Елена Крюкова. Цикл стихов «Иркутский рынок» (продолжение)

МЕЖДУ МИРОМ И МИРОМ

Ожидание жизни — не есть жизнь.

Жизнь, ведь это когда совсем не ждешь,

А случается. Если порвешь, а сшить

Не получится. Только бесснежьем — дрожь.

Я иду вдоль рынка. Ах, мне бы тут

Постоять… поторговать… покричать,

Посудачить… узреть, за сколько минут

Колотун поставит на сердце печать.

Я не шла, а царапалась, билась, ползла,

Больно падала, ломких колен костыли,

Деревяшки локтей, на краю стола —

Эта миска железная, соль земли.

Эта миска пустая, хлеб съеден весь,

Солнце всходит-заходит, в тюрьме темно,

Ах, Сибирюшка, рыбья, родная взвесь,

Беловьюжное злое веретено!

Ну давай, народ, осуди меня!

Мало выла! Плохо любила! И крик

Не рожала — на берегу огня!

Наизусть не твердила твой патерик!

Ну, давайте! Суйте свои кулаки

Под ребро и в грудь! Я-то — как-нибудь!

Я зеленый плес золотой реки,

Я раскольный полоз, чащобный путь!

Зри, мой рынок! Я нынче жаркий товар:

На торги, напоказ, наружу краса!

Изо рта на морозе — лошадный пар:

А вокруг — дымы, фонари, голоса!

Я сама дошла до позор-столба.

До тяжелых, в обхват запястья, цепей.

Такова на рынке моя судьба:

Эй, кто больше?! Испей — и стакан разбей!

Не так шла! В гулянках плясала не так!

Не таковских детей на свет родила!

А поет — отменно! Купи за пятак!

Распотешься! А после — сожги дотла!

Еретица! Чужачка! Старая кость!

Зимней столпницей гаснешь! Да ты не дашь

За нее — хоть грош! О, скелетный мост

Между миром и миром, и баш на баш!

Ну же, рынок! Спаси ее! заплати!

Нету мусорных денег давно, бедняк.

Бесполезную медь ты зажми в горсти.

Из кармана — ворох гнилых бумаг.

…ветер рвет мне подол. Мой поезд ушел.

Гомон бойкой торговли залепит слух.

Лютый снег — силками: последний шов

Между жизнью и жизнью, меж крыльев двух.

ЭШЕЛОН

О, мы верили так свято в лучезарную Звезду!

А теперь она — заклята: красным чудищем в бреду.

Змеевласою Горгоной… пятипалым топором…

…из теплушки, из вагона — песня: брат! стакан нальем!

Мы с войны катим! Стакашек опрокинь… бутылка — вот…

И вернемся, и попляшем, все как водится, народ.

И помянем, и заплачем — все как надо, все путем.

Вон боец вопит незрячий — с виду сам — дите дитем.

Курит вон солдат безрукий. И трясется эшелон!

…перегоны, перестуки. Плач и хохот, тихий звон.

О, мы верили так свято: мир навеки, да, навек!

Вот — за все пришла расплата. Кровь струится из-под век.

Так течет святое миро. По скуле да по губам.

Этого Святого Мiра — я за царство не отдам!

Так мы жизни отдавали, люди добрые, за жизнь.

Так орудья обнимали — ну, проклятый враг, держись!

Мы — держались… мы — сражались… жили век и жили час…

Мы в небытие срывались — хоронили мертвых нас.

А теперь об этом — песню! Пусть забудут все слова!

В этой музыке — воскреснем! Эта музыка — жива!

Это крик и хрип завода. Это вопли всех атак.

Это плач и стон народа, яркий смех наш, алый флаг!

Из времен над ним — глумитесь! Издевайтесь — издаля!

…заплетает травы-нити изможденная земля.

Заплетает снега косы. Прижимает лед к устам.

Заплетает в нитку слезы — то силки на саван нам.

