Вольфганг Акунов
ОТБЛЕСКИ. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«Никто не запомнит всего, что он в жизни видел. Это невозможно, не
нужно, и даже вредно, так как в поле зрения наблюдателя попадаются объекты
важные и мелкие, приятные и досадные, воспринятые правильно или искаженно,
сохранившиеся полно или отрывочно. Все это неизбежно мешает построить
адекватную картину происходившего и оставляет, после процесса воспоминания,
только впечатление, а отнюдь не знание».
Лев Гумилев. «Память и истина».
В отличие от большинства моих сверстников, я очень любил пить по утрам рыбий
жир из столовой ложки, которую даже облизывал. Закусить тресковый жир мне
давали ломтик черного хлеба, посыпанный солью, а порой, для разнообразия —
маленький, пупырчатый, хрустящий кисленько-солененький огурчик.
Автобус №39 (желтого цвета, с расположенными в ряд тремя цветными лампочками —
красной, желтой и зеленой — над лобовым стеклом по пути в наш детский сад на
Беговую всегда проезжал мимо фасада закусочной «Прага», где в окне
висела белая табличка с надписью «Соки-Воды». Однажды я заметил
отсутствие буквы «Д» и громко крикнул: «Соки-Воы!» Так
оказалось, что я умею читать. Значит, и Ваш покорный слуга «обучался
азбуки с вывесок, / Читая страницы железа и жести» (так, кажется, писал Владимир
Маяковский)…
Безо всякой ассоциации, а просто, чтобы не забыть. В доме на улице Фрунзе у нас
были клопы, которые кусались по ночам, да так больно, что я просыпался (и,
вероятно, плакал). Помню, как-то взрослые даже встали ночью, чтобы расправиться
с клопами, подняли матрас на кровати — при свете ночника (или настольной лампы
я увидел кусачих насекомых — они напоминали темно-коричневые (как мне
показалось) яблочные зернышки. В конце концов, клопов какими-то средствами
изгнали (по-моему, даже вызывали какого-то дядю из ЖЭК-а морить клопов — у него
было что-то вроде спринцовки или масленки с узким носиком в руке). А вот
тараканов у нас тогда не было, с ними мне пришлось познакомиться уже в 70-е
гг., когда я снимал углы в разных районах Москвы.
Особенно много тараканов, самых разных цветов и размеров, мне пришлось
лицезреть ночью на кухне моего друга художника Анатолия Бинштока («барона
Бэн фон Штока») в огромной коммунальной квартире на улице Малая Молчановка
(недалеко от моих родных мест, рядом с моей детской поликлиникой и напротив родильного
дома Грауэрмана, где появился на свет я, а до этого — появились на свет моя
мама, «тетя Туся» и «тетя Ксана» Космолинские и великое
множество других старых москвичей). В непосредственной близости дома на углу
Малой Молчановки, где жил Толя Биншток, располагался тогдашний Верховный Суд
Российской Советской Федеративной Социалистической Республики (ныне там
расположен Верховный Суд Российской Федерации, украшенный странной фигурой
богини правосудия Фемиды с весами и щитом вместо меча, как будто она собирается
не карать, а защищать преступников), где в свое время судили, как изменника
Родины, Олега Пеньковского, и где мне еще предстояло быть переводчиком на
процессе «кремлевского летчика» Матиаса Руста (в 1987 году)…
Вернемся, однако, к бинштоковским тараканам. До встречи с ними я знал только
два типа тараканов — наших московских небольших продолговатых коричневых
«прусаков» с рудиментарными крылышками и здоровенных, блестящих,
черных овальных южных «кукарач» (с которыми сталкивался на Юге
— например, в Крыму или в гостинице Казанского аэропорта). Здесь же мне
пришлось стать свидетелем невероятного разнообразия окраски — от почти
бесцветных, беловатых, зеленоватых, салатовых, рыжих, коричневых, пестреньких —
до густо-вишневых и черных. Причем некоторые из них даже умели летать — совсем
как южные «кукарачи». Если смотреть на таракана, ползущего по стене,
он вдруг замирает, как будто хочет сделаться незаметным, неразличимым для
наблюдателя. И только соберешься «шхерануть» его со страшной силой
(но еще не успеешь сделать никаких телодвижений), молниеносно (почувствовав
твое намерение), пускается наутек.
Вспомнил, кстати, снова встречу с тараканами в гостинице Казанского аэропорта.
Дело было в далекие ранние 80-е годы ХХ века. Я работал переводчиком немецкого
языка для сотрудников одной австрийской фирмы, обновлявших оборудование для
казанского химического комбината «Свема», производившего пленку для
аудио- и видеомагнитофонов (тогда в СССР как раз начался аудио — и видеобум).
Отработав две недели, мы отправились со «Свемы» (комбинат бы
расположен не в самой Казани, а за городом) домой) я — в Москву, а австрияки —
сперва в Москву, а затем — к своим родным пенатам). Принимали нас хорошо,
проводы устроили отменные, с купанием в реке (помню, нам досаждали кусачие
слепни, прямо-таки врезавшиеся в тело с налета — как пилоты, идущие на таран!),
рыбной ловлей, шашлыками, ухой из свежей рыбы, мясным
супом-«шулюмом», вареными раками, водкой, пивом, свининой, бараниной,
гречневой кашей и прочим, что по русскому (и татарскому) обычаю полагается. В
дорогу дали нам даже целое ведерко с молочным поросенком в густом, жирном и
пряном мясном соусе.
