REX LUPUS DEUS

Во имя Отца. и Сына, и Святого Духа, аминь.

В детстве я был очень слабым и худеньким мальчиком, часто и подолгу болел. В возрасте шести месяцев заболел желтухой. Долго мучился хроническим тонзиллитом (пока мне — уже в седьмом классе — не удалили гланды, а заодно и аденоиды). В ночь с 1 на 2 сентября 1963 г., как только пошел во второй класс моей любимой школы №13, загремел в больницу. Бабушка Лиза купила на рынке отличные (как нам казалось) подосиновики и приготовила мне на ужин омлет с грибами. Ночью мне стало плохо, поднялась температура, вызвали скорую помощь. С подозрением на кишечную инфекцию меня неделю продержали в больнице, но оказалось обычное пищевое отравление. На больничной койке я впервые в своей жизни услышал от соседей по палате (мальчиков примерно моего возраста) дюжины две матерных анекдотов, которые, после выписки, с гордым видом рассказал домашним за обедом — к их немалому смущению (тем более, что в некоторых анекдотах фигурировали православные священнослужители — или, как тогда говорило большинство советских «трудящих» и «косивших» под «трудящих» жителей СССР — «попы»).

В детстве у меня часто болел по ночам живот — несколько раз вызывали скорую, пару раз даже отвозили меня в Филатовскую больницу. Наконец, когда я учился в четвертом классе, в зимние каникулы, положили меня на обследование в детскую больницу (или диспансер) в районе Остоженки (называвшейся тогда Метростроевской улицей), неподалеку от старинного серого дома в стиле модерн, где жила с родителями мамина подруга тетя Ира Дорофеева (отсидевшая в свое время срок по делу Даниила Андреева, гениального поэта и автора известной «Розы Мира», что автор этих строк узнал, однако много позже, уже превратившись из мальчика в мужа).

В больнице мне было неплохо. Поначалу я лежал в т.н. «боксе» — палате на двоих, на первом этаже правого больничного флигеля — вместе с мальчиком постарше. Делали нам какие-то процедуры (помню, брали кровь из вены — впервые в моей жизни, перетягивая левую руку в локте резиновым жгутом — было интересно смотреть, как густая, темная венозная кровь капля за каплей сочится из отверстия в толстой игле, загнанной мне под кожу). Заставляли глотать какой-то зонд на конце довольно толстой оранжевой резиновой трубки, после чего нужно было лежать на боку на застланном клеенкой топчане и смотреть, как зеленоватая жидкость — желудочный сок — сочится в подставленную стеклянную баночку — это была первая в моей жизни гастроскопия.

Кормили нас четыре раза в день, а остальное время можно было читать сколько душе угодно. Мы с моим соседом беседовали на самые разные темы, и в том числе, естественно, на мою (да, видимо, и его) любимую тему — о рыцарях. Зашел у нас разговор о Ледовом побоище. Стали мы чертить схему этого сражения, и между нами возникли разногласия. Мой сосед руководствовался довольно неточной схемой битвы на Чудском озере, содержавшейся в имевшемся у него учебнике истории СССР (периода Средневековья) за седьмой класс (хотя сам был моложе). Я же оперировал гораздо более точной (хотя, с современной точки зрения, не менее гипотетической) схемой этой битвы, приведенной в моей тогдашней любимой книге — томе втором «Истории военного искусства» (периода феодализма) под редакцией полковника (генерал-майором он стал уже после войны) Е.А. Разина (М., 1940) — учебнике для военных академий Вооруженных Сил СССР. Первый (Военное искусство Древнего Мира, М., 1939) и второй (Военное искусство периода феодализма — причем довоенный, 1940 г. издания, второй том — в отличие от послевоенного издания 1956 г., охватывал период до окончания Семилетней войны!) учебника Разина мне подарил мой старший товарищ «Джим» — папин аспирант дядя Слава Белоконь (позаимствовавший их у своего отца-генерала). Схему сражения в изложенном в книге Разина виде Ваш покорный слуга к моменту попадания в больницу выучил наизусть, но мой сосед, я полагаю, и не подозревавший о существовании учебника Разина, просто поднял меня на смех. Он утверждал, что я все выдумал, и что такого учебника нет не только у меня, но и в природе.

Предельно возмущенный, я попросил (запиской) маму, принесшую мне передачу (контакты с больными, лежавшими в «боксе», не были разрешены даже ближайшим родственникам) принести мне в следующее посещение учебник Разина, указав, на какой полке моего книжного шкафа он стоит, и особо подчеркнув, что речь идет о большой толстой коричневой книге.

И что же из этого вышло? На следующий день мама принесла мне большую толстую коричневую книгу, но не необходимый мне том Разина, а сборник статей германских генералов «Вторая мировая война 1939-1945»! Мой сосед по «боксу» ликовал — с его точки зрения, моя ложь была доказана. Нет в природе никакой книги Разина. А то, что мама перепутала книги — всего лишь моя жалкая оговорка.