В эту песню, в той теплушке, заплетает голоса —

А не хочешь, и не слушай, чернобурая лиса!

Мы не звери. Мы лишь люди. Возвращаемся с войны.

Мы во вьюге да в остуде будем видеть злые сны.

Будем видеть гибель наших красных звезд… в бою — друзей…

Воздыми повыше чашу! Брат, полней стакан налей!

Выпьем, брат, и всех помянем — всех живых, кто пал в бою —

На юру и на шихане, на обрыве, на краю,

Утонул в чужом болоте, сгас от голода в лесах,

Кто в таране сгиб, в полете, в передсмертных небесах!

Запевай ты, мой родимый! Запевай, отец и дед!

Мой святой народ, любимый! Запевай, ведь смерти нет!

Для тебя ведь нету смерти — потому ты победил!

…заплетает круговертью ветер — горицвет могил.

Только мимо, мимо, мимо пролетает эшелон —

Мимо плачущих любимых, мимо храма, что спален,

Мимо бедных и богатых, мимо правды, мимо лжи —

Мимо всех, навек распятых — детям боль их расскажи!

Да не видят… да не слышат… мимо, мимо мчит вагон…

Пьют солдаты, жадно дышат, озирают небосклон,

И не знают, что там будет, в череде иных веков:

Все такие ж войны, люди, час прошел — и был таков,

Только знают: вот — Победа! Вот — врага согнули мы!

…выпьем, брат. Идет по следу ветер — знаменем зимы.

Я незримая. Не видишь, брат, прозрачную меня.

Плачу. Пью. Ты не обидишь память воли, знамя дня.

И стучат, стучат колеса, бесконечно пьем и пьем,

До седой травы откоса, до прощания вдвоем,

До сияющего Града, как его, Ерусалим…

До небесной той ограды, где крылатый тает дым.

(старуха, внучка декабристки)

Эй, старуха, вся в морщинах,

Вся на солнце, как в тени!..

Вот варенье из малины —

Ну-ка ложку облизни!

Ты на солнце посмотри,

Внучка декабристкина!

Умирали цари…

Уходили близкие…

Ты в первую мировую —

Медсестрой под выстрелы.

Во вторую мировую —

Лук в столовых чистила.

А в гражданскую войну

Муж твой песни пел в плену —

Муж твой, красный офицер,

А прищур — как прицел…

Ты учительшей жила

На оклад грошовый.

На груди, как тень крыла —

Крестик бирюзовый.

Крестик, что носила бабка,

Что ей ссыльный дед дарил:

Голубою птичьей лапкой

О Свободе говорил…

На толкучке, где святыни

Продавались за медяк,

Выменяла крестик синий

Ты на масло и чебак.

В сорок пятом у людей

Масло златом весится,

Да зато глаза детей

Бирюзово светятся!..

Хочешь паюсной икры

С Дальнего Востоку?..

Ридикюльчик разверни —

Только мало проку.

Нищета красоты —

В смерти мало риску.

Чуешь ветер из Читы,

Внучка декабристки?

Булку с маком купи!

Синевой усталых,

Чистых глаз ослепи,

Будто бы Байкалом!

Тот мальчишка, что ел

Масло в сорок пятом,

Уж давно поседел,

Сыновья — в солдатах…

Ни ушедших гостей,

Ни родного зова…

Лишь глаза, как у детей,

Странно бирюзовы.

Лишь осанка горда,

Как твоя Осанна

В грозовые года —

Городам несданным.

………………………………………………………………………

НЕОПАЛИМАЯ

Я качусь по рынку, снег визжит и орет, я безумней всех!

Запускаю руку-рыбу в корзинку,

     ворую чесночный плач, сладкий смех,

Смахиваю на утоптанный снег незрячий

     кедровую шишку с лотка —

Круглей затылка ребячьего, тяжелей бандитского кулака.

