Вольфганг Акунов. Пивные молодости нашей

От автора. Давно уже мне не дает покоя мысль сохранить в памяти грядущих поколений реалии старой Москвы,  уходящей прямо-таки на глазах. Особенно на фоне беспардонного искажения эти реалий в современных художественных фильмах, посвященных якобы недавнему прошлому (об искажении давнего прошлого что и говорить — мы тогда сами не жили). Этот цикл «отблесков прошлого» кому-то может показаться не интересным (как, скажем, «Москва и Москвичи» незабвенного дяди Гиляя). Ну что ж, значит — не для них это было написано.

Моему другу Андрею Баталову-«Бате»


«Кусок поджаренной ветчинки, полежавшей в рассоле, да с картофельными кнедликами, посыпанными шкварками, да с капустой!..Пальчики оближешь! После этого и пивко пьется с удовольствием!… Что еще нужно человеку?» Ярослав Гашек. Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны.


Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

В жизни мне пришлось побывать в разных странах и посетить там — скажу без преувеличения! — великое множество пивных. В мюнхенском «Гофбройхаузе» я как-то (в хорошей компании) выпил за долгий вечер 14 литров светлого фильтрованного баварского пива, перемежавшихся рюмочками энциана (настойки горечавки) под хорошую закуску (я съел, помнится, две увесистые, отлично прожаренные, свиные рульки с хрустящей корочкой — «швайнсхаксен» — с картофельным пюре, горчицей и тушеной квашеной капустой —  и даже, нежданно-негаданно, был награжден за это «достижение» медалью белого металла с изображением монашка в капюшоне — «Мюнхенер Киндль» — на покрытых бело-голубыми ромбиками шейной ленте). Много еще было разных историй, связанных с пивом и пивными. Но с посещениями пивных твоей юности и молодости, разумеется, ничто в сравнение не идет…

Помню, например, так называемую «Яму» — подвальную пивную на углу Столешникова переулка и улицы Кузнецкий мост. В этом пивном подвале всегда было зело людно, тесно, дымно и чадно. Я обычно ходил пить пиво в «Яму», когда навещал моих бывших одноклассников, поступивших после окончания школы в расположенный неподалеку от пивной Московский Архитектурный Институт (МАРХИ) — например, моего закадычного друга Андрея Баталова alias «(пана) Баты» alias «Мэтра»  alias «Апостола». Со многими из их институтских однокашников, пусть даже и не учившихся в нашей спецшколе №13 Краснопресненского района города Москвы с расширенным преподаванием немецкого языка, я, тем не менее, был знаком и даже дружен еще с школьных лет. Почти все они (кроме, если не ошибаюсь, Лешки Туркуса) до института учились в школе №50 (с архитектурным уклоном) во дворе кинотеатра «Форум» неподалеку от Колхозной (ныне — Сухаревской) площади (где, кстати, жил тогда с мамой, бабушкой и дедушкой друг нашего детства и одноклассник Виктор Милитарев alias «Милитарша» alias «Милишвили» alias «Инжир» alias «Жирное Мясо» alias — «Милитопик» alias — «Мелик» alias «Молли-Белый-Хвостик» alias «Эмбрион» alias «Крепыш» alias «Солнечный Кабанчик», — начинавший уже в то кажущееся ныне людям нашего поколения столь далеким время понемногу трансформироваться из «просто» неординарной личности в личность поистине легендарную; впрочем, о нем — разговор особый).
 
50-я школа славилась если и не на всю Москву, то на всю территорию современного Центрального Административного Округа, своими школьными танцевальными вечерами, на которых играли модные рок-группы (тогда, впрочем, мы говорили еще не «рок-музыка», а «бит-музыка», официально же рок-группы именовались «вокально-инструментальными ансамблями», сокращенно: ВИА, например: ВИА «Цветы» — будущая группа Стаса Намина, ВИА «Скоморохи», ВИА «Веселые ребята», ВИА «Поющие гитары» и даже ВИА «Битлс»). В 50-й школе учились, например, Сашка Бродский («Брод»), Андрей Днепров, Петя Нестеров, Коля Афанасьев («Афонька» alias «Афоня» — его жизнь занесла дальше всех, аж в Лос Анджелес), Таня Фролова (по прозвищу «Фри Лава») и многие другие. Тогда танцевали, главным образом, шейк и медленные танцы (мало кто хорошо танцевал рок-н-ролл, хотя, конечно, были и такие). Впрочем, довольно об этом…

В пивном подвале на Кузнецком всегда стоял дым коромыслом от (и тогда еще довольно дешевых) крепких сигарет (в том числе и без фильтра), папирос, трубок и даже сигар. Сигары тогда в Москве мало кто курил, хотя одно время — когда мы еще учились в школе — чуть ли не во всех киосках табачных изделий продавались отборные гаванские сигары марок «Упман» и «Монте-Кристо», первые — в серебристых, вторые — в бежевых, с изображениями обнаженных шпаг, жестяных завинчивающихся гильзах. Стоили они, по нынешним временам (и по сравнению с западным рынком), конечно же дешево, но по нашим представлениям, наоборот, очень дорого — по рублю за штуку (вероятно, Куба расплачивалась ими со «старшим братом» по социалистическому лагерю на бартерной основе — думаю так, потому что эти дорогие сигары как-то в одночасье исчезли из продажи). Продавались некоторое время и кубинские сигареты «Лигерос», но у них, несмотря на крепость табака (ведь они, как-никак делались из обрезков «тех самых» гаванских сигар!) был отвратительный вкус — не зря их прозвали в народе «Смерть кубинцам!».

