Третья книга Юрия А. Домбровского «Пути-дороги» из одноимённой серии в увлекательной форме рассказывает о путешествиях по Германии и Чехии. Заметки путешественника по своей сути вовсе не описательны. Они глубоко ироничны, философичны и несут в себе кроме познавательной информации массу любопытных авторских наблюдений. «Гамбургский счёт» — предрождественская эпопея, своего рода – рождественская сказка, хотя и основана на абсолютно реальных событиях, о встречах с друзьями, с размышлениями об особенностях жизни русских немцев в Германии. Лёгкий язык повествования позволяет прочесть книгу на одном дыхании. «Чеслав или Чехия глазами художника с богатым воображением» — книга из разряда беллетристики, которая любопытна как читателям, склонным к мистике и фантасмагории, так и читателям, собирающимся посетить дивные места Чехии или уже успевшим там побывать. Автор надеется, что и третья книга серии «Пути-дороги» доставит читателям удовольствия не меньше, чем от прочтения двух предыдущих книг, если не большее… Вперёд вместе с автором по дорогам Германии и Чехии! Вперёд за новыми впечатлениями!
ГАМБУРГСКИЙ СЧЁТ
По дорогам Германии
« Бег ради жизни называется
эмиграцией…».
( Г. Малкин)
Предисловие
Приглашение посетить Гамбург пришло ещё в мае. Вернее бы сказать — должно было прийти. Давний приятель и коллега по архитектурному цеху Шелленберг Эдик позвонил из Гамбурга в начале мая, сообщив, что передал бумаги для оформления виз с оказией. Однако немец-журналист, на которого была возложена столь почётная миссия, со своей задачей не справился. Уже в Москве, оторвавшись от германской действительности, столкнувшись лицом к лицу с действительностью российской, он ударился в загул. От души попив русской водки и залив конверт с приглашением алкоголем, он увёз его обратно в Германию, начисто забыв о поручении. Но, видимо, так было угодно судьбе…
Через месяц Эдик прислал приглашение уже обычным путём, воспользовавшись услугами почты, извинившись в необязательности своего знакомого. Имея приглашение на руках, дело оставалось за малым – определиться с датой выезда и получить визу в Германском консульстве. При всём желании, в летнее время поездка не вписывалась. Дети заканчивали школу и собирались поступать учиться дальше: старший сын — в архитектурный, дочь — в колледж парикмахеров и визажистов. Естественно, это было главным на то время, поэтому поездку отложили до осени с прицелом на осенние каникулы в школе, где учился младший сын.
Осенью пришла мысль посетить Германию в католическое Рождество, где в это время года Европа отличалась блеском предрождественского ожидания, ярким светом витрин магазинов, ёлочных базаров и сказочной иллюминацией. К тому же, как нам казалось, рождественские распродажи обещали существенные скидки.
Оформив визы на декабрь, принялись просчитывать варианты с билетами и ценами на них. На поезде дорога обходилась в полтора раза дешевле, чем на самолёте до Берлина, но потом ещё предстояло добираться до Гамбурга на автобусе. Ехать автобусом было в два раза дешевле, чем поездом. Немаловажным было и то, что автобус шёл из Москвы до самого Гамбурга, что с незнанием немецкого языка решало многие проблемы. Такой вариант нас вполне устраивал, хотя две ночи в автобусе – не самое лучшее времяпровождение. Впрочем, опыт затяжных автобусных поездок по Европе у нас уже был и особенно не напрягал.
Когда пришла пора заказывать билеты, жена вдруг резко изменила свои планы, ссылаясь на выборы в Государственную Думу, без своего участия в которых плохо представляла себе дальнейшую судьбу России, а также на дороговизну всей поездки вдвоём и ещё массу вымученных причин, которые, якобы, не вписывались в её понятия о комфортном отдыхе. Безусловно, две ночи в автобусе туда и две обратно, доставляли не слишком много удовольствия. Так или иначе, взвесив все «за» и «против», решили, что лучше всего ехать мне одному. Для жены такое решение казалось равносильным «горы с плеч». Меня оно, впрочем, также устраивало, хотя… Но уже забронирован билет на маршрут Москва – Гамбург, выкуплен, оформлен отпуск, собраны в дорогу вещи и подарки. Отъезд намечен на 11 декабря. «Гамбургский счёт» открыт.