Я качусь по рынку клубком, котенком, а сколько мне лет,

Скалюсь бродячей девчонкой,

     дома не было отродяся и нет,

Зубы кажу собачонкой приблудной,

и в бок пинают меня,

Хохочу, свищу птичкою неподсудной:

     дочирикать бы до Судного дня!

А ну его, Судный день, к лешему! время оно!

     порхать-то долго зачем!

Качусь с прилавка горьким лимоном, золотою дулей вам всем!

Рассыплюсь черемшою полынной

В виду богачей и святых, отрепья и подлецов,

Бросайте мне в крылатую спину

Картохи, булыжники, жестяных сушеных ельцов!

Швыряйте под ноги мои гранаты,

     а коль повезет, и в грудь,

Цельте базуки проклятые, назад мне не повернуть,

Кидайте в лицо мне Смерть!..

     ах ты, Смертушка

          между людьми!

Выбери не ее, не его, а валяй нынче меня обними!

Что у тебя там — пламя, подлянка, мгла, пуля, петля,

А может, волчица, войну за пазухой припасла,

     и кровью плачет земля,

А может, больно обнимешь, хайрюзовой сверкнешь блесной,

И воздух легко отнимешь, расколешь орех костяной?!

И бросишь в топку: я уголь! мгновенно вспыхнет закат!

А вышепчут: кто-то умер…

     не обернутся назад…

Качусь, влекусь, спотыкаюсь, тошно, в снегу ладони тяну:

Подайте, граждане торжники, ягодку лишь одну!

Замерзлую облепиху, ах, лихо-лихолетье… забудь…

Смолою, орехом, жмыхом на губах — ледяной твой путь.

Грызи, обливай слезами, вкушай, по любви скорбя,

Гляди народа глазами на самое себя!

На лица — вихрем кружатся, румяный калейдоскоп!

Узоры жадные, жаркие мелькнут, не упомнить чтоб!

А мне кричат: брысь, девчонка!

Похлебкой брызнь из судка!

Я жальче слепого котенка,

Ничтожней слепого щенка…

И вдруг воздымусь с жесткого снега в иероглифах скорлупы.

Я больше неба, громадней века, вместилище всякой судьбы.

Живей намалеванных ликов! Времен великих страшней!

Лапотком перехожей калики горю до скончанья дней!

Я рупор, я визг истошный — услышать и не успеть.

Ору, блажу невозможно, немыслимо: нет тебя, Смерть!

Нет воли тебе, Старуха! все вкусно и вечно так…

Опричь и зренья и слуха на шее твоей стисну кулак!

Стою средь рыка и рынка, пылаю грозно, одна,

Нешвенный хитон, разбитая крынка, Неопалимая Купина,

А глотка моя свободна для вопля среди людей,

А сердце мое голодное — бери, народ, и владей,

Хватай, вырывай из ребер и крепко к лицу прижимай,

Народ мой, да ты же добрый, где ж ненависти песий лай,

Народ мой, военный столпник, молельщик, терпельщик ты,

Твои я — во граде стольном — Кремли, казармы, кресты!

Твоя — в веночках бумажных — на сельских погостах — боль!

Твоя санитарка отважная — на рану вьюжная соль…

Я все ночные поминки, расколотые образа,

Я песню пою на рынке такую, что петь — нельзя!

Я вся партитура рода! Хор славы на холоду!

Я знаю — в огне нету брода, плевать, перейду по льду

Реку мою малахитовую, зеленую Ангару!

Так — радость моя открытая! Так — волосы на ветру!

Звучу тысячегласо в морозы, сияю, ягода-Марс,

Я целого мира слезы: все льются, льются по нас.

(парочка)

— Люблю тя уж десять дней,

Моя иркутяночка!

Слез девичьих солоней

Килечная баночка.

Мы с тобой ее откроем

Да закусим на ветру:

От него тебя укрою,

А без шубы — не помру…

— Ай ты, парень родной,

Зубочки жемчужные!..

