности переводчика. Недаром Фамусов в разговоре со Скалозубом так характеризует Чацкого:

                Но захоти – так был бы деловой.

              Жаль, очень жаль, он малый с головой.

                       И славно пишет, переводит.

              Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…

     Фамусов, видя, какие возможности заложены в Чацком, сожалеет о его нежелании служить и быть полезным членом общества:

           Не служит, то есть в том он пользы не находит.

     Даже Молчалин и тот отмечает ум и способности Чацкого, и тоже сожалеет о его пассивной гражданской позиции:

             Татьяна Юрьевна рассказывала что-то,

                    из Петербурга воротясь,

                    С министрами про вашу связь,

             Потом разрыв…

     А ведь не следует забывать, что Чацкий ещё совсем юноша, но даже столичные министры проявили к нему интерес. Мужи столь высокого государственного уровня не обратили бы внимание на человека бесталанного и бесперспективного. Чацкий их привлёк именно своими природными способностями и возможностями. И что же? «Потом разрыв…».

     Этот «разрыв» звучит как «врыв». Взрыв, который разорвал душу Чацкого на мелкие кусочки. Да так и не смогли эти кусочки впоследствии сложится в единый монолит. Перед нами предстаёт глубоко несчастный молодой человек с раздробленной душой и дробным сознанием. Несчастный, но представляющий опасность, как для окружающих, так и для самого себя.

                  Чацкий, Фамусов и Скалозуб

     Социальное мировоззрение Чацкого в полной мере раскрывается в его словесных столкновениях с Фамусовым. Оба образованные, оба одного сословия – они прекрасно понимают друг друга. Только Фамусов выступает в роли защитника уходящего поколения, а Чацкий предстаёт в роли обвинителя от поколения нового. Извечная проблема отцов и детей.

     По сути, Чацкий во многом прав, когда вскрывает и обличает недостатки отжившей свой век эпохи. Любое общество, каким бы оно идеальным ни было, имеет свои негативные стороны. Да, плохое надо видеть и обличать. Чтобы исправить.

     Чацкий видит. И обличает. И всё было бы хорошо, если бы он хоть что-то делал для того, чтобы выправить, улучшить, изменить обличаемое. Но нет! Он уподобляется человеку, который разрушает старый дом, ставший неудобным для проживания, а новый дом не только не может, но и не желает строить.

     Если не вдаваться глубоко в анализ пламенных монологов Чацкого, на первый взгляд может показаться, что он ратует за восстановление древних, чистых принципов дворянского служения. То есть, служения «делу, а не лицам».

     Да, к этому изначально было предназначено дворянство: служить Богу, Царю и Отечеству. В этом, и только в этом, высокое предназначение аристократии. А когда она отвергает его, начинается развращение и разложение не только самой аристократии, но и всего народа.

     Да, блистательна была эпоха Екатерины Великой. Но следует быть объективным: Законы, принятые ею по отношению к дворянству, не оправдали себя. И не потому, что они были плохи сами по себе. Императрица, расширяя права правящей элиты Российского государства, хотела её сделать ещё более надёжной опорой Трона. Не получилось. Сработал «человеческий фактор» В прочной державной цепи оказались слабые звенья.

     Раньше все без исключения дворяне обязаны были служить Государю непосредственно в том или ином качестве, будь то военное или гражданское поприще. Это было главное условие владения поместьями. Ведь земля в России считалась собственностью Царя, а дворяне получали её как награду за службу. Отказавшийся служить Помазаннику Божию лишался своего поместья. Вот и выходило, что крестьяне были крепостными помещиков, а помещики были крепостными Царя. Первые кормили страну, а вторые защищали её и обеспечивали управление государством. Каждый был на своём месте и от рождения знал это место.

     Екатерина Вторая упразднила привычную схему государственного устройства. Своим Указом она отменила для дворян обязательность служения. С этого момента любой молодой помещик мог подать в отставку и осесть в своём родовом имении.

     Задумка, в принципе, была правильная. К тому времени государство уже не нуждалось в таком количестве офицеров и чиновников, которых могла поставлять ему на службу российская аристократия в лице своих сыновей. Незачем было расширять и без того громоздкий госаппарат. И Екатерина Великая принимает мудрое решение. По её мнению, освобождённые от государственной службы дворяне должны были вплотную заняться своими поместьями. Предполагалось, что они, используя свой ум и родовую энергию, опираясь на самые передовые современные технологии, поднимут сельское хозяйство страны на максимально высокий уровень. Это сделало бы Россию ещё более богатой и процветающей державой.