Я был донельзя разгневан и заявил, что нынче же схожу домой (мы жили на Знаменке, именовавшейся тогда улицей Фрунзе, и от больницы до дома можно было быстрым шагом дойти за полчаса) за книгой и докажу ему, что Разин существует. Сосед только посмеивался (на дворе стоял февраль, а московские зимы были тогда гораздо холоднее нынешних).

Вечером, после ужина, автор этих строк вышел из бокса как будто в туалет. От входной двери туалет отделяла лишь небольшая прихожая, в которой за столом с ярко горевшей лампой сидела дежурная медсестра в белом колпачке и халате. На дверь, ведшую на улицу, был наброшен крючок, на замок она заперта не была.

Разведав все, что нужно, я тихонько вернулся в бокс. Мой сосед уже крепко спал. Я взял из тумбочки авоську (плетеную веревочную сумочку, распространенную в то время; ее брали с собой все простые советские граждане, куда бы они ни шли — «авось удастся купить что-нибудь из продовольственных или хозяйственных товаров») и осторожно вышел в предбанник. Лампа на столе горела по-прежнему ярко, но медсестра куда-то отлучилась. Этого мне только и было  нужно.

Я потихоньку откинул крючок, приоткрыл дверь и прошмыгнул на улицу.

Шел легкий снежок. Ваш покорный слуга был одет в трусы и майку, синюю байковую пижаму и больничные тапочки. Действовал я как будто во сне и холода совершенно не ощущал.

Было часов одиннадцать вечера, но по пути на улице мне попадалось довольно много прохожих. Я неторопливо шел по Метростроевской по направлению к станции метро «Кропоткинская» (тогда напротив нее, на месте взорванного большевиками Храма Христа Спасителя, о чем я к тому времени уже знал из рассказов бабушки и мамы, днем и ночью исходил паром открытый бассейн «Москва»). Никто из прохожих не только не остановил меня, но, кажется, вообще не обратил никакого внимания на одинокого мальчика в больничной пижаме и тапочках на босу ногу, идущего февральским вечером с авоськой куда-то по своим делам.

Перед самым магазином кондитерских изделий (теперь там расположен магазин Московской Патриархии Русской Православной Церкви «Софрино») мне случайно повстречалась одна из медсестер нашей больницы, как раз шедшая заступать на ночную смену. Окликнув меня, она спросила, куда это я направляюсь.

Я спокойно изложил ей ситуацию, показав авоську и обещал через час вернуться обратно в «бокс».

Очень спокойным тоном (надо отдать ей должное) медсестра сказала: «Знаешь что? Сейчас довольно поздно. Родители уже спят. Им завтра утром рано на работу. А тут ты придешь, будешь звонить в дверь, разбудишь их, переполошишь, начнешь искать свою книгу…Знаешь что? Давай лучше сейчас вернемся в больницу. А завтра утром я сама позвоню твоей маме и попрошу ее принести тебе нужную книгу».

Я безропотно согласился, и мы вдвоем вернулись в больницу.

В больнице царил переполох. Мой сосед проснулся, увидел, что моя кровать пуста, и сначала решил, что я в туалете. Когда же он, по прошествии некоторого времени, сходил проверить, там ли я, и меня в «кабинете задумчивости» не обнаружил, то сразу вспомнил, что я собирался идти домой за книгой, и переполошил весь персонал. Не помню точно, что мне говорили медсестры и врач, но могу догадаться…Я лег спать и проснулся совершенно здоровым, безо всяких признаков простуды (несмотря на хронический тонзиллит).

Когда моя беднея мама пришла с передачей, гардеробщица (или нянечка) огорошила ее словами: «А твой-то ночью сбежал!» Маме стало дурно и она пребывала в расстроенных чувствах, пока ей не объяснили, что ее непутевый сын не только сбежал из больницы, но уже успел в нее благополучно вернуться.

Книгу Разина мне в больницу так и не принесли, но мой сосед уже, видимо, не нуждался в доказательствах своей неправоты.

Вскоре меня перевели из «бокса» в общее отделение, где я…заразился свинкой и в результате провалялся в больнице месяца два.

Кстати, именно там, в больнице (у нас там было нечто вроде холла, где стоял черно-белый телевизор) автор этих строк впервые увидел телепостановку по «Преступлению и наказанию» Федора Михайловича Достоевского. Момент убийства старухи-процентщицы мне запомнился особенно хорошо: на экране, как в театре теней, тень Раскольникова размахнулась тенью топора и рубанула им по затылку тень старухи, которая коротко взвизгнула. А вот убийства бедной Лизаветы я, странным образом, не запомнил (возможно, его вообще исключили из сценария)…Вместе со мной постановку с неподдельным интересом смотрели и дети помоложе. Так что к восьмому (или девятому, точно не помню) классу (когда мы проходили роман Достоевского в рамках школьной программы), Ваш покорный слуга уже был во всеоружии…

Здесь конец и Господу нашему слава!

• Share it
• Email