Ты ж намучисся со мной —

Я ж така недужная!..

Я во пятницу болею,

В понедельник кашляю —

Я сама себя лелею,

За собой ухаживаю!..

………………………………………………………………………..

ХОД ЗИМНИХ ЗВЕЗД

Звезды гордо плывут. Звезды печью горят. Звезды молча кричат —

Не прожечь времена, не утонет блесна, не вернешься назад.

Я на рынке стою у седого лотка. Я сегодня куплю

Всю сладчайшую жизнь, всю соленую смерть, паруса кораблю.

Этот рынок ночной. Что же стало со мной? Что забыла тут ты —

Умирающий мех, исчезающий смех, луч погибшей звезды?

Эта красная жизнь. Помидор и гранат. Эта смерть на миру.

Звезды кругом идут. Звезды цугом горят. Я теперь не умру.

Я еще не умру. Не сегодня-сейчас. Не в нигде-никогда.

Еще праздник сверкает безумием глаз, и стоят города.

Я на рынке стою, я дарю жизнь мою, задарма вам отдам —

Это звезды текут, вперерез бытию, по дрожащим губам.

Сердце — зверем — в руке. Я стою, как в тайге. Звезды медно звенят.

Люди, люди, простите! Иду налегке. Как солдат на парад.

Сколько я погибала. Сколь пуль получала и в спину, и в грудь.

А потом — в небесах — начинала сначала отверженный путь.

Рыба, птица и лось! Мне любить довелось все людье и зверье.

Виснет звездная гроздь. Вылетает насквозь все дыханье мое.

Лебединый Денеб. Соболиный Эреб. Золотой Альтаир.

Небо, лютый мороз, чернопламенный хлеб, свет изношен до дыр.

Рынок. Гордая ночь. Больше плакать невмочь. Песню вечную пой.

Моя жизнь, моя смерть, я лишь блудная дочь под великой звездой.

ОТРАЖЕНИЕ

К зеркалу старому медленно подойди.

Что мы утратили — в лицо тому погляди.

На все гляди медленно, все узнавай:

Голод войны, ржаной каравай,

Белые треугольники писем, где смерть,

Лязг замка и тюремную клеть,

Легкого смеха ситцевое крыло,

Было страдание, было и прошло,

А может, лишь наступит, лишь будет еще,

Зарыдает, уткнется в теплое плечо…

А ты перед зеркалом стой и смотри,

Как амальгама горит твоя изнутри.

Пришли новые люди, войны им не понять,

Они хотят повернуть время вспять,

Ждут новой битвы, оружье в руки, вперед,

Бомбы летят, танков волчий ход,

А новые люди не помнят времен,

Хохочут, коль гудит колокольный звон,

Пялят берцы, целятся в черный круг —

Убивать, милые, не хватит рук!

Все больше вас движется, новая орда.

Гляжу в мое зеркало, гляжу в никуда.

За плечом иные стоят времена —

Я вижу ясно: стою там одна.

А вокруг — руины. А вокруг — тишина.

Это кончилась будущая война.

И лицо мое все залито светом, мокро:

Никто не пришел последнее творить добро.

И старое зеркало слезным дождем

Отразит: веруем, любим и с тем уйдем.

(солдат, какого там года рождения…)

Разевает солдат

Рот на расстегаи.

Увольнительной дарят,

А потом ругают!

— На гитаре б поиграть —

Пальцы радостью гудут!..

Пирожка бы отломать —

По рукам дадут!..

А девчоночка-монголка

В общежитье ждет-пождет —

Руки колет ей иголка:

Мне рубаху шьет-пошьет!

Ты дождись меня, монголка,

На войну ведь не возьмут:

Ждать тебе уже недолго —

Год и несколько минут!..

Эх, на руках тебя

На свадьбе потаскаю!

Что мне Гоби твоя —

В сугробе искупаю!..

