Николай Косых. Поэтическая страница военного времени.
Солдат
Последний бой – последний твой рубеж.
Ранение последнего осколка.
Да, госпитальный врач закроет брешь,
А матери лечить её ребёнка.
А ты судьбу страницами листал,
И горечь её слёз топил в стакане.
Ты был – и эту горечь испытал! –
В Великую, в Чеченскую, в Афгане.
Каким ты стал? А помнишь?.. Паренёк:
Смеялся, успокаивал, лукавил…
Но после материнского: «Сынок!» –
Ты детство в фотографиях оставил.
Оставил тех, с кем Родину делил,
А для себя – лишь право обернуться,
Окинуть взглядом то, чем дорожил,
Чтобы однажды к этому вернуться:
Сюда себя живого возвратить,
В житейском незаметно раствориться
С единственным желанием – забыть…
Но от войны уже не откреститься.
В Великую – ты Родину спасал.
В Афганскую – ты верил… так случилось.
В Чеченскую – приказы выполнял,
Чтоб это никогда не повторилось.
Увидел, содрогнулся, заглянул,
Прошёл дорогой правды и обмана.
Ты – был! Ты этой горечи хлебнул,
Оставив свою боль на дне стакана.
Живые имена
Под берёзой лежит безымянный солдат.
Поминает его тишина.
Поминает его безымянный закат
И забывшая Бога страна.
Пуля в грудь, и в глазах поволокой – печаль.
Пал в сырую траву рядовой.
А на небе зажглась фронтовая свеча,
Полыхая армейской звездой.
Похоронкой кольнул безутешную мать
Той звезды треугольник письма.
Опустившись на стул, зарыдала она,
Вдруг поверив, что смерть – не обман.
Он оставил её, чтоб исполнить свой долг.
Как струна его голос дрожал:
«Я вернусь!» – говорил, утешая, как мог,
Только слово своё не сдержал.
На ступенях Рейхстага: «Ура!» – не кричал,
До победного дня не дожив.
Просто шёл на врага, и за Родину пал,
Не додумав, не долюбив.
Тех, кто в память ушёл, жизни не пожалев,
Не коснётся висков седина,
Чтобы годы спустя находили в земле
Безымянные их имена.
Молись, пехота!
Кто куда, а мы в пехоту.
Шаг держи – не пропадем!
Не отступим ни на йоту
Под кусающим свинцом.
— Что, товарищ, ранен?
— Худо.
— Ну, оно не в первый раз.
Ты молись Ему. И чудо
Ожидай, как тот приказ.
Ведь у веры есть награда,
И она тебя найдет.
Потерпи, браток, так надо.
Смерть отвадим от ворот.
Отдохнуть пора костлявой,
Да и то – невмоготу
Тешить слух могильной славой
В этом чертовом аду.
Нос держи бодрей, пехота!
Ветер бьет в глаза свинцом.
У бойца одна забота –
Не ударить в грязь лицом.
Кровь на вкус снимает пробу,
Пули нервы теребят.
Жив? Молись. Хотя б попробуй!
Даже, если про себя.
Фронтовик
Идет старик нетвердою походкой.
Идет домой походкою седой.
Пусть жизнь его попахивает водкой,
Он все такой же бравый рядовой.
Медалями теснят воспоминанья
Простреленную грудь фронтовика,
Вместившую все крестные страданья
До самого победного глотка.
Родной земли ему казалось мало –
Войну загнал в поверженный Рейхстаг,
Чтобы она на части раздирала
Его покой под натиском атак,
Терзая старость немощью героя.
Но ей не победить любовь к земле.
Земля утешит память после боя
Российским Божьим хлебом на столе.
Война – лишь миг в бессмертии мужчины,
Коль саму смерть пытался пережить.
Как ордена старик несет морщины,
А в них молитвой спрессовалась жизнь.
Пехота
Не к добру, видать, испортилась погода,
Остудив неугомонного бойца.
И недаром поредевшая пехота
Приуныла в перекрестии свинца.
— Не оставит «ненасытная» в покое.
Смерть есть смерть, и для живого – это страх.
А пока солдат готовится в окопе
Бросит тело в бесконечное: «Ура!»
Эх! Письмо бы написать, чтоб треугольник
Успокоил, может быть, последний раз
Тех, кто в память неожиданно уронит
Слезный дождь необратимого вчера.