Впереди новые впечатления, встречи, расставания. Пожалуй, можно отправляться.
Гамбургский счёт
Путь in… Суббота, 11 декабря
Гражданский долг, конечно, обязывает участвовать в выборах, предопределяющих судьбу родины: кто займёт в Государственной Думе большинство – коммунисты, демократы или какая-то третья сила. Но эмоции и пафос уже уложены в корзину с грязным бельём и задвинуты в угол. Что может решить мой голос, если всё давно уже схвачено, заранее предопределено и рассчитано… Выборы — через неделю. В это время я буду уже далеко от Москвы и об итогах голосования узнаю в Германии. Сейчас меня волнует это меньше всего. Сейчас я уже весь там – в цивилизованной Европе, где нет проблем и потрясений, сопутствующих на протяжении многих лет нашей многострадальной державе.
Автобус отправляется от деревни со смешным названием Мамыри, которая раскинулась сразу же за Московской кольцевой дорогой. За окном уже стемнело, несмотря на то, что нет ещё и шести часов вечера. Впереди длинная зимняя ночь и лишь к утру мы должны прибыть в Брест на белорусско-польскую границу. Рядом со мной сидит женщина лет пятидесяти. Из короткого разговора узнаю, что едет она к дочери в город Аахен, расположенный на самом западе Германии на стыке границ трёх государств – Германии, Бельгии и Голландии; что её дочь вышла замуж за немца и уже успела родить тому двух детишек, которых она едет нянчить, пока молодые будут в отъезде в Америке. Она говорит, что уже не первый раз в гостях у дочери, что у них свой дом, что сильно скучает по внукам. Говорит, наверное, больше для себя, чем для меня, будто утверждая себя в мысли, что её там ждут всем сердцем и считают часы, когда же она к ним приедет. Может, оно и так… слушаю и смотрю в темноту за окном. Скоро моя попутчица замолкает, и я слышу её мерное похрапывание. Достаю из сумки плоскую бутылку московского коньяка, делаю пару глотков, надеясь, что он заменит мне снотворное и погружаюсь в собственные мысли. Мысли скачут в сумбурном аллюре, перепрыгивая из одной крайности в другую. Потом выравниваются, определяя вектор направления в сторону мировосприятия настоящего с небольшой поправкой на будущее.
Куда ведёт эта дорога? Куда ведёт этот путь, по которому тащусь упорно на протяжении сорока с лишним лет? Путь в… Путь in… Путин… Откуда он взялся? Его ведь мало кто знал ещё полгода назад. Непредсказуемый Ельцин, утомивший народ неожиданными поступками между отлёжками в больницах и клиниках, назначил его новым премьер-министром, уже четвёртым за последние два года. Бывший директор ФСБ на фоне военных действий в Чечне, с заверениями о том, что с терроризмом в России будет покончено, быстро набирал очки и по рейтингу СМИ выходил на первое место, опережая своих оппонентов на политическом небосклоне России. Путин… Путь in… Путь в неизвестное.
