Кёльн. С Вилли Гресле…
После утреннего чая с печеньем, прихватив Ульрике, заскочили на Хаутбанхоф и купили билет выходного дня, ценою в те же 35 марок до Гамбурга. С собой у меня были жилетки от Людмилы Романовой, навязанные мне в поездку женой. Реализовать их, настойчиво уговаривала меня жена перед отъездом. Когда я спросил у Васи о возможности сдать их где-нибудь, он спросил, что для меня важнее – пристроить жилетки или посетить Бонн? Причём, уверенности в том, что жилетки кого-то заинтересуют, у него не было.
— Всё, — сказал я. – Забыли про жилетки. Едем в Бонн.
Я сидел рядом с Васей на переднем сидении с камерой в руках. За последнее время я с ней как бы сросся. Ульрике сидела сзади и иногда давала Васе какие-то советы. Я не прислушивался. Был целиком сосредоточен на дороге, пытаясь найти достойный кадр. А что толку прислушиваться, если всё равно ничего не понимаешь… От Кёльна до Бонна чуть больше двадцати километров. Проезжаем портовые склады Кёльна, башню городской стены Старого города. Мелкий, моросящий дождик кончился так же быстро, как начался. Пригород Кёльна – Весселинг и прямая трасса вдоль берега Рейна до самого Бонна. Бонн возник сразу за эстакадой, уходящей в сторону промышленной зоны. Посоветовавшись о чём-то с Ульрике, Вася паркуется неподалёку от исторического центра города и дальше мы идём пешком. Немного поодстав от пары воркующих между собой «молодых», достаю блокнот с записями о Бонне и во время панорамной съёмки наговариваю в микрофон камеры:
— Бонн, в недавнем прошлом, столица ФРГ. Расположен на левом берегу Рейна, частично в отрогах Рейнских Сланцевых гор. Здесь размещён ряд правительственных и политических учреждений, часть которых находится в ближайших пригородах Бад-Годесберге, Кёнигсвинтере, Мелеме и других небольших городках, влившихся в границы Бонна. Население Бонна составляет всего 150 тысяч человек.
Вася с Ульрике терпеливо ожидают, когда я их догоню, и вносят свою лепту в рассказ о городе.
— Бонн основан ещё в I веке римлянами, так же как и Кёльн, — рассказывает Вася. — А с XIII по XVIII века являлся резиденцией кёльнских курфюрстов. После войны входил в зону английской оккупации. В 1949 году стал столицей ФРГ. И только после объединения Западной и Восточной Германии столица снова вернулась в Берлин. Ульрике что-то говорит по-немецки. Вася переводит:
— Да, Ульрике напоминает, что Бонн – город Бетховена. Здесь он родился. Кроме того, здесь в Боннском университете, учился Карл Маркс.
То, что это город Бетховена сразу бросается в глаза. Тут и там на витринах магазинов и фасадах домов можно увидеть портрет великого композитора с нахмуренными бровями и умными, проницательными глазами. Здесь происходят ежегодные музыкальные фестивали его имени. Как в Зальцбурге всё напоминает о Моцарте, так в Бонне – о Бетховене. Посередине Ратушной площади, такой милой и масштабной, стоит стела, означающая географический центр города. Ратуша с гербом города привлекает внимание ажурной лепниной. А чуть дальше – дворец Поппельсдорф, перекликающийся с ней вычурностью стиля. Куранты башни отбивают двенадцать часов. Полдень.
Бонн — город Бетховена. Здесь родился великий композитор…
Заходим в дом-музей Бетховена. Время поджимает. Ограничиваемся беглым осмотром. За романским собором XI-XII веков заходим в готическую церковь святого Ремигия, которая младше собора всего лишь на век. А чуть дальше, ближе к Ратушной площади – церковь иезуитов в стиле барокко. Смешанность архитектурных стилей придаёт улицам города неповторимый шарм наслоения времён и культур.У папертей церквей и прилегающим к Ратуше улочкам встречаются нищие, просящие подаяния. Не всё прекрасно в буржуазном мире…
На одной из центральных площадей города у почтамта раскинулся рождественский базар, которых так много в это время года в городах Европы. От базара разносится устойчивый запах, ставшего уже привычным, глювайна. Вася угощает нас с Ульрике подогретым вином с орешками, обжаренными в сахаре. Впрочем, сам тоже не отказывается пропустить стаканчик, несмотря на то, что скоро ему за руль. Маленькая доза алкоголя здесь вполне допустима. Перед фасадом почтамта – привычный для здешних мест памятник Людвигу ван Бетховену, а напротив – кукольное представление для детей. Хотя, взрослые тоже не прочь задержаться у подмостков уличного театра. Всё хорошее когда-нибудь кончается. Подходит к концу и наша экскурсия по Бонну. Возвращаемся в Кёльн к самому отъезду поезда. Прощаюсь со своими кёльнскими друзьями, надеясь ещё побывать здесь когда-нибудь, и усаживаюсь у окна вагона, чтобы отснять наиболее интересные фрагменты пути. Прощальный взгляд на Кафедральный собор, на набережную Рейна… Уже мелькают за окнами пролёты моста, и индикатор батарейки показывает, что подсела батарейка. Может, оно и к лучшему. Стану наблюдать дорогу не через глазок видоискателя, а широко раскрытыми глазами.