Пусть любовь над головой тревожит верба,
И в глазах стоит заплаканная мать…
За Россию, за поруганную веру
Мы способны убивать и умирать.
Дорога войны
Война… Пришла война.
Споткнулась у порога.
И позвала она
В кровавую дорогу.
И что ей не спалось?
И что она добилась?
Внутри оборвалось,
Слезою покатилось.
Вся жизнь – наперекос! –
Взмолилась: «Как же это?»
В глазах немой вопрос
Остался без ответа.
О горе мирный сон
Разбился, как копилка.
И крутит патефон
Прощальную пластинку.
Встречает свой звонок
Весёлый класс десятый…
Безусый паренёк
Сегодня стал солдатом.
Чем в жизни дорожил
Совсем ещё недавно,
Он в память положил
Нагрудного кармана.
О чувстве о своём
Нашёл слова простые,
Сменив родимый дом
На будни фронтовые.
Сражался и терял,
Вчера сугубо штатский,
Ногами отмерял
Нелёгкий путь солдатский.
Боль материнских слёз
И красный шёпот флага
Через войну пронёс
До самого Рейхстага.
Победная весна
Споткнулась у порога.
Закончилась война,
Но нет конца дороге…
Не забывай
Солдат ушел. Солдат погиб,
Оставив мать. Так было надо.
Спят вечным сном его враги,
И тот, убивший ее чадо.
А немец не жалел людей:
Шел убивать Российским полем
Еще безусых сыновей,
Что жизнь любили перед боем.
Ты, мать врага, молила жизнь:
«Не забывай, подруга, сына».
А он и боя не прожил –
В позоре спит его кончина.
А мать российская не спит.
Она всего лишь мать и только.
Слеза упрямая рябит,
И в церкви свечка плачет горько.
И сердце вздрогнуло моля,
Мать, слезы выплакав, просила:
«Согрей солдатика, земля!
Не забывай его Россия!»
Начало
Из окруженья вырвался солдат,
Прилег в траву: на солнце разморило.
Проснулся… Жив! И этому был рад.
Погибли все. Его не зацепила
Ни пуля, ни бомбежка, даже нож,
В лицо летящий, полоснул лишь кожу.
А немец поплатился ни за грош:
Прошил вражину автоматной дрожью.
— Смотри-ка, хает бабка сорванца.
Куда идешь, бабуль? Бойца накормишь?
«За что кормить такого наглеца?»
— Хотя бы в доме до темна схоронишь?
«Иди воюй, коль держишь автомат.
На горький хлеб еще не заработал.
Ты не девица, вижу что солдат».
Упреки бабки выступили потом,
И зубы прикусили его злость:
«Ну, ты иди, иди своей дорогой!»
Слова застряли, словно в горле кость.
Зашелся кашлем, отошел немного.
Пацан к солдату молча подскочил
Печеную картошку сунул в руки,
Взглянув в глаза, сказал: «Ты не кричи,
А то еще с тобой помрешь со скуки.
Кричишь как баба, а еще большой».
Солдат вздохнул, к нему вернулась сила:
— Эх, бабка, — отвернулся и пошел…
А бабка его вслед перекрестила.
А я пойду…
Война… Десятилетка за плечами,
И парень прямиком в военкомат.
И юноше уже не до печали:
Вчерашний школьник – завтрашний солдат.
Переполох в квартире. Парень спятил!
«Ты что, с ума сошел?» — кричала мать.
А он лежал спокойный на кровати:
— Мать, не тебе судьбу мою решать.
Сестра сердилась: «Был бы на заводе,
Там бронь дают, а я похлопочу».
— Сестра, смотри, не ляпни при народе!
Сидеть под бабьей юбкой не хочу.
Мать в слезы, плачет младшая сестренка,
А средняя прижалась к пацану.
И мысль вдруг обожгла слезой ребенка:
«Возьми меня, братишка, на войну»
А младшая сказала: «Меня тоже
С собой возьмите, я вам пригожусь».
Вдруг старшая сдалась и стала строже:
«Мать, не держи, проваливает пусть».
Мать в панике схватилась за кастрюлю,
Лицом чернее тучи, вся дрожит:
«Отца за правду подвели под пулю.
Видать, что и тебя не пощадит.
Ведь ты пацан еще, мальчишка…»
— Разве?
«Бросаешь мать, сестер… имей в виду.
Почто на фронт стремишься, как на праздник?»
