Мы завершаем публикацию поэмы Игоря Гревцева «Три ступени на Голгофу или Вечный Воин», представляющую собой продолжение лучших традиций русской поэзии. На очереди – третья часть. Это — наше прошлое, настоящее и, вероятно, будущее.
1
Когда я разбрасываю руки в стороны,
я становлюсь похожим на Крест.
А в те мгновения Вечности,
что уменьшают меня до начальных размеров
Бессмертия,
я превращаюсь в материнское благословение
под рубахой далёкого предка.
…очень редко.
И только тогда,
когда это необходимо.
Помню:
я сохранил тебе жизнь,
когда был ты зверёнышем голым.
Помню:
вывел тебя угоревшего
из горящей избы.
Помню:
бросил корягу
под ноги хмельному монголу,
и клинок его
кровь твою
только слегка пригубил.
Я довёл тебя целым и невредимым
до вершины кровавой годины, –
Будь удачлив,
мой предок убитый.
Завтра – бой!
Завтра – тот отгремевший бой.
Я прощаюсь с тобой…
до начала
другого
предка…
2
На плечах – походная усталость.
Солнце жжёт, не радуя, а зля…
За шеломенем давно осталась
Дорогая Русская земля.
Мы идём уже вторые сутки
Диким Полем. Впереди – дозор.
Смолкли песни, шутки-прибаутки –
Так смолкают птицы пред грозой.
Чую кожей под бронёй кольчужной
Жизнь чужую на чужих буграх.
В ножнах меч, а будто безоружный:
Так всегда, пока не видим враг.
По бурьяну вражеский лазутчик
(Незаметно так, поди, сумей)
Пробирается змеёй ползучей.
Сколько их в округе, этих змей?
Наконец-то, рать их перед нами –
Ожило осиное гнездо:
Вот над молодыми бурьянами
Показался первый их ездок.
Долго ж вы судили да рядили
Прежде, чем увидеть русский стяг.
Вы на Русь набегами ходили,
А теперь она у вас в гостях.
Путь на Днепр, для вас когда-то торный,
Навсегда теперь повёрнут вспять.
Над полками – Спас Нерукотворный,
Вам Его вторично не распять!
И отныне степь не будет Дикой,
Чем бы ни решился этот бой,
Ибо чистый Свет Христова Лика
На Восток ведёт нас за Собой.
3
Какая горластая нынче цикада!
Ночная трава не поёт, а вопит.
Такая погода – мечта конокрада:
За криком цикады не слышно копыт.
Но это я к слову… на сердце иное, –
Не в силах его и покой соблазнить:
То птицей забьётся, то раной заноет
В предчувствии междоусобной резни.
Да сколько же можно сражаться друг с другом?
Уже не выносит ни плоть, ни душа.
Пора бы истлеть сыромятным подругам
В набегах, что братья на братьев вершат!
Одна только злоба с безумием вровень…
Хоть вой от тоски, хоть от боли стони,
Но, братья по духу и братья по крови,
Мы делим друг друга на «мы» и «они».
А в небе, венчая шеломы и пики,
На наших хоругвях – одни образа.
Их очи глядят не на встречные лики,
А в наши забывшие Бога глаза.
В молитвах прося одного и того же,
Мы Тело Христа своей рознью дробим.
Доколе, доколе, о Господи Боже,
Тобою наш грех будет кротко терпим?!..
Роса выступает на кольцах кольчуги;
День битвы грядёт, чтобы взять свою дань.
Умолкла цикада, проснулись пичуги –
Две русские рати выходят на брань…
4
Пылают посады, горят города,
Деревни и сёла затоплены плачем.
По Русской земле, отпустив повода,
Татаро-монгольская конница скачет.
Железным потоком сметает она
Полки и дружины разрозненных княжеств.
Померкло дневное светило и, даже,
От ужаса кровью покрылась луна.
Ну, что же, достойная кара за грех
Разросшейся братоубийственной брани.
Кололи князья свою Русь, как орех,
И каждый считал, что он Божий избранник.
Ну, вот и дождались ответа с небес!
Теперь – ни великих, ни малых княжений,
Все стали равны под пятой унижений:
Что князь, что холоп, что в кольчуге, что без.
Мы поняли всё, Иисусе Христе!
Мы примем укор Твой, и ропот задушим.
Ладонь палача запеклась на хлысте,
И хлещет он наши заблудшие души.
За ненависть к братьям нас гонят в полон,
И жён обнажённых на рынки выводят.
За кровь православных в крещёном народе
Повсюду стоит несмолкаемый стон.
Я воин, и мне остаётся одно:
Клочочек Руси заслоню я собою.
И если такое мне право дано,
О Господи, дай умереть пред Тобою!
5
Ты помнишь, как после молитвенных правил
Стоял я один, без друзей и супруги,
И луч заходящего солнца кровавил
До блеска обтёртые кольца кольчуги?
Ты помнишь, как звякнули ножны о камень,
Когда я упал пред Тобой на колени,
И ризы коснулся – о, нет, не руками –
А только лишь тайным сердечным томленьем?
Молил я Тебя: «О всепетая Мати!
Готов я принять свою долю солдата,
Но дай мне увидеть, как русские рати
Повергнут к копытам коней супостата»
И Ты снизошла… Ты на миг мне явилась,
Как будто бы чем-то покрыв мои плечи…
Но миг этот был – несказанная милость
В преддверии нас ожидающей сечи.
От страха храпели ретивые кони
И прятали морды в пожухлые травы.
Но нас охраняла надёжней, чем брони,
Святая уверенность в том, что мы правы.
