Мы уже печатали в «Литературном коллайдере» рассказы весьма одаренного современного писателя Н. Дидыка. Поскольку он вызвал интерес у наших читателей, мы продолжаем знакомить вас с его творчеством.
Stupido
Воскресный вечер выдался чудесным. Предолимпийская Москва была пуста, и ничто не мешало мне с моей юной возлюбленной наслаждаться прогулкой по милому моему сердцу Арбату.
Я был влюблен и немного ошарашен охватившим меня чувством. Девушка была необычайно красива – голубое платье на бретельках подчеркивало ее точеную фигурку, взгляд лучистых глаз ласкал и обволакивал. Мы шли, держась за руки, и говорили, говорили. Я рассказывал о своих подвигах на ниве футбола и фортепиано, Лариса сыпала именами знаменитых артистов и деятелей культуры, с которыми на короткой ноге была ее семья. Казалось невероятным, что я завоевал чувства прекрасной девушки – все было как волшебный и счастливый сон.
Разговаривая, мы увлеклись и не заметили, как стали переходить узенькую улицу. Внезапно я услышал громкий визг тормозов и чуть сбоку скорее почувствовал, чем увидел приближающуюся тень. Инстинктивно схватив девушку, я отпрыгнул вместе с ней метра на полтора. Темно вишневая «Волга», дымя покрышками, остановилась на том месте, где долю секунды ранее были мы. Водитель, бледный как полотно, что-то кричал нам, я разобрал только слова – идиоты, кретины. Видя наше состояние, он не стал объясняться и сразу уехал.
Я очнулся – бретелька от платья была в моей руке. Лариса, прижимаясь ко мне, вздрагивала всем телом. Посмотрев на Ларису, я увидел разорванное платье с оторванной бретелькой.
– Ну, дай Бог, пронесло – начал я, но она перебила меня, увидев оторванную бретельку меня в руках.
– Что ты наделал, испортил итальянское платье, мне его только вчера привезли из Милана. Как ты мог? – кричала Лариса.
Я стоял, понурив голову, и пытался оправдываться, но куда там. Лариса была просто в бешенстве.
– Поймай мне такси и не провожай меня, – как отрезала она. Такси быстро подъехало, и Лариса уехала, даже не взглянув на меня.
Сказать, что я был огорчен – ничего не сказать.
Эх, какой же я недотепа, надо же было переходить улицу не глядя, чуть не искалечил, а то и убил бы Ларису.
Тоже мне, хорош герой – сиганул, как заяц. И с платьем-то, как нехорошо получилось. Хотя, почему нехорошо, очень даже хорошо – спас девушку и себя, герой, да и только.
Так уговаривая сам себя, я дошел до Воровского, где учился лет пятнадцать назад. Прекраснейшее место Москвы, с великолепными дворцами и особняками, при этом перемежающиеся с маленькими патриархальными зелеными двориками — все это успокаивало меня. Домой я пришел в совершенно благодушном настроении.
В квартире я оказался один – домочадцы еще не приехали с дачи. Поставив на проигрыватель свою любимую пластинку зарубежной эстрады, задумался. Тихо звучала музыка, а я все рассуждал про себя – мне скоро тридцать два года, а я все еще один. Все ребята давно переженились, детки растут, неудобно право. И ведь не монах, скорее наоборот. Вспомнил предпоследний роман – он был бурным и долгим, почти два года. Женщины влюбляются в меня, да и я горю огнем страсти нежной. Но что-то останавливает меня, и опять я ищу новые сильные чувства.
Вот и сейчас, так неудачно все вышло. Впрочем, как раз очень удачно – девица то избалована знатными родителями и что странно, мгновенно превращается из милой, ласковой девушки в злобную фурию.
Звуки хрипловатого тембра Синатры перевели меня в полудрему. Синатра с дочкой исполняли мою любимую Something stupid – странно чувственную песню о прошедшей любви с припевом – говоря глупость, как я люблю тебя.
– Глупость, stupid, stupid, разорвал итальянское платье – подпевал я Синатре.
– Нет, нет Италия, надо говорить stupido, именно stupidо – так кричал в Риме водитель, чуть не сбивший влюбленную парочку.
И я вспомнил одну историю моего детства. Наша семья жила в то время в Италии, где папа второй год работал в торгпредстве. Папа вернулся из двухнедельной командировки в Сицилию, и мы с мамой уговорили его прогуляться вместе с нами по вечернему Риму. Стоял теплый декабрьский вечер, в окнах магазинов светились рождественские украшения и игрушки. Было так хорошо, что я и сейчас, через столько лет, всем телом ощущаю то удивительное чувство безмятежной радостной защищенности. Мы шли в районе Номентано и я помню, как веселы и счастливы были мама с папой.
