.
Чета Шелленбергов — Эдик и Ольга перебрались в Гамбург из Киргизии ещё в начале 90-х годов. Позже туда перебрались его отец с двумя своими сёстрами, (мать Эдика к тому времени уже умерла), а также его брат Владимир с супругой. Вот об этом Рождественском вечере я хотел рассказать…
На вечер мы были приглашены к отцу Эдика с которым живут две его сестры — тётки Эдика. Рождество принято встречать в семейном кругу, обмениваться подарками, говорить друг другу приятные слова. Прихватив с собой подарки и дочерей Шелленбергов, садимся в машину и едем в гости. Накоротке познакомившись с Генрихом и его сёстрами, забираем его с собой и едем в ближайшую церковь на рождественскую службу. Эдик предусмотрительно высадил дочерей у церкви ещё на пути к дому отца, чтобы те заняли очередь. Вход в церковь ограничен по мере заполнения народом мест. Каждая служба длится около часа. Нам удаётся попасть в первый заход. У входа дети раздают маленькие колокольчики и тексты с песнопениями. Нам с Эдиком удаётся сесть на откидные сиденья в проходе. Генрих с Марианной и Инной устраиваются у алтаря. По проходу к алтарю идёт священник – розовощёкий, гладковыбритый толстячок, которому на вид не больше сорока лет. За ним следует хор мальчиков и девочек со свечками в руках. Они рассаживаются кружком, и священник начинает службу. Мне впервые приходится быть на католической службе. Пытаюсь что-то снять на камеру, хотя не уверен, что это можно здесь делать. Потом вместе со всеми бренчу в колокольчик, когда им и бренчат остальные, и даже делаю попытку петь, заглядывая в листочек с текстом. Наверное, этот ритуал должен быть необходимым, чтобы получше прочувствовать католическое Рождество. В процессе службы вспоминаю, что в моих жилах течёт и немецкая кровь. Воспоминания, как бы единят меня с общей массой, на время давая ощутить себя человеком одной с ними верой. Но я – православный, крещён в православной церкви, хотя вера моя в Бога имеет весьма смутные очертания…
В доме Шелленбергов старших я чувствую себя вполне уютно. Генрих и его сёстры Галина и Ирина встретили меня достаточно любезно. Квартиру они получили сравнительно недавно, и им доставляло истинное удовольствие показывать мне своё жилище. Вся мебель, как рассказали они, досталась им от прежнего хозяина, который спросил их – нужна она им или нет. Иначе бы выбросил на помойку. Мебель оказалась очень добротной, и было совсем непонятно, зачем её нужно было выбрасывать. Но у немцев свои причуды… Ирина добавила, что так хорошо они ещё не жили – пенсия у всех одинакова и в сумме на троих составляла четыре с половиной тысячи марок. На троих очень даже неплохо…
Старушки накрыли стол на славу. Салаты, балык, грибочки, рыба, запечённая в тесте – составили холодную закуску. Эдик выставил на стол коньяк «Бишкек», который я привёз ему в подарок. Подъехали старший брат Эдика – Володя с женой Наташей и сыном Артуром. Володя дополнил общий натюрморт бутылкой водки и парой бутылок красного вина. Когда всё семейство Шелленбергов расселось за столом, тост и поздравление с наступающим Рождеством произнёс старший из семейства – Генрих. Не было за столом лишь Ольги: она должна подойти сюда сразу, как только освободится от работы, а также – дочери Володи с Наташей, которая в это время находилась далеко от дома – на учёбе в Америке. Правда, Ольга скоро подошла, с Америкой посложнее…