Нужно как-то упорядочить свои мысли. Отпив из бутылки ещё немного, посмотрел на свою попутчицу. Та спала. Оглянулся по сторонам – свободных мест вокруг не видно. Народ, утомлённый долгим ожиданием, располагался ко сну. Впереди салона группа казахстанских немцев в полтора десятка человек вместе с детьми и стариками начинают трапезничать. Мужики мало чем отличаются от своих русских собратьев – разливают по стаканам водку, режут колбасу, сало и, под шушуканье жён, выпивают. Немцы выезжают на постоянное место жительства. Сколько их уже выехало? Когда страна трещит по швам и разваливается, когда в ней нет стабильности и надежды на будущее, уже ничто не может удержать людей, подобно прохудившемуся мешку с просыпающимся сквозь прорехи зерном. Один из них, уже изрядно подвыпивший, громко предлагает дочери съесть куриный окорок. — Ешь, — говорит он, — домашнее, натуральное. Там у них – всё искусственное (так и сказал — у них), в рот не полезет. На него цыкает старуха. Он отвечает ей что-то по-немецки и громко хохочет. Потом обходит своих соплеменников, предлагая выпить ещё, но желающих, кажется, больше нет, и мужик усаживается на своё место. Скоро по салону раскатывается его громкий храп. Я тоже как-то устраиваюсь, подложив под голову капюшон от пуховика, с завистью поглядывая на соседку, которая уже давно спит, не обращая внимания на неудобства. Впереди нелёгкая ночь. А в Бресте, ранним утром, ещё предстоит нудный, никому не нужный осмотр вещей, что уложены в багажном отделении и заполнение деклараций. После утомительной ночи – не самый лучший вариант встречи нового дня.
Польша… ша… Воскресенье, 12 декабря.
Около четырёх часов утра въехали в Минск. Столица Белоруссии – в глубоком сне, как и большая часть пассажиров автобуса. Среди ночи была остановка у лесочка в Смоленской губернии, но большинство тогда крепко спали. Теперь же народ пробудился и, разделившись на два ручейка, гордо устремился в сторону непрезентабельных туалетов привокзальной площади. Здоровья эта ночь определённо не добавила.
В девять утра были в Бресте. А ещё через час прошли таможню. Соседка моя добавила немного паники. Она везла десять банок красной икры, хотя разрешалось, как она уверяла, лишь две, а также — не более двух бутылок водки. В моём багаже их было три, не считая бутылки коньяка, предназначенных для подарков. Разметав икру по пассажирам, у которых её не было, она немного успокоилась. Чтобы не рисковать, я достал третью бутылку водки и перелил её в пластиковую бутылку из-под минеральной воды, к тому времени освободившуюся. Все тревоги, впрочем, оказались напрасными. Никто не считал бутылок и банок в чемоданах, проверив багаж лишь выборочно у части не внушающих доверие пассажиров. У меня, кстати, проверили… Но я к этому давно привык: у меня и раньше железные рубли проверяли на свет.
На таможне пришлось задержаться ещё на пару часов, потому как у одного из пассажиров не оказалось визы. Он был иностранцем, плохо понимающим по-русски, а, может быть, таковым прикидывался, что-то объяснял польским пограничникам, куда-то с ними ходил, возвращался, долго рылся в сумках, показывая какие-то бумаги. Кончилось всё тем, что его вместе с вещами сняли с рейса, и автобус тронулся дальше без него.
Пока народ оживлённо обсуждает это происшествие, автобус, углубившись в польскую территорию на десяток километров, делает остановку у придорожной корчмы с поэтическим названием «Pod lasem». Здесь есть возможность привести себя в более-менее божеский вид, после сумасшедшей ночи, позавтракать польским супчиком, бифштексом с картофельным пюре, а на десерт – чай с лимоном, что входит в стоимость трансферта, что, в общем-то, не так уж и плохо. Желающие могут промочить горло у барной стойки, что уже в стоимость не входит. Наравне с польскими злотыми здесь охотно берут американские доллары и немецкие марки. Коньячок мой уже закончился, но есть ещё перелитая на таможне в пластиковую бутылку водка. Наливаю в стаканчик грамм сто горячительной смеси, выпиваю за успех предстоящего путешествия, заедаю яблоком и усаживаюсь на своё место у окна, заранее готовый к новым ощущениям. Соседка кажется мне уже не такой уж непривлекательной и я мысленно допускаю… Впрочем, только мысленно…
Польша, гладкая и ровная, как столешница, припорошенная снегом, тянется в унылом однообразии. Лишь изредка, то по одну, то по другую сторону дороги встречаются одинокие хутора и строения. Восточная Польша не отличается высокой плотностью населения. Небольшие городки Бяла-Подляска и Седльце – вот, пожалуй, и всё, что может отвлечь от белого безмолвного пейзажа за окном до самой Варшавы, на которую уже опускаются сумерки, зажигаются уличные фонари и свет в окнах, хотя нет ещё и шести часов вечера.