В нескольких метрах от нас из скверика вышла парочка и не торопясь стала переходить улицу. Парочка показалась весьма необычной – молодой человек лет двадцати пяти и девушка были двухметрового роста. Обнявшись, и смотря друг на друга, они шли, пересекая улицу наискось. На секунду они поравнялись с нами, и я увидел их лица, на которых играла улыбка. Парочка шла медленно, совершенно не обращая внимание на несущиеся автомашины. Внезапно раздался громкий визг тормозов – то одна, то другая легковушки резко тормозили в сантиметрах от парочки, но влюбленные все также безмятежно и неторопливо переходили улицу. Водители или объезжали или тормозили, слышались громкие возмущенные возгласы: «Stupido, stupido».
Папа с мамой рассмеялись, и папа сказал: «Вот она, настоящая любовь». Я не понял и спросил: «Что такое stupido?» Папа улыбнулся: «Дураки, идиоты».
Парочка удалилась от нас на несколько десятков метров, и на расстоянии казалось, что влюбленные парят над землей. Так продолжалось пару минут, пока они не свернули на соседнюю улицу.
Всю нашу прогулку папа с мамой шутили, а я все никак не мог понять, почему влюбленные бывают дураками и идиотами.
Синатра с дочкой закончили петь свою «Something stupid» и я сразу вернулся из детства. А ведь правильно, только такой и должна быть любовь – stupido, дурацкая для посторонних и необыкновенная и радостная для двоих. И тогда не надо будет, как зайцу прыгать от машины, или визгливо кричать по поводу разорванного платья, а просто надо парить над землей, а небо позаботится и укроет от напастей.
Я стал вспоминать, были ли у меня когда-нибудь похожие чувства. Нет, даже близко не было. Была страсть, иногда было обоюдное обожание и нежность. У меня, правда, обожание заканчивалось, когда я выходил на улицу – сразу другие чувства и мысли мешали мне думать о своих привязанностях.
Я вспомнил о своей любви к молоденькой разведенной женщине и нашу поездку за малиной на дачу к ее родственнику. Малина была удивительно крупная и сладкая и мы больше съели, чем собрали. В обратный путь до автобуса надо было пройти около пары километров, постепенно поднимаясь вверх по бетонке. Я нес корзину с малиной, Люба шла рядом, полуобнимая меня. Когда мы сели в автобус, она сказала: «Милый, я сейчас шла и только одна мысль была у меня, только бы эта бетонка не кончалась, только бы не кончалась. Раньше с мужем, уже в начале пути я мечтала, когда же, наконец, эта дурацкая бетонка закончится». Наверное, у Любы в тот момент было тоже чувство, как у той парочки. Мне было хорошо с Любой, ее чувства будоражили меня, но голова все равно была ясной, да и в тот поход за малиной я устал и думал, как бы поскорее добраться до дома.
Пластинка закончилась и просто крутилась, а я все думал, думал, и мне так захотелось испытать те же чувства, что и той двухметровой парочке, парившей в Риме на улице Номентано.
Решено, я не буду торопиться, и кто знает, может и мне посчастливится стать stupido.
Верные друзья
Узнав, что я еду в командировку в N-ск, сослуживец попросил меня отвести посылку для своего знакомого в близлежащий с N-ском поселок. Сослуживец предупредил, что в посылке дробь и порох для местного охотника. До поселка я пылил на местном автобусе около часа. Дорога, а вернее направление, была полностью разбита, водитель мастерски объезжал все ямы и промоины, видимо хорошо ему знакомые.
Поселок стоял на высоком берегу естественного водохранилища, образованного слиянием двух рек. Автобус остановился на центральной площади в низине, и идти по адресу пришлось немного в горку. Я маленько запыхался — хорошо, что догадался взять для посылки рюкзак, а то бы намучался с тяжеленной поклажей. Выйдя на нужную улицу, я спросил у прохожего, где живет Николай Михайлович? Мне ответили, что надо пройти по проулку, а дальше: «Как увидишь Степанову сосну, иди до нее и найдешь Михалыча».
Действительно, пройдя проулок, я сразу увидел метрах в двухстах огромную, ветвистую сосну. И через несколько минут был у заветной цели.
