Уважаемые наши читатели! Знакомьтесь с новым другом «Литературного коллайдера». Это – Татьяна Васильевна Лукьяненкова, уроженка Брянщины, уникальная русская женщина. Большую часть своей жизни она посвятила служению Русской национальной культуре. А если быть точнее – служению современной русской поэзии. Сама Татьяна Лукьяненкова стихи не пишет, но Господь даровал ей другой дар, может быть, даже более редкий, чем поэтический, – дар слушателя. Она очень тонко реагирует на истинные таланты. И не только реагирует, но и активно помогает им пробиться к народу. Многие одаренные поэты Брянщины благодарны ей за то, что их произведения увидели свет. Татьяна Лукьяненкова собирает средства на издание книг своих земляков, не имеющих возможности это сделать самим. Она не стесняется обращаться к общественности, к состоятельным или знаковым людям, к местной администрации. И ее усилиями книги брянских талантливых поэтов издаются. Кроме издательской деятельности она занимается организацией Дней поэтов и писателей на их малых родинах, в деревнях и селах. Эти мероприятия, как правило, проводятся в честь уже умерших творцов. Но тем они втройне дороже для их земляков, родных и близких.
Видимо, за столь полезный труд во благо грядущей России, Господь открыл у Татьяны Лукьяненко писательский талант прозаика. Здесь мы представляем ее повесть, которую будем печатать с продолжением. В ней автор расскажет о своем жизненном пути, который не отделим от пути всего русского народа.
1
Моя мама умерла так рано, когда я еще не умела произносить древний спасительный клич всех детей….Но, видимо, прощаясь со мной, в этот печальный миг она посмотрела на меня с такой пронизывающей болью и нежностью, что её взгляд отпечатался в моей памяти и создал образ. Этот образ неожиданно появлялся передо мной в самые трудные, порой, казалось бы, безысходные минуты жизни. И был настолько реален….Стоило мне заплакать, как мама тут же появлялась и излучала тепло. Но когда я протягивала руку, чтобы её коснуться – она отдалялась. Теперь-то, с возрастом, я узнала, что мир многомерен….В советское атеистическое время об этом не то, что говорить – подумать было опасно. Несмотря на поддержку мамы, жизнь вносила свои коррективы и не обещала быть легкой….Папа – единственный родной человек.
Но война нанесла ему непомерные физические страдания. При освобождении Запорожья он был тяжело ранен. Его буквально изрешетили. После двух ранений в голову он не подавал признаков жизни. Погибших несли хоронить в общую могилу, но папа вдруг произвел едва заметное движение. Это заметил один из солдатиков и радостно прокричал: «,Братцы, он еще живой!» Не чудо ли это? Папу вместо могилы перенесли в вагон, где на соломе лежали ещё шестеро тяжелораненых солдат. Поезд мчался с редкими остановками, увозя их в госпиталь. По какой-то причине о вагоне забыли. Открыли … через неделю. Жив был только папа. Господь подарит ему жизнь в третий раз. Спустя годы он встретит мою маму….Она подарит жизнь мне – и уйдет….Уйдет так непозволительно рано…. Но для чего приходила она в этот мир, чтобы так быстро уйти? Для чего всё это было? Неужели весь замысел Божий в моем рождении? И какая такая роль отведена в жизни мне по Его замыслу? Каково мне предназначение? Жизнь не раз поставит перед выбором…, перед жесточайшим испытанием… И без войны. Хотя и. война была. Разве октябрь девяносто третьего не война?.. «Налево пойдешь – коня потеряешь…». Выбор на жизненном пути перед каждым из нас стоит постоянно. Это и есть в земной жизни самое трудное. Проверка на паршивость. И сколько людей расплачивается за свою корысть, легкомыслие, жестокость….Но Господь дает шанс каждому осмыслить жизненный путь и покаяться. Прости меня Боже, имею ли я право заглядывать туда, куда нельзя смотреть простому смертному? И все же….
Как и из чего складывалась моя дальнейшая жизнь? Долгие годы папа кочевал из одного госпиталя в другой. а потому в отношении меня был решен вопрос о переезде в семью его старшего брата в Белоруссию, где дядя Матвей руководил строительством крупнейшего завода. Братья были воспитаны православным дедом. Чувство родства для четверых братьев было святым. Несмотря на занятость, они буквально бросались на помощь друг к другу. Подобные отношения, к великому, сожалению, очень редко встретишь в современной жизни.