Варшава стала за последние годы почти родной. Этот город удивительно домашний. Я жил здесь лет семь назад больше недели и за это время успел полюбить узкие улочки Старе Мяста, Королевскую дорогу с многочисленными дворцами, костёлами, монастырями и парками, широкую и многолюдную Маршалковску, набережные Вислы. В который раз проезжая по центральной его части, мысленно возвращаюсь к тем прогулкам семилетней давности, с грустью констатируя, как быстро бежит время. Столица Польши готовится к католическому Рождеству. Украшенные фонариками ёлки и ветви деревьев, автостоянки в гирляндах электрических лампочек. Впрочем, утомительный переезд не даёт полноты ощущений близкого праздника… Моя фамилия, корнями уходящая в польскую историю, отзывается эхом в колодцах жилых домов старого города, напоминая о том, что всё в этом мире имеет свои истоки.
Ночная Варшава…
Варшава остаётся позади. Впереди – дорога длиною ещё в одну ночь. Достаю бутерброды с ветчиной и сыром, прихваченные из дому, отвинчиваю пробку пластиковой бутылки, предлагаю своей соседке составить мне компанию, но она вежливо отказывается, в мыслях, наверное, тискающая уже своих внуков в далёком Аахене. Особенно не настаивая, принимаю дежурные пятьдесят грамм, закусываю и постепенно погружаюсь в дрёму. Мысли уже не прыгают, а плавно растекаются в своём неспешном движении, переходя из одной в другую. Страна, что осталась по ту сторону терминала с внутренними проблемами и предстоящими выборами, растворяется в ночной тьме. Транзитная Польша ускальзывает из-под шин автобуса, шуршащими об асфальт трассы. Впереди – Германия, которую ещё предстоит понять. Мысли цепляются за остатки минувшего дня, который уже ушёл в прошлое. Не задерживаясь в настоящем, перетекают в завтрашний день и, окончательно умаявшись за сутки пути, останавливаются и проваливаются в глубокий сон… Ша… Польша…
Герман… и я. Германия. Понедельник, 13 декабря.
Автобус стоял у придорожной бензозаправки. Народ выходил на улицу, продирая со сна глаза и чертыхаясь. Часы на руке показывали два часа ночи. Оглянувшись по сторонам, понял, что я не один в недоумении. Перед выездом на польско-германской границе нас решили покормить. Наверное, это тоже входило в трансферт. Ужин в два часа ночи – нонсенс, но есть такое слово – трансферт… Лучше бы билеты сделали подешевле.
Полусонные, утомлённые и внезапно разбуженные пассажиры, злые, как волки, направляются вялой вереницей в сторону придорожного ресторанчика рядом с заправкой, чтобы вложить в себя жареные колбаски с кетчупом и залить это чаем, настоянным на швабре. У детей кочующих переселенцев слипаются глаза. Взрослые немцы тоже не шибко резвятся, за исключением двух мужиков, устроивших турнир на бильярде. Играют они на интерес цветными шарами с широкими лузами – американка. Здесь свои правила, в отличие от «русской пирамиды», и знающие толк в правилах вяло дают игрокам советы. После колбасок и острого кетчупа во рту пожар и ужасно хочется пить. Прошу у официантки ещё стакан чаю. Пани натянуто улыбается, но всё же приносит мне чай. Народ, воодушевлённый примером, также потянулся за халявной порцией чая, но, обслужив ещё пару человек, пани даёт понять, что халява кончилась, а желающие утолить жажду могут сделать это за свои кровные у стойки бара. Пока водители ужинают за отдельным столиком и моют автобус — в Европу нужно въезжать с чистым лицом – сонные пассажиры слоняются по автобану. Среди тусующихся переселенцев из Казахстана слышу знакомую фамилию — Энгельман. Со мной учился Ян с такой фамилией, перебравшийся несколько лет тому назад в Германию и я ещё не теряю надежды встретиться с ним там, если всё сложится удачно. Интересуюсь у немцев, откуда они родом, не знают ли они Яна. Герман, как представился мне один из них, что угощал соплеменников водкой, говорит, что точно не знает, хотя можно спросить тётю Марию — она уж наверняка должна знать. Тётя Мария, женщина преклонных лет, сведя брови на переносице, силится что-то вспомнить. Она помнит уехавшего в Германию семь лет назад Якова, дальнего родственника из-под Алма-Аты, но Яна не помнит. Хотя, может быть, Яков и есть тот самый Ян, сомневается она.