     Но, как отмечалось выше, подвёл «человеческий фактор». Многие помещики, получив освобождение от «царёвой службы», не прониклись ответственностью перед Отчизной. Они, землевладельцы, почли недостойным для себя заниматься земледелием. Ими были поставлены управляющие поместьями, а сами они предались вольной жизни. Для большинства из них такая жизнь обернулась развратом – для кого телесным, для кого умственным.

      К числу таких помещиков относится и Чацкий. Он представляет второе, если уже не третье, поколение, так называемых, «неслуживых» дворян. 

     Обратите внимание: обличая недостатки уходящей эпохи, Чацкий, ведёт страстную полемику. Но с кем? С таким же, как он сам, аристократом, но только по мере своих сил исполняющим государственное служение. Это всё равно, как праздно стоять в сторонке, наблюдая за человеком, который трудится, и обвинять его, что тот неправильно делает свою работу. Делает, как умеет.

     Помните знаменитую реплику Чацкого?

               Служить бы рад, прислуживаться тошно.

     Эффектно сказано! Эта фраза стала чуть ли не пословицей. Да вот только используется она чаще всего в тех случаях, когда нужно парировать упрёк в недобросовестности, в нерадивости, в нежелании чётко и правильно выполнять распоряжения начальства. И Чацкий лукавит, когда произносит её. Причём, лукавит сразу в двух направлениях.

     Во-первых: реплика: «служить бы рад, прислуживаться тошно», – это реакция Чацкого как раз на упрёк в нерадивости и лени, который бросает ему Фамусов:

                    Именьем, брат, не управляй оплошно,

                    А, главное, поди-тка послужи.

      Ну, то, что Чацкий нигде не служит, это известно. Но, оказывается, он и своё имение содержит в небрежении. А это 400 душ крестьян и сотни десятин земли. По нынешним меркам – средний колхоз. Кто мешает Чацкому в качестве землевладельца послужить Отечеству и народу: дать Родине как можно больше продуктов сельского хозяйства и улучшить жизнь своих крепостных крестьян? Так, кстати, поступали многие не состоящие на государственной службе дворяне.

     И главное, там, в своём поместье, никому не нужно «прислуживаться». Там он – сам себе хозяин. Там он отвечал бы лишь перед собственной совестью.

     Кроме того, Чацкий, наделённый способностью «славно писать и переводить», мог бы заняться литературной работой. И тоже не перед кем не нужно «прислуживаться».

     Это – во-первых. А во-вторых, Чацкий лукавит просто затем, чтобы оправдать свою лень и не расположенность к общественно-полезному труду. Честно и нелицеприятно служить можно на любом месте. Всё зависит от самого человека.

     И что самое отвратительное в выпадах Чацкого против Фамусова и того же Скалозуба, это то, что он высмеивает людей, которые не дают ему повода для насмешек. Да, Фамусов ценит связи с «сильными мира сего», ибо они помогают ему удерживать определённое положение в свет (что сделаешь? – традиция). Но его нельзя уличить в злостном карьеризме. В свои 50 лет он находится отнюдь не на вершине чиновничьей иерархической лестнице. Он всего лишь управляющий в казённом месте, а не придворный вельможа, как «покойник дядя, Максим Петрович». Его карьера самая, что ни на есть обычная, то есть, естественная.

     А Скалозуб? Офицер, прошедший страшную войну от начала до конца, имеющий боевую награду; полковник, честно заслуживший этот чин не в штабах, а в полевых условиях, и вот уже много лет тщетно ожидающий присвоения очередного, генеральского, звания – он-то в чём провинился перед Чацким? Только лишь в том, что не имеет блестящего образования? Так ведь некогда ему было образовываться: он Родину защищал.

                         «Безумие» Чацкого

     По ходу комедии Чацкий оказывается жертвой клеветы. София, конечно, поступила гнусно, распространяя слух о сумасшествии своего горе-воздыхателя. Но так ли уж не право фамусовское общество, мгновенно и без тени сомнений принявшее весть о безумии Чацкого? Вроде бы он ни поступкам, ни речами своими (если не учитывать их чрезмерную резкость) не давал повод к постановке такого страшного диагноза.

     Так в чем же дело? Что понудило всех во внешне здоровом молодом человеке увидеть безумца?