Тяжёлым был бой… Кровь не сохла от пота,
И некогда было прощаться с друзьями,
И каждый – работал, работал, работал
За грудами тел, как в колодезной яме.
Но даже и в том подоблении аду
Я нёс Твою радость в измученном теле,
И принял свой смертный удар, как награду,
В тот самый момент, когда мы одолели.
Я так благодарен Тебе, Богоматерь,
За высшую эту награду солдата:
Я видел! Я видел, как русские рати
К ногам Твоим бросили стяг супостата!
6
Грусть на сердце упала –
Так, хотят-не хотят,
С искорёженных палуб
В море мачты летят.
Так на поднятых трапах,
Даже в сонмище волн,
Сохраняется запах
Провожающих жён.
Мы уходим, Россия,
Но сквозь смертный азарт,
Где бы нас не носило,
Мы вернёмся назад.
Коль не сами, то в песнях,
В золотых желудях.
В облаках поднебесных,
Да в осенних дождях.
Впрочем, это не важно:
Нам года не грозят, –
Умереть бы отважно
Там, где выжить нельзя,
Чтобы яркой кометой
В мир ворваться, да так,
Чтобы знали все – это
Русский воин-моряк!
Чтобы клич наш: «За Веру,
За Царя и за Русь!» –
Оправдал в полной мере
Расставания грусть.
Если б мир не дробился
На Добро и на Зло,
Кто б из русских решился
Море брать на излом?
7
Режет шрапнель траву…
Ладно бы, лишь её,
Но эти осы рвут
Полк, что прикрыл редут:
Смерть на чины плюёт –
Косит она подряд
И рядовых, и тех,
Кто возглавляет ряд.
Слышу шлепки гранат
Мягкие, будто в мех.
Пули бойцов разят,
Тело полка сковав.
В Вечность идут друзья,
Но отступать нельзя –
Там, позади Москва.
Вот и меня достал
Смертным перстом свинец,
Чтоб пред Лицем Христа
Я, как и все, предстал,
Принявшим свой венец.
И умолкает вдруг
Ядер колючий вой, –
Вижу цветущий луг,
Павших друзей вокруг…
Господи! Я – живой!
8
Ну, что ты, родная, ну, что ты?
Позволь мне слезинки стереть.
Награда солдатской работы –
На поле сражения смерть.
Там приторно пахнет люцерна,
Там буйно цветёт череда…
Не плачь… ты жена офицера,
И, значит, солдатка всегда.
Опять покраснеет рябина
И полночи станут длинней…
Ты мной, как Россия, любима,
И всё же – вторая за ней.
Я знаю, как это не просто:
С Отчизною мужа делить.
Не всякой такое по росту,
Не каждой связать эту нить.
И если назад не вернусь я
(А это возможно вполне),
Скажи: обвенчался он с Русью,
И счастье обрёл своё в ней.
Ведь нет для солдата дороже,
Честней и желанней судьбы,
Чем пасть на её бездорожье,
И вечно супругом ей быть.
Не плачь, не скорби, дорогая,
Всё видит Господь с высоты:
Россия – она не другая,
Она – это то же, что ты.
9
«За Веру, Царя и Отечество!» –
Наш клич боевой потряс
Планету и всё человечество
До всех его наций и рас;
До всех городов с деревеньками,
До каждой отдельной семьи;
До всех Пугачёвых со Стеньками,
Которым хребты он сломил.
Звенел он всегда перед битвами,
Как новый Вселенский виток.
Его с нашей кровию впитывал
И Запад, и Юг, и Восток.
И пусть не пробился в их келии
Мистический этот призыв,
Но он до последнего склеивал
Меж Богом и миром разрыв.
А нынче за что умираем мы,
Порою горячку поря?
Мы Богом жестоко караемы
За то, что отвергли Царя.
И даже смертями геройскими
Не смыть нам предательства грязь…
Какое б не подняли войско мы,
Они его рубят, глумясь.
«Они» – эта шваль краснопёрая,
Из нор повылазивший «класс».
И всё же… и всё же, История
Сегодня за них – не за нас.
А мы, офицеры и воины,
Ломаемся в этой борьбе.
Ну, что ж, мы того удостоены,
Чего заслужили себе.
…Кусаю в безсилии губы я,
От злобы безплодной трясусь.
И давит шинель меня грубая,
И не принимает нас Русь.
И всё-таки делать мне нечего –
Сгореть, так не в рабском аду.
«За Веру, Царя и Отечество», –
Шепчу и… в атаку иду!
10
Позёмка вползает холодной змеёй
Под ворот колючей шинели.
Но гордо стоят над замёрзшей землёй
Красивые русские ели.
Окоп заметается белой крупой –
Почти и не видно окопа,
Но в нём предстоит мне решительный бой
С ревущей на поле Европой.
Она мою Родину траками рвёт,
Снарядным железом корёжит,
И хочет всё вывернуть наоборот…
Дай силы мне выстоять, Боже!
Тяжёлые танки страшнее зимой
Под хруст раздробляемых льдинок.
Вот этот огромный, наверное, мой.
Ну, что ж, впереди – поединок.
На бруствер я связку гранат положил,
Для верности снял рукавицы…
Обидно не то, что я мало прожил,
А то, что не видел столицы.
За что я сегодня здесь насмерть дерусь
С таким непонятным упрямством?
За нами Москва, а за нею – вся Русь,
А дальше – Небесное Царство.
Конечно, в России безбожная власть,
И зло комиссары лютуют,
Но если в бою этом нужно мне пасть,
Погибну за Русь я Святую.
И кто б не играл ею с бесом ва-банк,
Она не бывает безбожной…
Ну, всё… приближается вражеский танк:
Я вынул чеку осторожно.