У Вилли Гресле в гостях…
Достаю из сумки карту Германии, чтобы отмечать на ней свой путь и свой льготный билет, где отмечены все транзитные пункты по ходу движения поезда, точное время прибытия и отбытия из них. А также продолжительность стоянок и станции пересадок с указанием номеров поездов и путей, с которых они будут отправляться. Здесь всё чётко. Компьютер в железнодорожных кассах предлагал два варианта маршрута Кёльн – Гамбург. Первый из них – через Рурский жилой массив, Билефельд и Ганновер был мне уже знаком. Второй вариант выглядел гораздо привлекательнее. Из крупных городов, лежащих по этому маршруту, были Мюнстер, Оснабрюк, Бремен. Конечно, предпочтение отдавалось второму варианту, хотя времени в пути здесь было на час больше. Мне оставалось лишь смотреть в окно и сверять время своих часов со временем прибытия в города, где нужно сделать пересадку. Перед Леверкузеном поезд взял правее и двинулся в сторону Вупперталя. По приближению к этому городку на реке Вуппер, показались невысокие горы, и пошёл мелкий снег – первый снег за всё моё пребывание в Германии. Холодновато-мрачноватый банхоф Вупперталя ничем особенным не выделялся, если не знать о том, что образован он был в тридцатых годах двадцатого столетия слиянием городков Эльберфельд и Бармен, являющимся родиной ещё одного основателя коммунистического учения – Фридриха Энгельса. Чем дальше поезд продвигался на север, тем обильнее шёл снег. В Хагене, старинном немецком городе, известном своей мебелью и полиграфией, снегом был покрыт уже весь перрон. Спешившие к поезду пассажиры поднимали воротники и натягивали на уши шапки, как бы недоумевая, как это может идти снег в декабре, накануне Рождества…
Начинало темнеть и ещё один крупный город Хамм – остался вне поле моего зрения. Лишь подсвеченный фонарями банхоф и крупные хлопья снега – вот и всё, что удалось здесь увидеть. Прошёл контролёр. Прокомпостировал мой билет и побрёл по вагонам дальше. Прошла шумная толпа подвыпивших подростков. Потом ко мне подсел мужчина в чёрном пальто и стал со мной говорить о чём-то по-немецки.
— Нихт ферштейн, — устало ответил я и стал смотреть в окно. Но пассажир оказался разговорчивым.
— Поляк? – спросил он.
— Нет, — ответил я по-русски, — русский — из Москвы.
— О, русский, оживился человек в чёрном пальто, будто встретил земляка, – я немного знать русский.
— Это хорошо, — порадовался я за него.
— Москва – хороший град, улыбнулся тот широкой улыбкой.
— Вы поляк? – спросил я его в свою очередь.
— Нет. Югославия. Косово.
— Приштина? – решил я блеснуть эрудицией.
— О, вы знать Приштина?
— Приштину сейчас знают все. После того, как американцы не оставили в городе камня на камне.
— Что есть «камня на камня»?
— Это значит, что Приштина разрушена бомбардировками, у вас идёт война… и умирают люди. — Да, теперь я понимать. Война – это плохо! Умирать дети тоже плохо. Я есть беженец, я уехал от война… Моя семья, жена дети – шесть душ… мы все уехать.
— Где вы теперь живёте? – спрашиваю я. – В каком городе?
— Твистринген, — отвечает он, берёт из моих руг карту Германии, находит на ней город, ставшим ему убежищем и тычет в него пальцем. – Здесь мой дом.