2
«Он будет твоим папой, а я – мамой» – сообщила тетя Зося, как о давно решенном. «Нет, эта!» – твердо сказала я, смягчив согласные и указав на появившийся мамин образ, видимый только мне. Но мое мнение не учитывалось. Придя с работы очень поздно, дядя Матвей заходил ко мне в комнату и вручал игрушку от папы, а вслед за этим читал от него письмо. (Как потом я узнала, он их сам и писал). Я так привыкла к папиным письмам, ждала поздний звонок дяди, выскакивала в прихожую и вопрошающе смотрела, принес ли он конвертик. В письмах папа не жалел ласковых слов, находил за что-нибудь меня похвалить. И заканчивалось письмо обещанием очень скоро приехать. И я ждала его приезд, как чудо, как сказку! Тетя Зося (полька и белорусска наполовину), каждую свободную минуту садилась за швейную машинку и строчила мне красивые платья, пальто, брючки. Всё то же заодно и моей кукле Марфуше. (На этом имени отрабатывалась моя плохая дикция.)
Жизнь шла своим чередом: ясли, садик. Мне уже четыре года и восемь месяцев. С тетей Зосей возвращаемся из садика. Проходим мимо площадки возле нашего многоэтажного дома. Останавливаемся. Завороженно смотрим на играющих детей. Тетя загадочно произносит: «Пора и нам в люди». В выходной день она надевает на меня самое красивое платье, вплетает сказочный бант и поучает: «Мы выйдем к деткам, ты с ними поздороваешься и отдашь им свои игрушки. Они увидят, что ты добрая девочка и захотят с тобой дружить». С горой игрушек мы приближаемся к площадке. Из-за них не видно моего счастливого лица. Произношу скороговоркой: «Здравствуйте, детки! К вам Тина пришла. Вот вам илгуфки». (На языке взрослых это переводится: «Душу свою дарю – сумейте принять».) Окидываю всех взглядом. Лучше бы не видеть. Не приняли. От волнения произношу , «илгуфки», что вызывает смех. Цепляюсь за тетину руку: «Зося, пойдем гулять не здесь». Произношу без приставки, «тетя»,так теплее. Кстати, о моем имени. Когда меня крестили, священник спросил, как назвали при рождении. Услышав, имя «Татьяна, задумался и сказал: «Имя Вы ей дали мученическое. Зовите в миру как-то по-другому. «Вот и назвали созвучным – Тина. Но потом приходилось очень трудно привыкать к имени официальному, мученическому. Но площадка возле дома манила. Там по вечерам, пока светло, дети резвились, наслаждались свободой. Я, замерев от восторга, стояла возле играющих в «классики». По первому зову мам дети шли или бежали домой, в зависимости от интонации маминого голоса.
Окна нашей квартиры во двор не смотрели. Тетя Зося за мной приходила сама, если я задерживалась, потому что однажды перепутала подъезды, и устроила в доме такой переполох! Но когда меня нашли на самом верхнем этаже другого подъезда, радость била через край. После этого случая стали бдительней. В один из вечеров мы заигрались с девочкой в, «классики». Оля проигрывала. Это очень обидело ее. «А тебя мама не позовет», – осведомленно и зло сказала девочка. «А зачем ей меня звать? Она тут, рядом стоит» – ответила я и протянула к маме руку. У подружки округлились глаза, она что-то подкрутила всей пятерней у виска и, подняв высоко голову, проплыла мимо. Я отказывалась после этого выходить на площадку И на мое счастье очень скоро и надолго приехал папа. Его приезд был безразмерной радостью! И не только моей. Целыми днями мы с ним гуляли. Обошли все парки, зверинцы, Шапито. А сколько втайне от тети Зоси было съедено самого разного мороженого!!!