                                  Загорецкий

                           Да, он сошёл с ума.

                               Графиня внучка

                  Представьте, я заметила сама

                                ………………………………..

                                             Хлёстова

                         С ума сошёл! прошу покорно!

                         Да невзначай! да как проворно!  

                    Ты, Софья, слышала?

                               Платон Михайлович

                                Кто первый возгласил?

                                Наталья Павловна

                           Ах, друг мой, все!

                           ……………………………………..

                                   Фамусов (входя)

                                     О чём? о Чацком, что ли?

                 Чего сомнительно? Я первый, я открыл!  

                 Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!

     Складывается впечатление, что Грибоедов специально, именно для вынесения приговора Чацкому, собрал на сцене такое немалое количество второстепенных персонажей, которые вроде бы и не имеют никакого отношения к главной сюжетной линии комедии. Чацкий осудил общество – общество осудило Чацкого.

     На русской сцене этот приём обретает особый смысл. Испокон веку на православной Руси соборное мнение всегда доминировало над мнением отдельной личности. При решении религиозных или социальнозначимых проблем всегда собирались церковные или народные собрания – соборы – постановления которых всегда воспринимались как объективные (т.е. правильные) и не подлежащие сомнению.

     Грибоедов, сам человек глубоко верующий, совершает над Чацким соборный суд и устами своих персонажей выносит приговор: «Безумен!»

     Насколько верен этот приговор? Не с точки зрения бытовой морали, а с незыблемых позиций христианской нравственности, по которой жила, или, по крайней мере, пыталась жить вся Россия?

     Если согласиться с тем фактом, что Чацкий не способен любить ни людей, ни Отечество, ни Помазанников Божиих, то естественно заключить, что и Бога он не любит.

     А что значит: не любить Бога?

     Это значит: не верить Ему, не подчиняться Ему, не принимать Его, отвергать его заповеди, словом ли, делом ли – неважно. Это называется – богоборчество.

     А из Библии нам известно, что именно неверующие и богоборцы, а никто иной, древними иудеями назывались «безумцами».

     Стало быть, соборное решение фамусовского общества о том, что Чацкий сошёл с ума, имеет под собой веское основание.  И пусть никто из действующих лиц не обосновывает это догматически, а все лишь ссылаются на свои личные обиды (бытовые или мировоззренческие), но сквозь все высказывания о Чацком прорывается один единственный вопль пусть грешных, но живых человеческих душ: «Как?! Он нас не любит! Он нас ненавидит! За что?! Что мы ему сделали плохого? Ведь мы его приняли с любовью, как могли. А он?!»

              В такой трактовке образ Чацкого делает ещё более понятным название комедии: «Горе от ума». Материалистический ум, гордый, самовлюблённый, самоуверенный, не сдерживаемый доводами сердца, может источать из себя в окружающий мир только яд презрения и ненависти. Каждый, кто столкнётся с таким умом, ничего, кроме горя, получить не сможет. Для такого ума каждая человеческая слабость – это лишь повод для сомовозвеличевания. Он не признаёт никаких смягчающих обстоятельств. Для него не существует понятий «милосердие» и «сострадание». Он готов вбивать свою точку зрения в чужое сознание, как вбивают клин в непокорное полено – колуном.

     Если Чацкому дать безграничную и безотчётную власть, он сломает всё, до чего дотянутся его руки, сметёт всё на своём пути, невзирая на судьбы и жизни. Он разрушит всё до основания. И ничего взамен не построит.

     Потому, что ненависть не способна созидать.

     Созидание – это свойство Любви. А Любовь есть Бог.

     И тот, кто не несёт в себе Бога, или, хотя бы, не стремится обрести Его – безумец!

                       Псевдопатриотизм Чацкого

     Прежде, чем приступить к завершающей стадии анализа образа Чацкого, рассмотрим его монолог, произнесённый им после случайной встречи с французским учителем в швейцарской фамусовского дома:

                     В той комнате незначащая встреча:

               Французик из Бордо, надсаживая грудь

                         Собрал вокруг себя род веча…

    А далее Чацкий произносит столь страстную речь в защиту русской старины от влияния иностранщины, что сгоряча его можно принять за пламенного патриота, готового жизнь свою положить во имя духовных ценностей Отчизны. Но так ли это на самом деле? О защите тех ли ценностей ратует Чацкий?