Потом надолго замолчал, достал сигарету и ушёл курить в отсек для курящих. Я задумался о превратностях судьбы, и чуть было не прозевал город, в котором нужно было делать пересадку – Мюнстер. Поезд шёл уже два с половиной часа, но не прошёл пока и половины пути. Посмотрел в свой трансферт. Стоянка – двадцать три минуты. За это время нужно перейти с третьего пути на восьмой и ждать там поезд, идущий до Оснабрюка. Название Мюнстер лежало на слуху. Но сколько я не силился вспомнить, чем знаменит этот город, в голову так ничего и не пришло. Рядом молодая, заметно подвыпившая немка, заразительно гоготала в компании двух молодых негров, один из которых откровенно тискал её на глазах у почтенной публики, другой вливал ей в рот пиво из своей банки. Мимо меня в дальний конец перрона проскользнул знакомый косовар, помочился у края платформы и с чувством исполненного долга неспеша повернул назад. На табло замелькала информация, и я понял, что на восьмой поезд прибывает нужный мне поезд. Когда поезд отъезжал от Мюнстерского вокзала, я вспомнил, что в этом городе закончила свой земной путь первая леди первого президента СССР – Раиса Максимовна Горбачёва. Именно в одной из клиник Мюнстера она доживала свои последние дни. За окном лежала темнота, и хлопьями валил снег. Следующая пересадка у меня в Оснабрюке. Но стоять мы там будем дольше, чем добирались до Мюнстера. Оснабрюк – это уже Нижняя Саксония. Как и Мюнстер – это крупный железнодорожный узел, где пересекаются ветки разных направлений. Про Оснабрюк я ничего не помнил, а может быть, и не знал. Хотя можно было предположить, что этот старинный город имеет славные историю и традиции.
На банхофе меня нашёл знакомый косовар в чёрном пальто и пригласил в привокзальный бар, угостив банкой пива. Я пил холодное пиво с чипсами и невольно любовался работой за стойкой молодой турчанки. Она ловко рассыпала по пакетикам чипсы, показывая в ослепительной улыбке белые зубки и бросая из-под своих пушистых ресниц томные взгляды на мужчин. Под её белоснежной сорочкой просматривалось тонкое кружевное бельё и вздымающаяся аппетитная грудь. Вспомнив, что уже больше недели сжимал в своих руках только корпус видеокамеры, допил пиво, и, бросив прощальный взгляд на турчанку, побрёл к платформе. Косовар исчез ещё раньше, очевидно, в поисках туалета. Мне туалет тоже казался не лишним… Наконец, подошёл поезд. Заняв место у окна, развернул на коленях карту. От Оснабрюка до Бремена полтора часа езды. Крупных городов на этом участке пути не ожидалось. За окном – темень, не видно не зги. Можно, пожалуй, и соснуть часок. Разувшись, я вытянул ноги на противоположенное сидение и прикорнул.
Минут через десять услышал, как рядом со мной кто-то осторожно присел. Открыл глаза, подобрал ноги и опустил их в расшнурованные ботинки. Красномордый мужик в болоневой куртке на синтепоне и грузная тётка в пальто с меховым воротником и сапогах, замочки которых никак не желали сходиться на её толстых икрах. Подобных пар полно в подмосковных электричках. Тётка, заметив, что место у окна напротив меня освободилось, пересела туда. Мужик устроился посвободнее, достал из сумки книжку и сосредоточенно уткнулся в неё. Как и предполагалось, книжка была на русском языке – стоило только мельком на неё взглянуть. Мужик, как бы стеснялся, что читает по-русски. Он усиленно прикрывал обложку от посторонних взглядов и с видимым напряжением косил глаза в мою сторону.
— До Гамбурга едем? – спросил я его по-русски.
Мужик вздрогнул от неожиданности, будто его застали за чем-то непотребным, весь как-то съёжился и ответил:
— До Эсенса.
— А где этот Эсенс? – мне захотелось поговорить.
— Это на самом Севере. Дальше только топи и ватты.
— Ватты? А что это такое?
— Это такие отмели. Ил и камни после отлива и мелководье во время прилива, — мужичок отложил книжку в сторону: ему тоже, видимо, захотелось общения.
Я снова достал карту и попросил показать на ней то место, куда они держат путь.
— Да здесь, наверное, и не обозначено нашего посёлка, — засомневался тот, затем поднёс карту к глазам, как это делают близорукие, и с удивлением воскликнул, — хотя нет, вот он — обозначен на карте… тупик, дальше и дороги то нет.