Правда, один эпизод очень омрачил папу. Наслушавшись в садике сказок про доброго дедушку Ленина, в пять лет я сочинила стишок, который заканчивался словами, «родной наш Ленин, тебя мы не забудем». Прочитала его папе, ожидая похвалы. Папа смотрел мимо меня. А потом непохожим голосом произнес: «Да! Я эту картавую сволочь никогда не забуду. И, помолчав, добавил: «Он разрушил нашу семью». Потом, спустя годы, я узнаю, что деда раскулачили: отняли у него соху, борону и лошадь. Это всё, что помогало семье прокормиться…Дедушка этой обиды не пережил…Братья разошлись в поисках другой жизни, оставив папу на клочке земли: «Если будем умирать от голода, вернемся на этот клочок. Земля прокормит. Спустя годы младшего брата папы, офицера дивизии Тухачевского, арестовали. Он сумел сообщить об этом в короткой записке: «Брат, пришли хотя бы сухарей». Поиски дяди Демы не увенчались успехом, а лишь приносили все новые беды. На вопрос папы: «Где брат?» – отвечали: «Находится на своем посту. Но если будешь его искать, отправишься за ним». Дядя Матвей был нужен как специалист, но на крючке держали его сына, поэта. Я в свои пять лет ничего этого, конечно, знать не могла.
Но когда папа уставал во время наших прогулок, мы садились на первую встретившуюся скамейку, и он рассказывал сказки. Папа знал их такое множество! И как потом я поняла, он их сам сочинял. Ему так хотелось выговориться. В них папа доступно передавал мне все, что пережил,о чем передумал в своей жизни. Он открывал свою душу. А душа у папы была открытая, всепрощающая, мягкая. Он не ожесточился от душевной и физической боли.…Никому так не идет определение, как моему папе: «золотое сердце» Одну из сказок я запомнила на всю жизнь и, спустя годы, поняла, папа просил, нет, он умолял меня, когда вырасту, примириться с сестрами и братьями, которые не приняли меня в той, другой его семье….Потом все так и произойдет, как в той сказке. Мы станем очень-очень родными. Хотя давалось это сближение непросто…
После отъезда папы я вновь вышла по просьбе тети, «подышать свежим воздухом» на площадку. За это время произошло непоправимое: у Оли тоже умерла мама. Взрослые громко обсуждали во дворе случившееся. Оля сидела в сторонке от всех и, увидев меня, опустила голову. Моя детская обида прошла. Я подошла к ней, и, чтобы утешить, открыла ей свою тайну: «Твоя мама тоже будет приходить к тебе, как и моя. Мамы детей не забывают». Я никогда не спрашивала у неё, приходит ли к ней мама. В этом у меня не было сомнений. Святая материнская любовь….Силой своей любви наши матери, как и Матерь Божия, поддерживают нас в пути, спасают от бед, заслоняют от тревог. А мы…Недавно посмотрела документальный фильм автора Владимира Рябцева. Снят он не на московской киностудии, а здесь, на окраине нашего города – в доме, где доживают последние дни беспомощные старики. На экране – изрезанные морщинами лица, огрубевшие руки, не знавшие отдыха, покрытые простыми платочками головы. Но особенно оператор обратил внимание на печальные, устремленные на дорогу глаза: вдруг появятся те, кого они любят больше всех на свете – дети. Беседуя с одной из старух, автор фильма берет в руки письмо сына: «Здравствуй, мама. Вот уже четвертый год я не могу к тебе приехать. Так увлекся рыбалкой, что некогда тебе написать и приехать…» От неё ни слова упрека. Рада тому, что сын жив, здоров, вспомнил, написал, пусть всего раз в четыре года. Другим даже письма не пишут. Правда, когда получают официальное сообщение о смерти – едут. И нет бы упасть перед матерью на колени и вымаливать прощение – некоторые вспарывают матрацы и ищут деньги, те крохи, что, отрывая от себя, она хранила для них. Печальные лица старушек проходят перед нами на экране.
В интернате нашли пристанище матери и тещи бывших чиновников. Наверное, потому они здесь, что их простые платочки не вписались в дорогие интерьеры их богато обустроенных домов Известно, что в некоторых странах ближнего зарубежья вообще нет интернатов для стариков, к примеру, в Средней Азии и Закавказье. Там почитают родителей, подаривших великое счастье – жизнь. Отдав все силы и здоровье детям, матери уходят. И только у могильной плиты многие осознают, что они потеряли… «Прости, мамочка…» Но некому прошептать милосердное слово «прощаю». Пройдут годы, и стыд настигнет за эгоизм и черствое отношение к матери.…
(продолжение следует)