— Мы сами из-под Усть-Каменогорска. Там целый колхоз Энгельманов, — говорит она. – Фамилия известная. Может и наш, кто его знает…
Герман поглядывает на меня и сосёт из бутылки пиво. Ему хорошо. Скоро он будет на своей исторической родине. Как она его примет? Я стою рядом и думаю, что он там не пропадёт. Герман и я. Германия…
На терминале были в шесть часов утра, простояв перед этим пару часов в каком-то отстойнике. Водитель, собрав наши паспорта, растворился в темноте, отключив, очевидно из экономии, в салоне кондиционер. Не беда – можно и попариться. На улице – не май-месяц. А выходить из автобуса нельзя. Мало ли что… Процедура на терминале занимает около часа. Наконец, нам возвращают проштампованные паспорта, и автобус направляется дальше по мосту через Одер. За мостом уже Германия. В салоне душно. Пассажиры просят включить кондиционер, и водитель его включает, попутно запустив и мониторы видеомагнитофона с очередной комедией. Водитель здесь царь. Пытаюсь заснуть, но не получается. Нужно смотреть на вещи философски. Проходит всё – пройдёт и это. Неудобства ночных переездов скоро забудутся. Память желает хранить лишь позитивные моменты.
В Берлин въезжаем в восемь утра. Время московское. Пора переводить стрелку часов на два деления назад. Здесь уже время среднеевропейское. Значит, по-местному – всего лишь шесть утра. Притягательная сила Берлина возросла ещё больше после получения городом статуса новой столицы объединённой Германии. За прошедшие четыре года, что я не был в Берлине, город заметно преобразился. Крен между западным его сектором и восточным значительно выровнялся. Новая современная архитектура, световая реклама и предрождественская подсветка придают ночному городу шарм, свойственный большинству европейских столиц. Невольно сравниваю Берлин с ночной Москвой и с удовлетворением признаю, что российская столица сейчас мало в чём уступает. В незамерзшей Шпрее отражаются огни фонарей с гирляндами лампочек, коими украшены деревья вдоль набережной.
Берлин. Раннее утро…
Вспоминаю прошлую прогулку по Александер-плац, с доминирующей над центром города телевизионной башней и высотной гостиницей «Форум». Экскурсию по восточной части города с безликой, по сравнению с Западным Берлином, архитектурой современной жилой застройки. Фрагменты знаменитой берлинской стены, как память о недавнем прошлом и площадь у Брандербургских ворот, с торговцами сувениров и ярко разукрашенными туристическими автобусами. Сохранившиеся черты средневековой радиально-кольцевой планировки улиц, расходящихся от центрального района Митте с остатками городских стен и валов.