Вернемся, однако, в наш пивной подвальчик на Кузнецком. Пиво тогда было принято подсаливать прямо в кружках. Мы часто натирали солью края не слишком чисто вымытых стеклянных кружек (дизайн которых был когда-то разработан Верой Мухиной, известной более как скульптор, автор «эталона социалистического реализма», «самой знаменитой пары СССР», «идеала и символа советской эпохи», короче — украшавшего вход на ВДНХ монумента «Рабочий и колхозница») с ледяным и не слишком крепким — скажем прямо! — пивом. Солонки с крупной солью стояли прямо на столиках. Если мне не изменяет память, когда-то на столиках стояли даже тарелочки с бесплатными солеными сушками (хотя, возможно, я ошибаюсь, и за сушки приходилось платить). В некоторых пивных (надо сказать, что тогдашние «торговые точки» Общепита носили весьма разнообразные названия: просто пивные, пивные бары, пивные залы, столовые, кафе-столовые, домовые кухни, фабрики-кухни, кафе, кафетерии, чайные, шашлычные, чебуречные, хинкальные, пельменные, блинные, котлетные, сосисочные, пончиковые, бутербродные, рюмочные, кафе-молочные) продавались красные, вареные в соленой воде речные раки (как правило, не слишком крупного размера; после поедания большого количества раков выступали беловатые пупырышки-прыщики на кончике языка) и креветки (как правило, очень мелкие). Впоследствии (например, в пивной на нынешнем Новом Арбате, сиречь на тогдашнем проспекте Калинина, прямо напротив бывшего магазина «Рыба», ставшего ныне аптекой «Ригла» — там, где сейчас расположен пивной ресторан «Генацвале», рядом с бывшим кафе «Валдай») стали предлагать к пиву (подававшемуся не только в полулитровых стеклянных кружках, но и в стеклянных же кувшинах, что для тогдашней Москвы было изрядным новшеством и нарушением традиций потребления пива) соленую, вяленую и копченую рыбу, горячие сосиски и сардельки; впрочем, так было не всегда и не везде.

Модной пивной «точкой» был так называемый «Стеклянный Куб» — пивной бар на Дорогомиловской улице близ Киевского вокзала («Сайгон»). Туда всегда была очередь, поэтому, собираясь дружной компанией выпить пива, мы всегда высылали пару человек в качестве некоего «авангарда» или «передового отряда» вперед, чтобы занять столик и продержать его до подхода основной компании.  Потом можно было, через швейцара (за небольшую мзду) извлечь «своих» из толпившейся перед входом в пивную очередь, и препроводить их внутрь, к заветному столику. Кстати, вспомнил, что порой в пивных не хватало не только стоячих или посадочных мест за столиками, но и кружек — их также приходилось дожидаться. Объяснялось эта вечная нехватка всего — от пива в магазинах до кружек в пивных очень просто — спрос роковым образом превышал предложение — нас было слишком много для советской дефицитной экономики…

Хаживали мы также в громадный (по моим тогдашним представлениям) пивной бар «Пльзень» в Парке Горького, в пивной зал (или пивной бар, память подводит) «Петрополь» (так он, вроде, назывался) между Колхозной площадью и станцией метро «Лермонтовская» («Красные Ворота»), близ тогдашнего дома упомянутого выше Виктора Милитарева-«Милитарши»; нередко, вдруг охваченные тягой к перемене мест и попадая под влиянье музы дальних странствий, отправлялись в популярную пивную под названием «Ракушка», расположенную в самом конце Ленинского проспекта (или проспекта Вернадского — сейчас уже точно не помню), а то и в пользовавшийся не меньшей популярности пивной бар на улице Дмитрия Ульянова (официальное название которого, к сожалению, совершенно изгладилось из памяти Вашего покорного слуги, в отличие от неофициального — «У брата»; детям постсоветской эпохи поясняю, что Дмитрий Ульянов был братом Владимира Ульянова-Ленина).

Разумеется, мы, как и все посетители тогдашних советских пивных заведений, грешили тем, что подливали тайком в пиво водку из купленной загодя в магазине тайно пронесенной в кабак и спрятанной под столом бутылки. Делалось это не из любви к приключениям, а исключительно из соображений экономии (в питейном заведении водка стоила гораздо дороже, чем в винном отделе; впрочем, и тогда существовали винные магазины, а однажды — правда, не в Москве, а во Владимире — автору этих строк пришлось видеть чисто водочный магазин, который так и назывался «Водка», торговал, в соответствии со своим называнием, ТОЛЬКО водкой и был расположен рядом с местным ликеро-водочным заводом, о котором жители славного града на Лыбеди даже сложили следующее стихотворение:

Владимир, город наш могучий,
Стоит на Лыбеди вонючей,
А посреди вонючих вод —
Ликеро-водочный завод).