Большой пятистенный дом под железной крышей стоял, окруженный высоким забором. Постучав в калитку, я крикнул: «Хозяева есть?», – и сразу ко мне из дома вышел невысокий, крепкий еще дед лет семидесяти пяти. Узнав, что я от его знакомого, дед заулыбался, и настороженность в его голубых глазах пропала. Пригласив меня в дом, Михалыч взял у меня рюкзак и быстро пошел к крыльцу, легко неся его одной рукой. Войдя в дом, я сказал, что мне надо уезжать – завтра у меня днем поезд. На что Николай Михайлович упросил меня погостить у него денек, а утром я успею на первый автобус до N-ска.
– Сейчас быстро сварганим ужин, Степка как раз свежей рыбки принес, – произнес Михалыч и достал с подпола большого судака килограмма на три. Посадив меня у большого кухонного стола, дед стал быстро разделывать судака. Я увидел, что спинка рыбы была в глубоких и острых порезах, и спросил Михалыча: «Что Степка крючьями ловит?». Дед улыбнулся в усы и произнес: «Щас, поставлю рыбку, покажу тебе кормильца». За несколько минут, разделав судака, Михалыч поставил запекать его в русскую печь, и мы вышли во двор.
Пройдя шагов сорок, я увидел длинную жердь, вбитую между двумя деревьями, на которой сидели одноухий кот и крупный орел.
– Вот знакомься, мои дружки» – и Михалыч кивнул на сидящих на жерди метрах в трех от земли дружков. Кот и орел не отреагировали на меня, смотря в одну сторону куда-то за горизонт.
– Ладно, пойдем, покажу тебе усадьбу, пусть посидят спокойно на закате, побеседуют, – произнес Михалыч, и мы пошли к дальнему краю усадьбы. Увиденное удивило меня, но я не подал вида. Дед подвел меня к высоченной сосне, говоря: «Вот Степкин дом», указывая рукой на гнездо вверху сосны.
Через несколько метров мы вышли с задней калитки, и передо мной открылась необыкновенной красоты панорама – в километре от нас две реки сливались в одну, образуя огромное пространство, сияющей на закатном солнце воды. Справа, на высоком берегу виднелся сосновый бор, местами куртинами сосен, спускающихся почти до самого берега. Вся гладь водохранилища переливалась, каждый миг меняя цвет. Увидев мое восхищение, Михалыч произнес: «Пятьдесят лет живу на этом месте и все никак не могу привыкнуть к этой красоте». Подходя к дому, я увидел все ту же картину – кот и орел, сидя метрах в полутора друг от друга, все так же задумчиво смотрели в одну точку.
Через полчаса Михалыч пригласил меня к столу – спинка судака в чугунке дымилась, вареная картошечка под укропчиком издавала немыслимый аромат, плошка с малюсенькими рыжиками недвусмысленно давала понять, что пора ужинать. Я достал припасенную с Москвы Посольскую, Михалыч явно был не против, и мы отлично отужинали.
За чаркой Николай Михайлович рассказал историю своего кормильца. Года два назад он нашел совсем слабенького молодого орла недалеко от берега. Орел так ослаб, что даже не сопротивлялся, пока Михалыч нес его домой.
– Понимаешь, палят дураки куда не попади, чуть не загубили такого красавца. Я вытащил у него из бока три дробины, хорошо, что попали пятеркой, а то бы не выжил. Степка долго болел, да пчелки помогли. Я мед мешал с заветными травками и обмазывал орлика. Да и Васька тогда принял Степку как родного, даже позволял есть рыбу из своей миски, таскал ему мышей и крыс, да Степан не ел их. Вот рыбку, особенно свежую, Степка очень уважает.
Слушая Михалыча, я заметил, как на стул напротив меня сел кот и стал внимательно осматривать меня, следя за каждым куском, который я отправлял в рот.
– Васька, прекрати, не смущай гостя – пожурил Михалыч кота.
–Ты не подумай, Васька не жадный, просто он очень хозяйственный, – и Михалыч продолжил свой рассказ.
Через месяц Степка встал на крыло, быстро соорудил себе гнездо на сосне и стал заядлым рыболовом. Сначала себе носил, потом, смотрю, стал и нам с Васькой подкидывать. Мне он крупную носит, а Ваське мелочь скидывает за сарай. И так шельмец ловко кидает рыбку на мое крыльцо, ни разу не промахнулся. Я тут приспособил деревянное корытце у крыльца, так он понял и теперь аккуратно в корыто бросает. В сезон по много носит – девать некуда. Я раздаю соседям и вялю на продажу. Васька тоже помогает, как увидит, что Степка принес рыбу, а я все не выхожу, сразу садится рядом с корытом и сторожит, чтобы соседские коты не растащили.