Автобус делает остановку на центральном автовокзале, и полусонный народ выползает из нутра душного салона в зимнее холодное утро. Кто-то здесь сходит, кого-то встречают, остальным предстоит ехать дальше. Почему-то мне казалось, что пересадка на Гамбург будет здесь, в Берлине. Но, оказалось, нужно ехать до Ганновера, что составляло ещё три с лишним сотни километров. Говорят, для бешеной собаки лишний крюк – не помеха. Так или иначе, правила трансферта устанавливаются другими, нам же предстоит их соблюдать и особенно не ворчать по мелочам. Что значат несколько лишних часов по ухоженным дорогам Германии при сносной для этого времени погоде…
Берлин. Автовокзал…
Скоростная трасса обходит городки и посёлки стороной. За шумозащитными ограждениями вдоль дороги мелькают черепичные крыши домов, пашни, перелески. Несмотря на обрушившийся в конце ноября на Европу невиданный снегопад, следов снега здесь почти не видно. Зеленеет травка озимых. Небо окрашивается восходящим солнцем в золотисто-розовый цвет, предвкушая новый, насыщенный событиями день. Позавтракав бутербродами, смотрю в окно, делаю в блокноте пометки, отмечая на большой, как полотенце, карте Германии свой маршрут. По левую сторону остаётся Магдебург. Видны лишь шпили кирх и красновато-бурая черепица крыш. Ухоженные поля, аккуратные домики и ветряки составляют пейзаж Восточной Германии. На пути встречаются ещё несколько городков, самым крупным из которых является Брауншвейг с характерными для немецких городов шпилями церквей, городских ратуш и жилых домов с фахверковыми колоннами. В начале одиннадцатого въезжаем в Ганновер. Здесь на перевалочной базе фирмы, с которой у меня договор, перекладываю свой багаж на «Фольксваген-гольф» ярко-красного цвета и вместе с ещё тремя пассажирами выезжаем в Гамбург. Услуга эта входит в стоимость билета. Располагаюсь рядом с водителем, раскладываю на коленях карту и нахожу на ней дорогу от Ганновера до Гамбурга. Это чуть больше сотни километров. Учитывая, что стрелка спидометра ниже отметки «сто» не опускается, прикидываю, что через час будем на месте. Словоохотливый водитель, наш соотечественник, мило предлагает нам воспользоваться своим мобильным телефоном, чтобы позвонить встречающим, что мы и делаем. На квартире Шелленбергов трубку взяла Ольга – жена Эдика. Я сообщил, что через минут сорок буду в Гамбурге. Водитель, взяв у меня трубку, добавил, что подвезёт меня к центральному железнодорожному вокзалу и высадит у башни «ZOB», рядом с входом в закусочную «Макдональдс».
Через полчаса красный «Фольксваген-гольф» припарковался у банхофа в центральной части города. Собрав с каждого по десять марок за пользование мобильным телефоном, водитель откланялся и уехал. Понимая, что за десять марок можно позвонить по мобильнику раз десять, расстался с деньгами без особого сожаления, потому как «дорога ложка к обеду». Главное, теперь должны встретить. Не успел я как следует осмотреться по сторонам, как подошла Ольга. Я не видел её лет десять и боялся не узнать. Но опасения оказались напрасными – она мало в чём изменилась. Меня она также узнала сразу. Выходит, я тоже не слишком изменился. И это, в какой-то степени, радовало.
До района, где проживали Шелленберги, метро доставило нас минут за двадцать. Десять минут ходьбы от метро и мы уже у порога девятиэтажного дома, в котором мне предстоит пожить некоторое время. Домофон, кодовый замок, чистая, не заплеванная лестница с горшками цветов на лестничных площадках и совершенно не исписанные и не загаженные лифты – первое впечатление от быта немцев, аккуратность которых стала притчей во языцех. Как же приятно после двух ночей в автобусе забраться в ванну с пеной, смыть с себя пот и дорожную пыль, постоять под горячим душем! Меня здесь ждали. О чём красноречиво говорил лагман, приготовленный Ольгой – ностальгическое блюдо переселенцев из Средней Азии. Фруктовый салат, а на десерт, если можно так выразиться, — холодное пиво. Что ещё нужно уставшему путнику? Пожалуй, зрелищ…
