Шумаев Виталий Андреевич – человек многогранных талантов. Будучи профессором и доктором экономических наук, к своему почтенному возрасту он приобрёл немало умений и навыков, в настоящее время специализируясь на логистике. Однако немаловажным остаётся и другой факт: в свободное время Виталий Андреевич ещё и пишет увлекательные рассказы! С публикации одного их них и состоится дебют нового автора на нашем «Литературном коллайдере».
Андрей накинул на одно плечо старый пиджак (было еще тепло) и пошагал на призывной пункт. Хоть у него один глаз совсем не видел, его призвали в Народное ополчение так же, как и многих других москвичей. На площади уже было много народу. Куда же идти? Кажется туда… Справа от толпы выделялись своей формой несколько офицеров. Андрей пробрался к ним.
— Фамилия?
— Шумов Андрей Иванович.
— Становись в строй к капитану Гаврилову. Он высокий, видишь?
— Да.
— Не да, а так точно. Привыкай.
Андрей подошел к довольно большой группе людей разного возраста. Через 15 минут их повели на вокзал. Каждая группа растянулась, хоть и была построена в три шеренги. Подойдя к вагонам, погрузились. Они представляли собой, как их называли в народе, «телятники». Справа и слева от входа располагались верхние полки. Кто пошустрее залез наверх. Андрей сел на пол вагона, подстелив пиджак. Курили почти все, дым стоял как туман. Кто-то вынул из кармана кусок хлеба и жевал, кто-то щелкал семечки, двое мужчин оживленно обсуждали поведение своих женщин, кто-то пел:
…Как у нас голова бесшабашная
Застрелился… дурной офицер…
Некоторые стали подпевать. Кто-то вынул из кармана губную гармошку, что-то наигрывал. Андрей приткнулся к стенке вагона и попытался заснуть.
Часа через три поезд остановился, похоже, в степи. Офицер выскочил из одного из вагонов и скомандовал:
— Стоянка 10 минут. Покурить, оправиться.
Все выскочили из вагонов и, отойдя, стали писать. А кто-то отбежал подальше и присел. Кто-то продекламировал:
Поссать, скомандовал Суворов,
И тысячи з… мелькнули под забором.
Отставить! Но было поздно:
Забор уже поплыл.
Кто сделал свое дело, прохаживался вдоль вагона, рядом, чтобы не опоздать. Один из попутчиков стоял у вагона, смотрел вдаль и восклицал:
Хорошо в краю родном,
Выйдешь в поле,
Сядешь срать,
Далеко вокруг видать.
По вагонам разнеслась команда. Все забрались в вагоны, поехали дальше. Рядом сидели двое мужчин примерно одинакового возраста.
— Как зовут, — спросил один.
— Андрей.
— А я Николай, а это Иван. Мы работали на стройке. А ты кто?
— Столяр.
— Откуда родом, семья есть?
— Родом из Рязанской области, пока холостой. А ты?
— А у меня девочка и мальчик, еще малютки. Я на Загородной живу, а родом с Украины. Иван из Московской области, пока тоже холостой. Интересно, что мы будем делать по приезду на место?
— А кто же знает?
— А куда едем?
— Не знаю. Но, похоже, мы уже в Курской области.
Через несколько часов поезд остановился. Однако никакой команды не было. Минут через 10 к поезду подошел немецкий офицер в сопровождении нескольких солдат с автоматами. Офицер с явным акцентом объявил:
— Ви прибыли на территорию, занятую германскими войсками. Медленно виходите, руки вверх, вас сопроводят наши зольдаты в лагерь. Кто побежит, будем стреляйт.
