Уважаемые друзья и гости «Литературного коллайдера», мы продолжаем знакомить вас с творчеством Игоря Гревцева. Представленное поэтическое произведение, так же, как и предыдущее, написано в стиле ритмической прозы. Это древнейший стихотворный стиль. Его использовали еще поэты Древнего Рима. Им написано Евангелие от Иоанна. Но сегодня этот стиль воспринимается как нечто новое и новаторское, так как мало кто из поэтов владеет им.
Всего одна ночь поэта
Ночь.
Или она не начиналась?
А значит, и не кончится.
Тогда это Вселенная.
В комнате я один. И нас двое.
Кто – он? Кто – я? Кто из нас – я?
В распахнутое окно врываются огненные пятна.
Что это?
Неоновый свет больших городов?
Или звёзды?
Или костры варваров, осадивших Рим?
Нет! Нет!
Я знаю.
Стены комнаты липкие от мерзкой плесени.
Окно так узко, что не может обрамить луну.
Я знаю.
Всё… Теперь…
Он подходит к иконе и падает перед ней на колени.
— Господи. Господи. Господи. Господи. Господи…
— Чёрт бы меня побрал.
— Кто я? Чего я хочу?
— Жизни? Да!
— Смерти? Да!
— Я боюсь боли? Да! Да! Да!
Но почему же он стоит на коленях
и я бьюсь о каменный пол головой?
Я боюсь пытки!
Я боюсь услышать хруст костей,
когда меня голого и смешного вздёрнут на дыбе.
Рёбра его поднимутся, живот втянется под рёбра,
и ни одна женщина не воспримет его как мужчину,
Потому что…
Но он ведь терпит.
Но он ведь пошёл на это.
Для чего?
Я не пойму. Но иначе не могу поступить.
Потому, что он подходит к иконе,
и падает она перед ним на колени.
А я не хочу! Не хочу!
Мои друзья на Площади. И в них будут стрелять.
И мне плевать, кем он будет потом.
Главное, чтоб меня не почли за бабу.
Сейчас!
Ведь он может умереть с вами.
Может!
Но я умру один.
Это легко. И… труднее.
Вы простите меня?
Черта с два вы меня простите.
Ведь мы делаем одно дело, а пытают меня.
Я благословляю мыло. То мыло, что сделает лёгкой петлю.
Для него.
Я виновен!
Как я виновен, любимая моя.
Всё могло быть иначе.
Но я не могу по-иному потому, что это,
именно это, единственно это
мне нужно.
Я хочу тебя. Тело твоё хочу. Целовать…
Но мать троих детей – куда он денется от неё?
Пересуды толпы – как это ужасно.
Я – ничтожество.
Те сонеты, что он посвящает тебе – это же тело твоё.
Такое недоступное,
послушное дрожанию пальцев моих.
Каждую ночь – новый сонет.
Каждую ночь – новое тело твоё.
Да как же вы можете судить его через столько веков?
Да как же вы можете…
Вы не смеете наслаждаться любовью моей.
Мы сидим за полированным столом.
Он – напротив меня. Или наоборот – я напротив.
И между нами электрическая лампа.
И когда он идёт по асфальту,
эта лампа несётся мне навстречу.
Она дробится на два ослепительных глаза.
Всё ближе и ближе они.
Он идёт прямо в чёрный провал между ними.
Последний шаг – и…
Стон тормозов.
Ха! Ха! Ха! Это он? Или я?
Зачем же ты так поступила?
Для меня ты больше, чем жена. И ты…
Ты поставила меня перед выбором.
Да если бы он мог вырвать свой мозг
и разбить у твоих ног…
И он выбирает поэзию.
Он не виновен.
Никто не виновен.
Просто я не могу по-иному.
Я – понимаешь?
А другой тебе ни к чему.
И всё-таки я разбиваю свой мозг у твоих ног.
И всё-таки я остаюсь самим собой.
Ты стараешься это понять.
Но ему более, чем тебе, непонятно всё это.
Потому, что он подходит к иконе
и воздевает руки она в молитвенном экстазе.
Только что схлынул дождь.
Впереди – никого.
Я и Космос. Чёрный, тёплый.
А назад я боюсь оглянуться.
Там, над космодромом, десятки прожекторов
подняли голубые лучи к звёздам
скрестили их в одной точке
и замерли так.
Это – временный обелиск тем,
кто навсегда остался там…
Я бреду по степи, как на ощупь.
И на щеках его блестят два ослепительных Сириуса.
Кому она нужна – поэзия?
Такая…
— У-у-у, – стонет он сквозь сжатые зубы.
— Ты, чёрный… Ты, бесконечный…
Он ранит коленями мокрую землю,
и поднимает кулаки навстречу Сириусу.
— У-у-у, ты, ты…
И хохочет над степью Космос.
Шум прибоя будит меня.
Что-то мягкое касается босых ног.
Я знаю – пена.
Холодок скользит по лицу.
Я знаю – чайка на миг затмила солнце.
Скрип кожи вплетается в звон ниспадающих капель.
Я знаю – вдоль берега на вёслах идёт трирема.
Я знаю.
И потому не открывает он глаз.
Зачем?
Ведь он всё равно слеп.
Но он слышит, он чувствует, он знает.
Он мыслит.
Это так много.
А волны накатываю и уходят
А волны тянутся к слепому,
и, чуть коснувшись босых ног,
возвращаются обратно.
И в такт волнам вздыхает старенькая лира.
А за окном раскрывается утро.
Всё.
Я – один.