Ехать пришлось от щедро накрытой «поляны» у реки, где был дан
прощальный пикник, до Казани, потом через весь город и уже оттуда до аэропорта
(расстояние немалое). Гостеприимные хозяева (я запомнил только одного —
симпатичного носатого инженера по фамилии Пергамент) проводили нас
честь-честью, усадили в кресла ожидания, и разъехались по своим дачам (была
пятница). Мы должны были лететь в Москву в 16:45. Но рейс задержался — как нам
сказали, н полтора часа. Когда эта задержка «на полтора часа»
повторилась дважды, мы сообразили — что-то тут не так и кинулись звонить
хозяевам. Увы! Дома никого из них не оказалось (все давно были на своих дачах),
а мобильных телефонов тогда еще не было…
Пришлось смириться со своей участью. Из-за того, что нам всякий раз объявляли
об очередной задержке рейса «всего на полтора часа», мы сидели в
нашем «депутатском (VIP-) зале» (в котором не было ни кондиционеров,
ни буфета, а всего лишь несколько бутылок минеральной воды «Боржоми»,
которую мы быстро выпили), как привязанные (к тому же мы уже прошли весь
аэропортовский, таможенный и прочий контроль). Наконец, к полуночи нас провели
в гостиницу, расположенную прямо в аэропорту. Было уже темно. В гостинице нас
разместили в номерах по двое. Мы с «моим» австриякам вошли в
отведенный нам номер (кондиционеров в гостинице не было и окна не открывались)
вероятно, из-за шума самолетов с летного поля. В полной темноте я стал
нащупывать выключатель — и вдруг замер. Мне послышался какой-то шорох, или даже
шелест, наполнивший помещение. Осторожно нащупав выключатель, я врубил свет — и
буквально остолбенел. Вся белая, известковая стена была покрыта полчищами
огромных черных овальной формы тараканов — от них-то и исходил услышанный нами
шорох или шелест.
Мгновение — и они бросились врассыпную. Выносить это зрелище дольше было выше
моих сил, и я вырубил свет. Австриец, хранивший на протяжении всей описанной
выше душераздирающей сцены изумленное (или стоическое) молчание, наконец подал
голос, предложив лечь спать.
Подойдя к не застеленной кровати с панцирной стенкой, я устало упал на нее…и
был поражен сокрушительным ударом. Сетка кровати была настолько растянута
бесчисленными постояльцами, что я всем телом — от затылка до пяток — плашмя, со
всей силы, ударился о дощатый пол…
К счастью, у нас с собой была бутылка французского коньяка «Мартель»,
подаренная нам в дорогу щедрыми «свемовцами». Коньяк бы теплый, но мы
выпили его с австрияком, закусывая размякшим, теплым (таявшим не только во рту,
но и в руках) шоколадом «Золотой ярлык» производства кондитерской
фабрики «Красный Октябрь», передавая друг другу бутылку, и под самое
утро, обливаясь потом, забылись беспокойным сном, пока нас не разбудили к
утреннему рейсу…Как говорится, у каждого — свои тараканы…
Однако же, вернемся к моим наблюдениям за тараканами ночью в кухне коммунальной
квартиры на Малой Молчановке, к которой проживал мой друг «барон Бэн фон
Шток», прозванный на мощное телосложение и рост «Биг-Бэном».
Тогда я еще не был знаком с кухней народов Юго-Восточной Азии и не ведал, что
эти удивительно умные, хитрые и осторожные насекомые идут в пищу — например, в
салаты…Век живи — век учись…
Впрочем, едим же мы улиток (эскарго с зеленым чесночным маслом на ломтике
белого хлеба — это просто объедение!), лягушек (впервые мне довелось
попробовать лягушачьи лапки не во Франции, а в Германии в 1981 году, в мой
первый выезд в «империалистическую» ФРГ — до сих пор помню этот
смешанный вкус, отдающий одновременно курятиной и, как мне тогда показалось,
осетриной! -, хотя потом едал их и во Франции), раков, крабов, лангуст, омаров
(теперь у нас почему-то принято именовать их по-английски —
«лобстерами») и креветок (с длинным белым «багетом», да
если запастись при этом парой литров пива — лучше светлого, конечно, это —
«песня»)! А ведь, при ближайшем рассмотрении, разница во внешнем виде
между креветкой, кузнечиком, саранчой и тем же тараканом не так уж и велика. О
кальмарах, каракатицах, осьминогах и прочих «морских пауках» я не
говорю, как и о мидиях и устрицах. Не зря еще бессмертный гоголевский Собакевич
говорил в первом томе романа «Мертвые души»: «Я устрицу ни за
что в рот не возьму, Я ЗНАЮ, НА ЧТО УСТРИЦА ПОХОЖА». Sapienti sat!