Из вагонов начали выходить люди, их стали строить в колонну. Вдоль колонны, справа и слева, стояли цепи немецких солдат. Построенную колонну из эшелона направили на территорию, огороженную колючей проволокой. Вдоль забора стояли или ходили вооруженные солдаты. Перед входом стояла бронемашина, автомобили, грузовые и легковые, солдаты стояли и вдоль дороги. Дорогой это трудно было назвать, скорее полоса для движения с ямами, колдобинами, грязью и несколькими кустами. Загнав огромное количество пленных за колючую проволоку, немцы стали готовиться к ужину: зажигали костры, затапливали металлические печки (или что-то подобное), подогревали еду и ели. А те, кто внутри забора, были голодные, очень хотели есть, завидовали солдатам снаружи.
Пленные толпились ближе к середине загороженной территории, справляли нужду около проволочного ограждения. Спали ночью, если можно назвать это сном, сидя, плотно прижавшись друг к другу. Николай, Иван и Андрей так и держались вместе.
Однажды в толпе кто-то сказал: «Картошка в земле». Все хлынули в том направлении. Николай и Андрей не полезли. Иван сказал: «Будьте тут», — и полез в толпу. Он пробирался довольно долго. А кое-кто проворный и наглый шел прямо по плечам. Наконец Николаю удалось добраться до места. Он стал рыть руками землю, и – удача! – вырыл четыре клубня картошки. Полез назад.
— Ребята, мы живы уже четыре дня, теперь проживем еще дня три, — сказал он, показывая картошку.
Поделили так: Николаю – 1, Андрею – 1, Ивану – 2, так решили коллегиально. Теперь надо было их испечь – но как это сделать без огня? Да и помыть сначала надо бы, но где? Ладно, вытерли о себя, потерли друг о друга картофелины и таким образом их почистили. Без костра и веток съели сырыми.
На пятый день пребывания в плену над огороженной территорией появились русские самолеты: не стреляли и не бомбили.
— Наверно разведчики, — догадались пленные.
На седьмой день прилетели другие самолеты и начали бомбить. Немцы залегли, попрятались. Несколько бомб попало в лагерь, погибло несколько человек. Но большинство поражений было нанесено стоявшей технике, а с нею была уничтожена часть забора. Некоторые пленные во время бомбежки попытались бежать.
— Может нам тоже удрать, когда еще представится случай? — предложил Николай.
— А куда бежать? Вокруг немцы все заняли. До наших не дойти. А те ведь еще и расстрелять могут со словами «Вы были в плену, вас перевербовали».
— Пошли ко мне на родину, отсюда ближе всего, — сказал Николай.
— Ну тогда веди.
И они побежали. Бомбы рвались рядом, а им все равно помирать в плену от голода. Бежали полдня, огибая селения, прячась под кустами. Около одного села встретили мальчика.
— Эй, пацан, подойди, не бойся. Что это за село? Немцы есть?
— Николаевка. А вы из лагеря? Наши возили туда молоко немцам, это три километра отсюда. Говорили, что многих с собаками поймали. А вас, видно, нет.
— Есть что-нибудь пожрать?
— Нет. Но я сейчас сбегаю, что-нибудь принесу. И он побежал в село.
— А вдруг выдаст? Надо спрятаться.
Спрятавшись за кустами, стали ждать. Пацан пришел, принес кусок хлеба и три соленых огурца.
— Спасибо, парень. Пойдем дальше. Надо же, полдня бежим, а только на три километра оторвались! Хорошо, что по речке прошлись, собаки, видно, не взяли след. Ну, теперь мы и до дома доберемся…
Разломив на три части хлеб, на ходу ели. После троица пленных продолжила путь, не заходя в села, занятые немцами.
Сколько дней и ночей шли, трудно им было вспомнить. Ночью идти было безопаснее, поэтому спали днем на ветках в лесу или на валежнике. Наконец, нашли то село, где у Николая были родные. Но до самого дома так и не пришлось дойти. Войдя в село, спросили: «Где немцы?». В селе их не было, только староста и местные полицаи. Троица бывших пленных еле двигалась, прошла мимо нескольких домов и, потеряв сознание, свалилась разом на землю на выгоне (так называлась незастроенная территория, куда выгоняли скот из дворов, после чего гнали стадо на пастбище).