Весной Степка нашел себе пару, поселились у нас на сосне, вывели птенцов, поставили на крыло. Рыбки, конечно, Степан поменьше стал приносить тогда, да мы с Васькой не в обиде. Понимаем – как-никак семья. А осенью улетел наш Степушка с семьей в заморские края. Сильно мы тогда с Васькой скучали по нему. Весной прилетел один, уж что там у него случилось с его разлюбезной не знаю. Уж как мы с Васей обрадовались его возвращению, тебе и не передать. Степка с тех пор один живет – без пары и не улетал больше. Видимо несладко-то жить на чужбине, а может и скучал по нас с Васькой.
С тех пор они с Васей не разлей вода. Каждый вечер сидят на жердочке, обсуждают жизнь, а может и меня старого. Друг за друга они горой. Тут как-то слышу, на улице кричат ребятишки. Я вышел и вижу – по тропинке к калитке ползет весь в крови мой Васька, а над ним кружит Степка. Ребятишки подбежали и рассказали, что Ваську подловили на улице два пришлых пса и давай его катать. Васька дрался отчаянно, да против двух не устоял. Псы его б растерзали, да вдруг откуда-то сверху камнем упал на морду одного пса Степан – пес завизжал и с воем убежал прочь. А Степан через мгновение уже сидел на спине другого пса, глубоко вонзив когти. Ребятишки говорили, что пес с воем понесся по улице, а Степка метров лятьдесят ехал на нем верхом. Потом Васька недели две болел, если бы не пчелки не выжил. Вот и уха лишился. Степка переживал за дружка – как Васька проковыляет к подоконнику, ляжет погреться на солнышке, так смотрю, и Степка маячит где-то рядом около дома – наблюдает.
На зиму я построил Степке вольер в сарае с отдельным входом на крышу, так что Степану зимой тепло и уютно. Зимой покупал у знакомых рыбаков ему рыбку. Через месяц смотрю, Степка опять начал носить рыбу. Я никак не мог понять, как он ее добывает, ведь лед то крепкий. Но все прояснилось, когда рыбачки стали жаловаться на Степку – озорует, ворует рыбу у зазевавшихся рыбаков около лунок. Те поймают, бросят рядом, а он подлетит незаметно, хвать и улетел. Я серьезно говорил с ним не раз, стыдил, но он опять приносил.
Слушая рассказ Михалыча, я ничуть не удивлял фантасмагории событий, настолько все в этом доме было спокойно, обстоятельно и по-русски добрым.
– Старуха моя умерла лет пять назад, детки давно разъехались, зовут меня к себе жить, да я прикипел к здешним местам, не могу я жить в городе. Нашли мне в соседнем селе женщину, не старая еще. Стали жить — хозяйственная, аккуратная такая. Месяца три прожили. Да вот незадача, не сошлись они с Васькой характерами – уж больно он независимый, говорит, и строит из себя хозяина. Да и Степкиной рыбкой брезговала, мол, вся в порезах, может и заразная.
Сели мы тогда с Васькой и Степаном, покумекали и решили жить без хозяйки. Так и живем теперь бобылями. Ну, ничего, дай Бог не пропадем.
Ваське то, что, он известный ходок, хоть и одноухий – считай половина котят в селе от него. А в этот год что учудил? Привел как-то молоденькую кошечку в дом, я, было, хотел прогнать, да Васька ни в какую не дал – моя мол и все. Хорошая такая, игривая кошечка, ласковая. Котят принесла красивых – сразу всех раздал. Да вот случилась ситуация, загуляла его кошечка с соседским котом. Васька очень обиделся и прогнал ее со двора.
– Хорошо, что привез мне гостинец, – закончил рассказ Михалыч.
– Года на два теперь мне хватит. Люблю я с ружьишком побродить по заветным местам. Раньше-то я уж очень любил с гончей зайца гонять. Да теперь тяжело мне бегать, вот и перешел на дичь. А места у нас отменные, тетеревиные тока такие, что из области приезжают.
Утром меня провожали на первый автобус. Впереди важно шел, показывая дорогу Васька, за ним Михалыч и я с огромным рюкзаком вяленой рыбы. Высоко вверху кружил Степан. У околицы мы распрощались, метров через пятнадцать я обернулся и Михалыч крикнул мне, чтобы я приезжал весной на тетеревов. Степан продублировал приглашение клекотом откуда-то сверху. Васька ничего не сказал, но по нему было видно, что и он не против.
Той весной я замотался и так и не приехал к Михалычу на тетеревиные тока. А вскоре я переехал далеко на восток, и как дальше сложилась судьба Михалыча и его верных друзей не знаю.