— Нас здесь называют «чукчами», — вступила в разговор грузная тётка напротив. – Родственники смеются над нами. Там, говорят, в дыре жили, и здесь тоже… Загнали, где Макар телят не пас…
— Да нет, — вступился за Эсенс мужик, — жить там можно. Летом даже приезжают отдыхающие порыбалить…
— И гнусов покормить, перебила его снова жена. – Там летом комарья и мошки всякой, аж черно. Мы уж год как там живём, а всё не могу привыкнуть. Вот, ездили к родственникам во Франкфурт – у них там совсем другая жизнь.
— Да нет, жить можно, — твердил своё мужичок.
— Что ты всё заладил… жить можно, да жить можно, — перебила его жена. – Жить везде можно, да помирать там неохота. Вот брат с женой живут под Франкфуртом. У них там своё хозяйство. Свиней разводят, курей… Рядом речка, Майн называется, может, слыхали? Там у них курорт. Летом жарко, как в Средней Азии… Вот к ним бы туда поближе перебраться, да нет пока такой возможности. Вот и ездим к ним по выходным через всю Германию по льготному тарифу. А так, на нашу пенсию – особо не наездишься.
— Люди везде живут, — тихо сказал мужик.
Похоже, спор на этой почве у них возник не сегодня. Тётка махнула на мужа рукой. Вроде, — что с тобой говорить… А я спросил: — А в Средней Азии, где жили?
— В Казахстане. Под Алма-Атой, — глаза у тётки повлажнели. – Там у нас всё своё было. И кабанчиков держали, и курей, и уток… А вы сами откуда будете?
— Из Москвы.
— А… из Москвы? У меня племянница в Солнечногорске живёт, может, знаете?
— Солнечногорск знаю, племянницу, вряд ли, — пошутил я. – А почему уехали из Казахстана, хозяйство бросили?
— Так жизни там русским не стало. Все руководящие должности между собой казахи поделили, а русские, украинцы, немцы у них навроде рабов. Совсем обнаглели…
— Ладно тебе, тоску на людей нагонять, — одёрнул её муж. Больно интересно слушать здесь твои причитания.
— Да я чо, я ничо… Так, выговориться захотелось… Вы меня уж извините за откровенности. Вот, недавно получила письмо от подруги из Казахстана. Пишет, что налаживается там у них… казахи не притесняют. Видно, спохватились, как специалисты стали разъезжаться… Тётка ушла в свои мысли и замолчала. Мужик достал книжку и уткнулся в детектив. А я, прикрыв глаза, задумался о том, как сложно и одновременно просто всё в этом мире. Как много ещё нужно знать, чтобы понять, что движет нами в различных ситуациях, где грань между прошлым, настоящим и будущим? В Бремен поезд пришёл без десяти девять. Очередная пересадка. Однако ждать поезда до Гамбурга здесь нужно уже полтора часа. Можно было сдать сумку в багажное отделение и погулять по городу, но скопившаяся за последние дни усталость давала о себе знать.
Косовар уже сошёл на своей станции, немецкие «чукчи» пересели на другой поезд, направляющийся к ваттам Северного моря, а других знакомых в поезде у меня не было. Послонявшись с сумкой по привокзальной площади, нашёл туалет, мало чем отличающийся от российских привокзальных клозетов своей чистотой и ухоженностью, и вернулся к кассам в зал ожидания. Затянувшийся день изрядно вымотал меня. Хотелось приткнуться где-нибудь и поспать. Но спать было нельзя – недолго проспать свой поезд. Нашёл свободное местечко у информационного стенда и присел там, наблюдая за группой футбольных фанатов «Гамбурга», ожидавших поезда после игры с «Вердером». Они тоже притомились и особенно не шумели, посасывая бутылочное пиво и обсуждая прошедший матч. Похоже, «Гамбург» в Бремене проиграл. Сюда мен ещё предстоит вернуться, чтобы посвятить Бремену целый день. Он того стоил…
В Гамбург поезд пришёл в полночь, задержавшись в заснеженном пути минут на десять. Банхоф, полупустое метро и я, наконец, дома у Шелленбергов.
Гамбургские страдания. 20-21 декабря, понедельник, вторник.