Хозяйка ближайшей хаты подошла к лежащим без сознания людям, посмотрела, узнала в одном из них Николая. Начали собираться жители, женщины охали, с чем-то обращались к богу.
— Хлопцы, — сказала мальчишкам одна женщина, — бегите к родственникам Николая, расскажите, пусть заберут. Галя, возьми одного, у тебя есть куда его положить. Вера, у тебя брат парализованный лежит на печи, возьми вот этого, если спросят, скажешь, что брат.
Так сердобольные женщины разобрали несчастных беглецов, перенесли в хаты, и, кто как мог, лечили и поднимали. Они знали, что, если узнают об этом немцы, им несдобровать – расстреляют вместе с приемными беглецами.
Вере достался Андрей. У нее в семье были мама, тетя и брат. Однако работать могла только она, поскольку мама и тетя были больны (сердце и др.), а брат Алеша, работая в колхозе, наступил на вилы и проткнул ногу. Врача в селе не было, один фельдшер – и тот всегда на вызовах. Он зажал пальцами рану на ноге, подождал немного и добрался до дома. Однако она не заживала, пошло заражение. В результате его парализовало, и он все время лежал на печи: и зимой и летом. Вере, конечно, досталось, но она была очень работящая и тянула всех своих.
Андрей до того отощал и ослаб, что не мог сам ни есть, ни пить. Одна из тетушек его кормила с ложки. Труднее было менять ему подштанники, поскольку он пришел в ободранных штанах. Нашли что-то Алешино, сосед принес одни, меняли. А потом он и сам смог выходить по нужде из хаты. Ел очень мало, видно сказалось пребывание в плену. Однако в течение месяца он уже сам мог есть, вставал и понемногу двигался. При среднем росте он весил 52 кг. Однако набирался сил. И однажды сказал, что готов работать. Ему было стыдно сидеть на шее у женщины.
— Ладно, давай попробуй работать. Ты столяр, я поговорю в правлении.
Его друзья тоже выздоравливали, пришли проведать и поговорить. На случай прихода в село немцев они выкопали в лесу маленькую землянку, где не раз потом и прятались. Троица уже друзей смогла собираться часто и обговаривать ситуацию и планы. Все трое пригрозили старосте: если он их выдаст, ему не жить. Староста и без угроз им сочувствовал – и ни один полицай к ним не придирался. Кстати, староста и полицаи в этом селе работали на немцев только для того, чтобы выжить, то есть без политических мотивов. Включили их в список жителей села для отчета перед немецким командованием. Когда в село приходили немцы, все трое уходили в лес, прятались в землянке, где отсиживались во время пребывания немцев. А те приходили, ночевали и, как правило, шли дальше.
Андрей пришел в Правление колхоза, отрекомендовался и попросился на работу. Его приняли. Работы по его профессии было много, спрос оказался большой: кому сундук починить, кому стол или табуретку, а кому и деревянную лопату сделать для выпечки хлеба в печи. Платить было нечем, чаще давали едой, а то приходилось трудиться и за «спасибо». Больше всего спрос был на гробы. Андрей сделал первый гроб, и тот оказался аккуратно остроган, отчего понравился заказчику и окружающим. Теперь все, кому это было надо, шли к Андрею с просьбой сделать гроб: в каждой семье случалось несчастье, кто-нибудь умирал или погибал. Так Андрей завоевал авторитет у жителей села как безотказный и квалифицированный работник. Просили его что-либо поправить в доме, он делал.
Так прошло несколько месяцев.
Однажды через село прошли немецкие подразделения. Где-то через час из леса прискакал русский разведчик на коне, осмотрел край села (выстрелов не было) и ускакал в лес. Вскоре из леса высыпала пехота и залегла, не выходя на открытое место – выгон. С той стороны села раздались выстрелы, с этой ответили.