Убьют ведь дурака!»
А я пойду…
Политрук
Гвардейцев – меньше половины…
В кромешный ад вовлечены,
И под огнем мелькают спины
Тех, кто на смерть обречены.
Не вырвешь плоть из окруженья,
Увидев, как погиб твой друг…
И, в основном, для утешенья
Всех кроет матом политрук –
Один в живых из комсостава
Среди метущихся людей.
А рана жжет, что та отрава,
Аж, пробирает до костей.
«Данилов, мать твою в печенку,
Мне связь давай, давай мне связь!»
От взрыва бросило мальчонку
Лицом вперед, впечатав в грязь.
«Орлов! Орлов! Ты где, каналья!»
Ответить старшина не смог:
Его окончились страданья –
Осколок врезался в висок…
«Петров, ко мне! Собрать гвардейцев!»
— Есть! Разрешите выполнять!
«Бегом, Петров! Пора бы немцев
Заставить русских уважать.
Ну что, гвардейцы, приуныли?
В атаку вас зову, друзья.
Кто немца бил в бою? Не вы ли?
А умирать вот так нельзя.
Пусть нет надежды на спасенье,
В траншее гибнуть недосуг».
Отбросив в сторону сомненья,
Вдруг в полный рост встал политрук.
Махнул рукою, словно плеткой:
«А ну, сынки, давай не трусь!»
И заорал луженой глоткой:
«За мной! За Родину! За Русь!»
Двадцать восемь
— Ну что, Семен, недолго ждать осталось.
А вот и танк. Сейчас его рванем!
Вот только жаль, тебя задело малость.
Но с этим разберемся мы потом.
Ты что молчишь? Не смей молчать, братишка.
«Я не молчу, отстань, в порядке я».
В тревожный разговор вмешалась вспышка.
Братишка захрипел, потом обмяк,
А его друг стонал, глазам не веря:
«Ну как же так, братишка, как же так?»
Кусая губы, превращался в зверя.
С дрожащей радостью смотрел на танк:
«Ты спи, братишка, спи, а я вот только
По-свойски с этой тварью разберусь.
По-дружески ему намылю холку,
Узнает, с кем связался, этот гусь!»
А «гусь» все ближе, лязгом оглушило,
Проснулся пулемет, прошил рукав:
«Ну, вот же, падаль, руку зацепило!»
Уже с гранаты сорвана чека.
Под брюхом танка тело задрожало.
Весь съежился, но дрогнуть не посмел.
Живот скрутило, страхом в землю вжало.
Душой молился, сердцем отвердел.
Надрывно крикнул: «Да иди ты лесом!
Ты думал, победил? Нет, сволочь, врешь!
Ты по судьбе моей прошел железом!
Держи гранату! Дальше не пройдешь!..»
Совет
В атаку поднялась пехота.
Умылась кровью Курская дуга.
Иваныч проглотил икоту,
Увидев, как рвануло паренька.
Где тот бежал, сапог остался…
Смерть свою принял, даже не упал!
Взыграли нервы в темпе вальса,
И закружившись, словно листопад.
Иваныч прохрипел: «О Боже! –
Забыв о смерти, как о страшном сне, –
Так это не убьют, быть может,
Ведь всякое бывает на войне.
До цели добегу, покуда
Силенки есть, а дальше как-нибудь.
И убивать мерзавцев буду,
Ну, если преградят к победе путь.
А с Божьей помощью не сгину,
Как хлопец тот. Маленько поживу!»
Иваныча толкнуло в спину,
И уши оглушил истошный звук…
Сидел пацан на дне воронки
И, плача, тряс седою головой.
«Да, брат, война, война, вот елки!
Совсем еще юнец, а глянь – седой.
Ты это, парень, ранен, что ли?»
«Не ранен, нет».
«А звать-то как?»
«Данилой», — застонал от боли.
«Данил, ты успокой себя пока».
«Но я боюсь, мне очень страшно».
«Страх позабудь, Данил, давай, вперед!
Ты будь собой, вот это важно.
Ведь мы солдаты, значит, мы народ.
А плакать больше не пытайся:
Зачем? Чай, не в кровати, – под огнем.
Ты это… страху-то не поддавайся.
И помни: будем живы – не помрем.
Я это… так скажу, как другу:
Пойми, чудак, я тоже не герой».
И, заглянув в глаза друг другу,
Они рванули в смертный бой.