Проспал до девяти утра. Утренний душ, завтрак и я уже готов к новым впечатлениям. У Эдика начались рождественские каникулы – на работу идти не нужно. Впрочем, он должен закончить какой-то макет – подработка для архитекторов никогда не бывает лишней – лишние деньги не помешают. Правда, идти на подработку ему нужно после обеда. А пока мы едем на его «Ниссане» в ближайший маркет за продуктами. Вернувшись, просматриваем отснятый мною видеоматериал. В процессе просмотра намечаем план мероприятий на оставшуюся неделю, соизмеряя с ним свои и Эдиковы возможности.
Ещё вечером, когда я был в пути, звонил из Ганновера Ян. Он задумал отправить сына на рождественские каникулы к матери в Нижний Новгород. Оформить визу не составило большого труда, однако российское консульство находилось в Гамбурге. Оттуда же был прямой рейс Гамбург – Нижний Новгород. Так что утром, к открытию консульства, он должен был подъехать вместе с сыном в Гамбург. А это означало, что у нас был ещё один повод встретиться. Часов в одиннадцать Ян перезвонил, сказал, что все формальности в консульстве улажены, паспорт с визой на руках, а билет на самолёт будет подтверждён только на следующий день. Таким образом, в нашем распоряжении оставались ещё сутки общения.
К обеду отец и сын Энгельманы подъехали к Шелленбергам и Ольга накрыла стол, как она умеет это делать. Эдик составил нам компанию на некоторое время, потом ушёл клеить макет, предоставив своим гостям развлекать себя самим. Ольге, впрочем, тоже пора было собираться на стажировку в ресторане. Она порекомендовала нам посетить «Норд-сити» — торгово-офисную часть города, представляющую, по её мнению, определённый интерес для архитекторов и объяснила, как лучше туда доехать.
Оставив машину Яна у дома, решили воспользоваться общественным транспортом. Чтобы ездить по Гамбургу, нужно неплохо его знать. А Ян был здесь всего второй раз в жизни. Купив групп-карт, билет на группу из трёх человек за двадцать марок, по которому можно ездить во всех видах транспорта весь день, сели на маршрутный автобус и доехали до Рюбен-кэмп, как учила всё та же Ольга. Прошлись по кварталу современного «Норд-сити» со зданиями из стекла, бетона, пластика, металла, эстакадами и пешеходными переходами на уровне второго-третьего этажей. Безусловно, всё красиво, но интересно, пожалуй, только специалистам в области современного строительства и архитекторам. Во всяком случае, на Энгельмана-младшего особого впечатления современная архитектура не произвела… Затем на метро добрались до Фиш-Маркта и от причала речного порта по той же групп-карте отправились в часовую прогулку по Эльбе и прилегающим к ней каналам.
С верхней палубы речного прогулочного трамвайчика открывалась панорама на портовую набережную и морской вокзал на противоположенном берегу. Но на верхней палубе оказалось слишком холодно. Ветер, наледь на полу и столиках, загнали нас вниз, где палуба застеклена, а за столиками подавали горячий глювайн. Заказав себе по стаканчику, а Роме чашечку чёрного кофе, хотя он не прочь был подогреться алкоголем, быстро согрелись.
Час пролетел незаметно. Вернулись в старую часть города. К шести часам вечера ночь уже полностью вытесняет день. На улицах в это время шумно. В магазинах – бойкая рождественская распродажа подарков, на базарчиках – колбаски, пиво, глювайн, сладости…Снега в Старом городе почти нет. Хотя на улице холодно. Заходим погреться в магазины и крупные маркеты. В Ратхаузе – выставка проекта реконструкции морского порта с макетами, занявшими призовые места в конкурсе – рай для архитекторов!
Наконец, окончательно устав и замёрзнув, возвращаемся к Шелленбергам. Скоро вернулся с «халтуры» Эдик. Поужинав, решили прошвырнуться в центр ночных развлечений Гамбурга – район Сан-Паули. Для полноты ощущений хотелось заснять на плёнку ночную жизнь города. Ехать с нами напрашивался и Рома, но общими усилиями его отговорили. Рома считал, что уже настала пора ему проверить на себе запах «злачных мест», как он выразился.
Гамбург . Ратушная площадь перед Рождеством…
— Я видел и не такое, — многозначительно заметил он.
Не став уточнять, что успел повидать Рома за свои неполные шестнадцать лет, его всё-таки оставили дома, усадив с девочками за компьютер.