Ольге идти на работу к трём часам дня. Эдик вернётся со службы не раньше шести вечера. Работает он в небольшой строительной фирме архитектором, что считается большой удачей для переселенцев, которым весьма нелегко найти работу по профессии. Уже пришли из школы дочери Шелленбергов — Марианна и Инна. Они с любопытством поглядывают на меня, о чём-то перешёптываясь, как бы раздумывая с какой стороны приблизиться к знакомству со мной. Марианне уже лет шестнадцать, она более раскована, нежели младшая Инна, которой не больше одиннадцати, знакомится со мной, спрашивает о чём-то незначительном и уходит к себе в комнату. Инна, в отличие от старшей сестры, стесняясь, предлагает мне яблоко и, присев у компьютера, украдкой наблюдает за мной. Разложив вещи и развесив рубашки на плечики в шкафу, я достаю московские гостинцы: конфеты и шоколад для девочек, бутылку столичной водки и бишкекский коньяк для Эдика, шкатулку с лаковой миниатюрой для Ольги, а также пару эксклюзивных жилетов ручной работы известной московской модельерши – Людмилы Романовой. Таких жилетов у меня ещё пять штук: жена навязала для рекламы в немецких бутиках, в качестве образцов на перспективу поставок заинтересованным лицам. Романова – хорошая знакомая жены. И как не хотелось их брать, всё же пришлось…
Трёхкомнатная квартира Шелленбергов мало чем отличалась от типовых московских квартир. Разве что некоторым шармом, свойственным жилищу творческих людей, что, впрочем, всегда отличало жильё большинства художников и архитекторов. Осмотревшись, я прикорнул на диване и тут же заснул, навёрстывая две бессонные ночи в автобусе. Сквозь сон слышал, как Ольга накрыла меня пледом и, щёлкнув ключом, ушла на работу… Проснулся я в седьмом часу вечера. В прихожей о чём-то восторженно по-немецки щебетала младшая из дочерей Шелленбергов. Потом я услышал голос Эдика. Похоже, он вернулся с работы. Поднялся и вышел в прихожую. Эдик, под два метра ростом, мало чем изменился за те пять лет, что я видел его последний раз. Может, прибавилось немного седины в шапке курчавых волос, да мудрости в глазах за годы исканий на исторической родине. Мы пожали друг другу руки и обнялись.
— Как ты вырос, — сказал я, не придумав ничего лучше.
На щеках Эдика зардел здоровый румянец, свойственный ему ещё в студенческие годы. Казалось, он не знает, куда деть свои длинные руки и нескладную фигуру. Но скоро он пришёл в себя, и мы уже сидели за столом в холле, предаваясь воспоминаниям прошлого и перемыванию костей наших общих знакомых.
Через некоторое время вернулась Ольга – она проходила стажировку в одном из ресторанов Гамбурга – мы поужинали и чета Шелленбергов, извинившись передо мною, ушла на какую-то важную для Эдика презентацию, оставив меня наедине с телевизором, телефоном и дочерьми, начинающих уже подзабывать русский язык.
К одиннадцати вечера Эдик с Ольгой вернулись и снова засели за стол купаться в воспоминаниях, возвращаясь к ещё совсем недалёкому прошлому, рассуждая о противоречивом настоящем, стараясь, в какой-то мере, заглянуть в будущее. Между разговором удалось дозвониться до моей двоюродной сестры Аллы, проживающей с мужем и четырьмя детьми в Хюльхорсте, немецкой глубинке под Билефельдом в восьмидесяти километрах от Ганновера; Васе Гресле, архитектору из Фрунзе, ставшим нынче Бишкеком, который закончил наш факультет «очень нужных вещей» ещё за пять лет до меня. Васю здесь звали Вилли. Их я надеялся ещё увидеть. Не удалось дозвониться только до Яна Энгельмана, с которым я учился в одной группе. По телефону, который был у Эдика, жила его сестра, а новый номер Яна, который она нам любезно оставила, не отвечал. С Яном меня связывали пять лет учёбы и нечто большее, что может связывать людей с единым пониманием ценностей мира и духом тонкости мироощущений. Но Яну мы дозвонимся на следующий день, а пока… Стрелки часов показывали начало третьего ночи. Эдику, в отличие от меня, в восемь утра нужно быть на работе. Ольге тоже не нужно рано вставать… Закончился бесконечно длинный марафон длиною в двое суток. Как же всё-таки замечательно заснуть на чистой, мягкой постели, а, не свернувшись калачиком на сиденье автобуса…
(окончание следует)