А в этот день тетя Феодосия (родная тетя известной Веры) почувствовала себя лучше и решила сходить к своей давней подруге, живущей на другой стороне села, за выгоном. Расстояние небольшое: она надела свою праздничную юбку, взяла палку и пошла навестить. Медленно, но благополучно туда дойдя, наговорилась и собралась домой. Взяла свой посох и потихоньку пошла через выгон. Пройдя половину расстояния, услышала выстрелы. Возвращаться не было смысла, до дома идти столько же. «Пойду!» — решила она. С нашей стороны подбежал солдат (парнишка еще совсем юный) и воскликнул
— Бабушка, ложитесь, идет бой, могут зацепить!
— Если я лягу, то не встану. Пойду. Бог сохранит.
С этими словами она продолжила путь.
Шла потихоньку; все бы ничего, только вдруг кто-то дернул за правый край её новой обширной юбки… Она обернулась – нет никого. Пошла дальше. Опять кто-то дернул за подол юбки: обернулась, оглянулась… опять нет никого. Кто же это шутит? Идет потихоньку, опять дергают то слева, то справа. Когда оставалось идти метров десять, со стороны изб поднялись русские солдаты и с криком «Ура-а!» побежали через выгон, стреляя на ходу. Бабушка Феодосия благополучно дошла до хаты, вошла и села на лавку, отдуваясь. Потом она рассказала новости, услышанные от подруги.
— А что у тебя с юбкой? – спросила её сестра Мелания (мама Веры). Феодосия посмотрела на юбку, подняла поближе к глазам подол, а юбка – как решето – пробита пулями.
— О, Боже! Это же моя новая юбка, которую я первый раз надела!
— А тебя не ранило?
— Слава Богу, ни одной царапины. Это меня Бог бережет.
Однажды к вечеру в село вошли венгерские части, которые вышли из гитлеровской коалиции. На дверях избы один венгерский солдат написал (по-своему) «Дом для командира» и разместился в нем с двумя солдатами. Был вечер, бабушка Мелания варила кашу в чугунке, сварила и предложила всем, вывалив в большую миску.
— Каша-каша, — с восторгом повторял один солдат. Затем снял с себя солдатский ремень и протянул Андрею.
— Мадьяр – солдат… на память.
Съели кашу и легли спать. Наутро все венгерские солдаты ушли. Остался только ремень, напоминающий о них.
С приходом Советской Армии наши беглецы легализовались, пришли к командирам, бывшим в селе, рассказали, как было дело. Николая и Ивана приняли в действующие войска, а Андрея по состоянию здоровья, еще слабого и слепого на один глаз, не взяли. Было немного обидно, но что поделаешь?
Андрею не хотелось уезжать, с принявшей его семьей были очень хорошие отношения: к нему относились как к родному. А с Верой у него появились взаимные чувства, они полюбили друг друга. Собрав котомку, Андрей прибыл туда, куда сказали. Его определили в бригаду, которая занималась ремонтом и строительством мостов (малых и больших в разных областях России). К концу войны он оказался в Москве, работал на Крымском мосту. Он пришел к своему дому на Загородной, а в его комнате проживала семья. Управляющий домами рассмотрел ситуацию и сказал:
— Андрей, ты один, а здесь семья. Пусть они живут здесь, а тебе предоставим жилье в бывшей кухне в соседнем доме.
Упомянутое жилье трудно было назвать комнатой: вход в нее на первом этаже располагался напротив дверей подъезда, а сама комната по площади составляла девять квадратных метров. Слева от двери стояла печка, поскольку отопление было дровяное. Андрей поставил за печкой койку, положил по диагонали две широкие доски, на них шинель. А в качестве мебели смастерил кухонный столик, который поставил у окна.
Жизнь продолжается!
Здесь он и встретил День Победы.