Вышли на Рипербахн. Реклама огней секс-шопов, ночных клубов, эротических видеосалонов и ресторанов, отблёскивала на взявшемся корочкой снегу. Эдик говорит, что район Рипербахн на редкость безлюден, из чего следовало, что здесь он уже не впервые. Засняв общий план двух сторон улиц, подходим к пересекающей её улочке, где официально разрешено работать проституткам под негласным патронажем полиции. «Ночные бабочки», обступив нас плотным кольцом, предлагают свои услуги: час любовных утех – сто марок. Переговоры с ними ведёт Ян. Он даёт им понять, что мы заглянули сюда лишь посмотреть. Камеру здесь доставать бессмысленно. Прячу её под куртку и спрашиваю:
— А сколько стоит ночь?
Ян переводит мой вопрос. Путана, ведущая переговоры, осматривает меня критически, задерживаясь взглядом чуть ниже пояса, и выражает своё отношение ко мне протяжным: «О-оо-оо, супер!» Проститутки расставлены вдоль панели через каждые три-пять метров, и не дают прохода прогуливающимся мимо мужчинам, большинство из которых, как и мы, пришли сюда лишь поглазеть, а при приближении жриц любви шарахаются от них в стороны. Большинство девушек одеты не по сезону. Лишь некоторые – в лыжные костюмы и куртки, скрывающие их заманчивые прелести. Но они готовы в любой момент расстегнуть молнию на куртке и даже дать себя потрогать. Чем некоторые из фланирующих мужчин и ограничиваются. Другие приходят сюда целенаправленно. Деловито торгуясь, они берут выбранных путан под руки и направляются к подъездам ближайших публичных домов.
— В Амстердаме я был на улице «красных фонарей», — говорю я своим друзьям. – Правда, наблюдал за проститутками с другого берега канала. А здесь, что-нибудь подобное есть? Или только этот несвежий и промёрзший товар? Московские проститутки, во всяком случае, кажутся мне гораздо свежее и привлекательнее.
— Не волнуйся, — успокаивает меня Эдик, — это только начало. Сейчас всё увидишь…
— А ты что, пользовался услугами московских путан? – задаёт мне встречный вопрос Ян. — Ну, чтобы иметь об этом товаре представление, не обязательно трогать его руками, можно просто пройтись по Тверской, — уклончиво отвечаю я.
Тем временем, сойдя чуть в сторону, мы упираемся в большой красный щит с откровенным рисунком заборной живописи и предложением «зайти и попробовать». Проходим мимо двух щитов и оказываемся на узкой улочке, где на витринах, подсвеченных мягким красным светом, сидят и стоят красотки, выставляющие свои прелести напоказ. Приоткрывая фрамуги окон, шлюшки зазывно приглашают получить всё по полной программе от эротического массажа до исполнения самых смелых желаний за те же сто марок. Говорят, что в пальчиках и губках этих профессионалок оживают даже мертвецы… Это и есть улица «красных фонарей» Гамбурга. Наверное, в короткой человеческой жизни всё нужно попробовать, но… что-то мешает отдаться соблазнам. Существует какая-то грань между тем, что хочется и тем, что можно… Медленно двигаясь вдоль ряда подсвеченных витрин, мы всё с той же упорностью вежливо отказываемся от заманчивых предложений. На фоне уже стареющих «тёлок» с накаченными силиконом сиськами, встречаются вполне миловидные «крошки», волею судеб заброшенные сюда со всего мира. Здесь слышна французская, английская, польская речь… Здесь можно увидеть таянок, африканок, мулаток… Некоторые, признав в нас русских, заговаривают с нами по-русски, совершенно справедливо считая секс интернациональным промыслом. Обойдя ряды витрин с живым товаром, покидаем этот «милый уголок», тем самым, разочаровывая местную публику.