На горячее старушки подали индейку, запечённую в тесте с рисом, картофельное пюре, капусту и маринованные огурчики. На десерт – четыре торта, один другого краше, яблоки, фрукты и сладости. В общем, всё, что могли себе позволить скромные немецкие пенсионеры. Затем по программе вечера начался обмен подарками. Когда каждый получил своё, старушки вдруг спохватились, что подарка нет только у меня. Пошептавшись, они ушли в другую комнату и вернулись с книгой Шишкова «Угрюм-река». Поблагодарив их, я высказал сожаление, что у меня нет подарка для них. Я просто не знал об их существовании. На что те дружно ответили, что лучшим подарком для них стал я сам, приведший весточку с родных мест. Старикам всегда сложнее срываться с насиженных мест, в отличие от молодых. И, несмотря на то, что устроились все они здесь, в конце концов, неплохо, было заметно, как скучают они по Киргизии, по тем, кого там оставили, по молодости, что прошла где-то там и … уже никогда не вернётся. Сами собой пошли разговоры о стране, в которой жили все вместе, которая развалилась, рассыпалась, как карточный домик. Страны, которой не стало… Я терпеливо выслушивал вопросы, отвечал о положении в России, о политике, экономике, с надеждой и верой, что всё у нас ещё наладится, кризис пройдёт, и заживём мы не хуже других. — А кто, по вашему мнению. сменит Ельцина? – поинтересовался Генрих. – Есть ли в России другой лидер? — Думаю, будет Путин, — ответил я, возвращаясь к своим мыслям, посетившим меня в ночной поездке автобусом по пути в Германию. – Такого рейтинга, как у Путина, не было даже во времена популярности у Примакова — ни у кого. Среди всех известных политиков он всё увереннее набирает очки. Путин, скорее всего, Путин… Потом было ещё много вопросов: о Чечне и чеченской компании, о том, что отделиться Чечне не дадут, чтобы не создавать прецедента; о том, каким мне видится будущее России, её путь в наступающем тысячелетии; куда ведёт этот путь Путь в… Путь in… Путин… Разъехались по домам уже за полночь…
А на следующий день — 25 декабря — гостей принимали уже у себя дома Эдик с Ольгой…
В гостях у Шелленбергов. Рождество. 25 декабря 1999 г.
Вечером пришли гости. Карл с Таней, Вильма с Моникой, Лена. Подъехали все сразу. Ольга уже накрывала на стол. Дети ушли в детскую. Меня представили гостям. И уже не впервые за последние две недели, пришлось отвечать на многочисленные вопросы о политическом и экономическом положении России, о войне в Чечне, о том «кто виноват» и «что делать»? Устав от разговоров, пошёл к детям. Они непосредственны и не задают серьёзных вопросов… Смотрю на Ольгу — жену Эдика, на Наташу — жену — Володи, на Таню — жену Карла. Мужья их немцы, сами они — русские. Если у Эдика с Володей или у того же Карла здесь живут родные и близкие, перебравшиеся сюда раньше или позже, то у их жён вся родня, все близкие, друзья и подруги остались там, в стране, которой не стало. У кого-то в Киргизии, у кого-то в Казахстане, Узбекистане, России, Прибалтике… Смотрю на них и замечаю, что глаза их чаще всего грустные и задумчивые. И чувство ностальгии для них не пустое. Хотя вслух об этом они предпочитают не говорить. Весной Ольга собирается лететь в Бишкек, проведать родителей, родных, знакомых. Она просит меня, чтобы я побольше поснимал на камеру её детей, её квартиру, чтобы потом переписать на отдельную кассету и показать своим. Снимаю Инночку, играющую незамысловатые мелодии на флейте, Марианну, исполняющую на электрооргане «полонез Огинского». Ольга тихонько пробралась в детскую, присела в углу и слушает. Ей можно гордиться дочерьми. Но вот только глаза её почему-то грустные, блестят навернувшимися глазами… Мы уже сидим за столом с зажжёнными свечами, разглядываем альбомы с фотографиями, вспоминаем прошлое. У детей помладше стол накрыт в другой комнате. Марианна перебирает струны гитары и поёт. Её поддерживают остальные: «Ваше благородие, госпожа Разлука…», «Над землёй бушуют травы…», — песни почему-то невесёлые. И веет над столом холодной ностальгией… За полночь гости расходятся. Грустным, пожалуй, было это Рождество Христово. Хотя чистым, светлым, прозрачным. Расставаться всегда тяжело. Даст Бог, может ещё свидимся…