Да в груди засела боль:

Дождем не прольешься…

Ну как грянет смертный бой…

Ну как не дождешься…

……………………………………………………………………..

НОЧНАЯ МУЗЫКА

Я белый снег переплыла, поверь. И черный, и красный снег.

Еще не Бог, уже не зверь, всего лишь — человек.

Я видела: рушатся осыпью страны, взрываются города.

Казалось мне жить нелепо и странно — там и тогда.

Собой исчертила упрямую карту. Рыдала, дочь. Билась, мать.

Трясясь, бредово спала в плацкарте, станцию — не проспать.

Закрыть глаза. Распахнуть опять. Мир иной за стеклом.

Вокзалу инакому исполать. Мой поезд пойдет на слом.

Вагон отцеплен. Палата, кухня, каменный свод родовой.

Твоею миской весь мир искуплен, твоею ложкой живой.

Ты только трапеза. Ты причастье. Тебя глотнут — и в дыму

Кадильном — наложат знаменьем счастье, любовь покладут в суму.

Свисток! Стоянка лишь две минуты. Хватай чемодан, успей.

Перрон алмазный, пустой и лютый, и звезды страшней людей.

От старой платформы, снежной короны запрячь на груди года.

Беги же прочь. Так бегут мильоны, приехавши в никуда.

Тебя не ждали. Тебя не звали! Стон удержи меж губ.

В верблюжьей вьялицы одеяле по снегу ты — хруп да хруп.

Под сенью ангельских крыл полночных в безмолвие — топ да топ,

Пока голубице-себе, непорочной, не крикнешь: ну хватит! стоп!

Ты столько миров обнимала в постели! Видала войну вблизи!

Убитым твои соловьи не спели — хоть голый свой век спаси!

Ты стольких несчастных, дрожа, воскрешала

дыханьем детским — рот в рот…

Дорожная водка… хлебом и салом закусывала: проймет…

Иди вдоль перрона. Зрачком запаленным в ковре созвездий — дыра.

Вот здесь бензинные перегоны. А за углом — Ангара.

И вдруг зазвучали во тьме вьолончели и арфы со дна времен,

И звон колокольный, гобои запели, и скрипок родильный стон!

И вот он, органный вой! под руками

зажегся, ворвался в ночь,

взорвался глотками и языками:

страданья — не превозмочь!

Ночная музыка! Старый город, где я когда-то жила!

О нет, умирала: по счастью голод! по пеплу: сгореть дотла!

Я пеплум морозный свой надевала, а проще — овечий тулуп.

Я все зеркала собой разбивала — не видеть скривленных губ,

И мокрых щек чтоб не видеть гадких,

Седую прядь теребя,

А плакала все равно — украдкой

От подлой самой себя!

Ангарская нельма, байкальский омуль, ну вот я и приплыла!

Прибилась к берегу, снежному дому, рыбешка — и все дела.

И встану пред дверью я на колени,

в ладони лицо уткну,

и выйду к себе — поверх поколений,

сама у себя в плену,

и руки к себе протяну, к распятой

на хвойных крестах дорог,

гляди, на ладонях слепят стигматы,

башку кладу на порог,

казни меня музыкой, зимняя плаха,

секирой, время, ударь,

спаси меня музыкой, зимняя птаха,

снегирь, рябиновый царь,

и снег валит, и черный и красный,

и синий и белый, и…

а знаешь, я жизнь прожила не напрасно

внутри поющей любви.

(девочка с гранатом)

Ах, девочка на рынке,

В кулаке — гранат!

Давай гулять в обнимку,

Пусть лешаки глядят.

Плещи в меня глазами —

В них черное вино.

Дай мне пронзить зубами

Кровавое зерно.

А зерна снега валят,

Крупитчаты, крупны…

Твой рот

твой плод захвалит!

Раскупят! О, должны!..

И деньги искрят, льются

В смуглявину руки —

За счастье жизни куцей,

За сладкий сок тоски.

(окончание следует)