Засняв несколько ночных заведений, куда настойчиво приглашают зазывалы, возвращаемся к метро. По дороге сутенёры предлагают заскочить в ночной стриптиз-бар за вход всего лишь в 10 марок – стоимость кружки пива, и посмотреть в живую технику современного секса. Хотя понятно, что десятью марками здесь не отделаешься. А коль зайдёшь, обдерут тебя как липку, раскрутят по полной… Спускаемся в метро на Рипербахн (название-то какое говорящее) и, проехав пару остановок, чтобы забрать Ольгу. В двенадцать часов ночи она заканчивает свою работу в ресторане «Мэриот». Эдик обычно встречает ей в позднее время. Всё-таки, ночной Гамбург – не самое безопасное место для прогулок молодых женщин. Возвращаемся домой, ужинаем, просматриваем только что отснятую плёнку. Ложимся во втором часу ночи. Завтра новый день, новая пища…
Утром Эдик уходит доклеивать макет, а нас с Ольгой Ян подвозит на своём «Гольфике» до ближайшего «Bon prix» — магазина со скидками и, распрощавшись с нами у входа, увозит Рому в аэропорт. Чувствуется, у Яна ещё будут проблемы с сыном. Уж больно они разные. Да и воспитанием сына уже заниматься поздновато, то, что в него вбито, оттуда вряд ли теперь выбьешь… Впрочем, это проблемы Яна. Купив в магазине кое-что из одежды детям, а себе куртку цвета хаки, проехали на автобусе несколько остановок и в магазинчике «Всё за 99 пфеннигов» прикупили сувениров родственникам, друзьям, знакомым и коллегам по работе. Мелочь, а приятно…
Ещё вчера Эдик говорил, что этим вечером нам предстоит встреча с журналистом Рафаэлем, тем самым, который привозил в Москву приглашение, успешно залил там его водкой и увёз с собой обратно, так и не вспомнив, зачем его привозил. К шести вечера Эдик должен был быть дома. Я пришёл чуть пораньше, но застал дверь квартиры запертой. Ольга ещё не вернулась с работы. Девочек тоже дома не оказалось. Пришлось пару часов подождать на лестнице, выдерживая на себе подозрительные взгляды жильцов подъезда, пока не подошла младшая Инна.
Вскоре пришёл и Эдик. Поужинав, отправились на встречу с журналистом. Место встречи он назначил сам – одна из пивных забегаловок на банхофе. Мне почему-то казалось, что он пригласит нас к себе домой… Небрежно брошенное на спинку стула пальто, белая рубашка и синие джинсы, в руках бокал пива и снисходительно-вальяжная поза – таким мне показался с первого взгляда необязательный журналист с утончённым именем Рафаэль. Он вяло протянул мне руку, когда Эдик представил нас друг другу и спросил что-то по-немецки. Эдик отчего-то сильно сконфузился и спросил меня, что я буду пить? Когда Эдик смущался, это сразу проявлялось на его лице здоровым румянцем и незнанием, куда деть руки. Сделав вид, что не заметил его смущения, я ответил, что выпил бы светлого пива. Оказалось, Эдик забыл свой бумажник. Стоило бы так из-за этого волноваться… Журналист, как я понял, угощать нас не собирался. Поняв замешательство Эдика, я протянул ему купюру в 20 марок. Эдик, сильно смущаясь, взял её и направился к стойке бара за пивом. Себе он взял бокал колы – сказал, что пива не хочет.
Чтобы не акцентировать внимания на этом незначительном эпизоде, я спросил журналиста, в каком журнале или газете тот работает? Эдик добросовестно переводил. Журналист стал пространно рассуждать о том, что у него много работы, и он страшно устаёт, так и не поведав в какой редакции он служит. Потом перевёл разговор на девушек, сидящих за столиком в углу у стойки. Ему показалось, что девушки давно уже за ним наблюдают, а он совсем не прочь ими заняться.
— Как вам понравилась Москва? – поинтересовался я у него, исключительно для того, чтобы поддержать разговор – мне он почему-то сразу не понравился.
— Москва – хороший город, — ответил он, небрежно потягивая пиво. «И то хорошо», — подумал я. — Там много красивых женщин. Когда они узнавали, что я из Гамбурга, хотели со мной познакомиться.
— Это, наверное, были девушки с Тверской? – иронизировал я. Но тот прозрачности намёка не понял и продолжил воспоминания. — Там в ресторане были бандиты – русская мафия, — машинально переводил Эдик. – У них были очень красивые женщины. Они со мной танцевали и хотели, чтобы я с ними спал. – Эдик переводил и краснел одновременно. А Журналист распалялся всё больше.
— Судя по тому, что вы залили приглашение посетить моего друга спиртным, вам понравилась и русская водка, — я уже откровенно подтрунивал над ним. Мне не нравилась ни его вальяжность, ни манера любоваться собой, смотреть на других свысока… В Москве, я бы, пожалуй, быстро бы посадил его на место. Но в Гамбурге я был гостем. Гостем Эдика. Кроме того, я не знал в каких они отношениях и не в коей мере не желал навредить своему другу.