Пиво, перемешанное с водкой, именовалась «ершом» (поскольку считалось, что с непривычки сию смесь так же трудно проглотить, как и сырого ерша — рыбу, как известно, весьма колючую, хотя и чрезвычайно вкусную в разваренном виде в ухе, куда ершей кладут завернутыми в марлевый мешочек и разваривают до костей, выкидываемых затем, вместе с колючками, прямо в мешочке, после чего уху, в которую желательно добавить рюмочку «водяры», как мы, с подачи Лёхи Былинкина, по прозвищу «Христос» (живущего ныне в Берлине), любовно называли водку в юности, надо хлебать как можно скорее, ибо она — с пылу-с жару, с дымком, так вкусна, что едоков, как говорится, «за уши не оторвешь»). Если же водка наливалась в кружку поверх пива, не смешиваясь с ним, этот считавшийся более изысканным, хотя и отличавшийся не столь быстрым действием, как «ерш», напиток назывался коктейль «Тушите свет» или — более нейтрально — коктейль «Молодежный». Смешивали мы, естественно, не только пиво с водкой, но и, например (когда была «манюха», то есть деньги, или, как теперь выражаются, «лавэ»), сладкое или полусладкое советское шампанское с армянским (а еще лучше — с более сладким молдавским) коньяком из расчета одна треть коньяка поверх двух третей шампанского Налитого, естественно, в фужер или в бокал, а не в пивную кружку — хотя, конечно, иногда бывало, что и в кружку!) — эта коньячно-шампанская смесь называлась коктейль «Бурый медведь» и обладала воистину убойной силой. Был еще самодельный коктейль «Северное сияние» и еще множество «молодежных коктейлей» в этом же роде. Пили мы и самодельную настойку из противнейшей на вкус болгарской зубной пасты «Поморин» пополам с водой, и разведенный с водой восхитительно пенящийся «Тройной одеколон» (эту смесь приходилось буквально проталкивать в противящиеся сему процессу гортань и пищевод титаническими усилиями шейных мышц), и разведенную в воде туалетную воду самых разных видов (к примеру, «English Leather» — этот вариант почему-то запомнился мне особенно хорошо). Однако представляется необходимым подчеркнуть, что в число употребляемых нами адских смесей не входил коктейль «Слеза комсомолки» и ни один из прочих экзотических коктейлей, перечисленных блаженной памяти Венечкой Ерофеевым в его поистине бессмертном «Москва-Петушки». Хоть Венечка и был нашим современником, варившемся, так сказать, в том же самом соку, но либо держал рецепты своих коктейлей в строжайшем секрете, либо…уж не знаю, что и подумать. Впрочем, довольно об этом, ведь наша главная тема — советские пивные заведения эпохи развитого социализма…

Кстати говоря, пиво в пору нашей молодости продавалось не только в магазинах и пивных, но и в буфетах вокзалов, театров, концертных залов и кинотеатров. Как сейчас помню буфет расположенного неподалеку от нашей школы, в здании «Моспроекта», кинотеатра «Москва» (ныне — «Дом Ханжонкова»), куда мы с одноклассниками — чаще всего, с Андреем Баталовым, но порой также с Вовой Малюковым или с Сашей Шавердяном (порою же — с обоими нашими соратниками по «Клубу Одиннадцатой Заповеди») — под тем или иным предлогом (а порой — и вовсе без предлога), накопив предварительно денег, полученных от родителей на еду (наши школьные буфет и столовая были отнюдь не бесплатными) сбегали с уроков. Там чаще всего продавалось пиво тогдашних «элитных» марок — «Останкинское», «Рижское», «Дипломат», «Бархатное», «Двойное золотое», а иногда — даже импортное (югославское «Bir» или чешское — «Пльзеньский праздрой»). Еще сейчас стоит у меня перед глазами темное пиво марки «Рижское», струящееся из конической, с витым горлышком, коричневой бутылки в цилиндрический, тонкого прозрачного стекла, чайный стакан с тройной полоской кольцом по верхнему краю или в середине. Теперь таких стаканов нет в продаже, остались одни граненые. А в пору детства, отрочества, юности и молодости нашей в поездах дальнего следования проводницы непременно подавали в купе чай в именно таких, тонкого стекла, цилиндрической формы чайных стаканах, в подстаканниках из мельхиора, украшенных штампованными или гравированными изображениями Московского Кремля (обычно — Спасской башни). Куда теперь делись все эти тонкие чайные стаканы (а главное — мельхиоровые подстаканники!) ведомо, видимо, лишь всеведущему (?) руководству РЖД…