     Духовность любого народа заключается в его вере, которая определяет и форму государственного устройства этого народа, и его нравственный облик. Если народ сохраняет свою религию в чистоте, никакое влияние из вне не может изменить ни его языка, ни его внутренней духовной организации.

     Так на что же нападает Чацкий и что от чего он защищает? В этот раз объектом его нападок становится мода на французских учителей, на импортную одежду, на введение в обиходную речь иностранных словечек. А защищает он национальную моду – на ту же одежду, только старинную; на те же обиходные слова, но только привычные.

     Конечно, похвально. Конечно, чуждое вполне способно навредить своему родному, исконному.

      Но дело-то не в фасоне одежды, в которую переоделась элита общества. Проблема не в том, что вместо «сударыня» к женщине стали обращаться «мадам». Всё это внешнее, и не может нарушить внутренней сути, если она, эта суть, зиждится на вере предков и на духовности, из неё произрастающей.

     Чацкий пафосно восклицает: «Воскреснем ли когда от чужевластья мод?» А для чего? И Чацкий тут же объясняет, для чего:

                  Чтоб умный, бодрый наш народ

              Хотя по языку нас не считал за немцев.

     И это всё? И в этом весь патриотизм? Да какая разница, за кого народ будет считать свою аристократию, если между ними не будет единства основополагающего – духовного. А духовное единство определяется цельностью общенационального (независимо от сословий) отношения к Богу, Царю и Отечеству.

     Ни слова Чацкий не говорит об этом. Значит, он лукавит. Да и не может не лукавить. Царя он не чтит, и доказал это своим нежеланием служить ему. Отечество и народ русский он не любит, и доказал это своим нежеланием обихаживать родовое имение и обустраивать жизнь крестьян, вверенных ему государством в попечение.

     Презрительное отношение Чацкого к народу сквозит и в следующей реплике:

                      Пускай меня объявят старовером,

                Но хуже для меня наш Север во сто крат,

                С тех пор, как отдал всё в обмен на новый лад –

                      И нравы, и язык, и старину святую…

     Да что он может знать о староверческом Севере? Он и своё-то вероисповедание, в котором крещён, променял на материализм. Его вера – рассудок. Его надежда – ум. Его любовь – здравый смысл, опирающийся на собственный опыт, то есть, на самоуверенность и самовлюблённость.

     Пустой болтовне «человека из города Бордо» Чацкий противопоставляет не духовность  народа Русского, из веры Православной рождённую, а столь же пустую болтовню человека с «мыслями здравыми», под которым он подразумевает себя:

                      И в Петербурге и в Москве

                Кто недруг выписных лиц, вычур, слов кудрявых,

                         В чьей, по несчастью, голове

               Пять, шесть найдётся мыслей здравых…

     Одним словом, «русофильство» Чацкого, вроде бы заявленное им в вышерассмотренном монологе, на деле оказывается закамуфлированным русофобством.

     Французские учителя танцев для России оказались не опасны. Ну, научились мы танцевать по-европейски – что-то прибавилось к нашей хореографической культуре. Ну, стали мы к женщине вместо «сударыня» обращаться: «мадам» – и это прижилось и зазвучало чисто по-русски.

    А вот идеи материализма и нигилизма, привнесённые в Россию Чацкими, завершились через сто лет кровавой революцией.

     Чацкий чужд русскому аристократическому обществу того времени, которое представлено в комедии гостями фамусовского дома, а в целом, и всему русскому народу. Недаром якобы патриотическая речь Чацкого проваливается в пустоту, когда он замечает, что вокруг него никого нет, и никто его не слушает. Грибоедов прекрасно показал это авторской ремаркой:

          «Оглядывается, все в вальсе кружат с величайшим усердием. Старики разбрелись к карточным столам»

                Истинные герои своего времени

     «Новые люди» и истинные герои своего времени, рождённые на рубеже 18-го и 19-го столетий – это не Чацкие, которые отвергая старое, ничего лучшего не  создавали взамен.

     «Новые люди» – это Грибоедовы и Пушкины, которые оттесняли отжившее созиданием настоящего и будущего своей Родины. Они создали новую Русскую культуру, вобравшую в себя всё самое лучшее из культур предыдущих эпох. Всей своей жизнью они показали пример бескорыстного служения Богу, Царю и Отечеству. При этом, не разрушая рамок законов, традиций и устоев своего времени. Они шли к поставленной цели «золотым», царским, путём. Тем путём, что утверждён Богом, как единственно правильный путь.