Не знаю, насколько точно перевёл мой вопрос Эдик, но тот, нисколько не смущаясь, ответил:
— О, русская водка – хорошо! Немецкий шнапс хуже. — Хоть в чём-то он был искренен, хотя и не патриотичен. Допив пиво, Рафаэль спросил меня, чтобы я хотел увидеть в Гамбурге. Для начала я захотел сменить обстановку и посидеть в обычном пабе, где пьют пиво студенты, рабочие, простой люд, двумя словами. Журналист немного подумал, потом снял со спинки стула пальто, накинул его себе на плечи и жестом пригласил нас следовать за ним. Пройдя в полном молчании несколько кварталов, свернули за угол, пересекли небольшую площадь и вошли в пивную. Здесь дым висел коромыслом, играла музыка, а гул голосов, сидящих за столиками, напоминал встревоженный улей или рокот водопада за стеной горящего леса.
В глубине второго зала мы обнаружили свободный столик. На столах из грубо выструганных досок стояли пустые бутылки с воткнутыми в них свечами. Расплавленный парафин стекал по стенкам бутылок, придавая им самые причудливые формы. Рафаэль сказал, что угощает и, в очередной раз спросил, что мы будем пить? Я снова заказал большую кружку светлого пива. Эдик привычкам менять не стал и сказал, что будет пить колу. Официантка, вильнув бёдрами, пошла за заказом, а у меня, глядя на её корму, по знакомому заныло в паху. Тяжело без женщин вторую неделю кряду…
Гамбургские страдания… И публика, и пиво, и официантки в этом пабе мне понравились. Я поделился своим наблюдением с журналистом. Тот воодушевился и сказал, что теперь, для сравнения, нужно посетить дорогой пивной ресторан, где собираются бюргеры и прочая почтенная публика. Полной уверенности в том, что там Рафаэль также будет нас угощать, у меня не было, а расплачиваться самому за всю компанию в дорогом ресторане, попросту могло не хватить денег. Да и Эдик без особого энтузиазма, как-то тоскливо и вяло прореагировал на это предложение. Поэтому, дипломатично отказавшись, я решил напомнить притчу из ранних рассказов Чехова, который назывался, кажется, — «Редкая птица».
— Есть у Чехова рассказ, начал я, — в котором молодой репортёр просит познакомить его с представителями преступного мира, чтобы поправдивее изобразить их в своей статье: убийц, воров, проституток, растратчиков и прочих. И на всё полицейский отвечал: «Да сколько угодно!»… А когда репортёр попросил для контраста познакомить его с каким-нибудь порядочным человеком, тот, глубокомысленно почёсывая репку, признался: «Да, это будет сделать нелегко. Порядочный человек – редкая птица!». В общем, покончив с этой притчей, предлагаю красавчику Рафаэлю: — Дорогие рестораны и состоятельную публику я могу увидеть и в Москве. А мне хотелось бы увидеть злачные места Гамбурга, чтобы иметь представление о прелестях капиталистического мира. Мне бы это пригодилось для моей литературной деятельности. Не знаю уж, насколько точным был перевод моих слов, но вся спесь с нашего журналюги вдруг сразу сошла на нет. Он вдруг как-то внутренне сжался и сник. Он замкнулся в себе, стал всё больше молчать, а потом сказал, что ему срочно нужно позвонить жене домой, что она волнуется и ему, во что бы то не стало, нужно непременно быть дома. Мы проводили его до вокзала. Он быстро распрощался с нами и ушёл. Эдик высказал предположение, что тот меня принял за одного из бандюгов всесильной русской мафии, который горит познакомиться с кем-нибудь из местных бандитов. Может и так… Во всяком случае, я не шибко переживал, что журналист лишил нас своего общества. Когда Эдик говорил, что нас приглашает на встречу Рафаэль, тот самый, который должен был передать мне приглашение в Москве, я почему-то был уверен, что приглашает он нас к себе домой, познакомиться с женой там, с детьми. А он пригласил нас в привокзальную пивнушку, да и угостил лишь тогда, когда понял, что у Эдика нет с собой денег. Ну, да ладно, Бог с ним!
Чтобы закончить вечер на мажорной ноте, Эдик решил пройтись-таки со мной по одному из злачных мест города близ банхофа. Небольшая улочка с секс-шопами, эротическим кино, порнографическими витринами и девицами, расставленными сутенёрами вдоль стен облезлых зданий. Какой-то пожилой негр пытался всучить нам пышную, но довольно неопрятную негритянку, похожую на его дочь за 50 марок. И даже обещал скидку. Но мы уже спешили к метро, оставляя порочный квартал за пределами лестницы эскалатора, прихватив с собою гамбургские страдания несбывшихся надежд…
Окончание следует