Мой закадычный друг Андрей Баталов очень любил всевозможные отборные (или, по-современному, элитные) войска, а точнее говоря — воинские сословия. Таковыми в Лученбурге были:
1) айры;
2) рагусты;
3) рейнары;
4) хаги (хагийцы);
5) лигийцы;
6) утиканцы (цикантейцы);
7) пуниканцы;
8) ле-ле.
Айры, вооруженные ракетными пистолетами системы «клаус» и (кажется, лучевыми, точно не помню) пистолетами системы «глэдис», носили стальные каски (очень похожие на наши, земные, средневековые шлемы-салады), и колючие, усеянные шипами кольчуги. «Баталозавр» (еще одно из его прозвищ) вообще отличался редкостным пристрастием к украшению всех видов защитного вооружения своих лученбургских героев — шлемов, щитов, кольчуг и лат — прямыми и изогнутыми шипами разных форм и размеров. Особенно большие острые шипы торчали в центре лученбургских щитов — там, где обычно помещается шишка-умбон. Это позволяло в ряде ситуаций пользоваться щитом в рукопашном бою, как колющим оружием. Скорее всего, «Бата» превратил своих айров в «стальных ежей» под влиянием византийского хрониста Иоанна Зонары, описавшего в своем известном «Сокращении историй» античных пеших (равно как и конных) «слоноборцев», из шлемов и щитов которых торчали длинные и острые шипы (об этом я как-то поведал «Бате», пересказывая ему немецкое издание Зонары, имевшееся в нашей домашней библиотеке). Но возможно, на моего друга Андрея оказала влияние и английская баллада о рыцаре Море из Мор-Холла, выступившем в доспехах, утыканных острыми шипами, словно «дикобраз из африканских стран», на бой с похожим на выросшего до невиданных размеров водяного червя Уонтлейским драконом, которого шипы на доспехах Мора изорвали в мелкие клочки (или изрезали на мелкие кусочки, точно не помню). Самой баллады об Уонтлейском драконе в нашей домашней библиотеке тогда не было, и Ваш покорный слуга пересказывал ее своему другу «Бате» по «Истории Нью-Йорка» незабвенного Вашингтона Ирвинга:
Так страшен был он в этот час,
Так грозен, дик и рьян,
Что вы решили бы как раз:
Наверно, это дикобраз из африканских стран.
Он насмерть всех перепугал: коров и лошадей,
И кошек и дворовых псов, баранов и свиней.
Всяк улепетывал, дрожа, поджавши хвост, бежал
И думал, будто повстречал заморского ежа.
Рагусты (это слово явно происходило от слова «гусары», хотя «Бата» никак в этом не желал признаваться) составляли отборную кавалерию и внешне походили на гусар — как панцирных «крылатых» польских, так и легковооруженных венгерских.
Рейнары (несомненно, производное от слова «рейтары») — также являвшиеся легкими кавалеристами, внешне чем-то напоминали казаков, были вооружены длинными пиками, кривыми саблями и носили на головах нечто среднее между папахами и сербско-югославского типа пилотками, с подбородочными ремнями, украшенными длинным кудрявым пером и большими лапчатыми крестами, напоминающие германские железные кресты или кресты на шапках русских ополченцев времен Отечественной войны 1812 года (крест такой формы в отечественной геральдике именуется «рупрехтовским», «рупрехтовым» или «крестом Рупрехта»).
Рагусты и рейнары, между прочим, немалую часть своего служебного времени посвящали борьбе с конными, по преимуществу, шайками разбойничьих атаманов. Помнится, самыми опасными среди них были атаманы Муха, Луковица и Чеснок. Их бесконечные приключения, в том числе и конные схватки с рагустами и рейнарами, преследовавшими удалую степную вольницу не менее усердно, чем венгерские пандуры — бетяров (по тогдашнему советскому телевидению часто транслировались приключенческие сериалы про капитана Тенкеша, благородного разбойника Шандора Розу — или Рожу, точно уже не помню, Яносика и проч.), были предметом множества рисунков «Баты» (обычно в школьных тетрадках и на полях учебников), которые мы очень любили разглядывать во время уроков — к огромному неудовольствию учителей.
Сатурнианские хагийцы и лигийцы (последние — в отличие от оседлых лесовиков-лигийцев из романа «Камо грядеши» Генрика Сенкевича) были конными кочевниками, чем-то средним между гуннами, аварами, торками, печенегами, кипчаками, татарами, монголами, киргизами, казахами, маньчжурами, башкирами и калмыками. Их вооружение и одежда были соответствующими, при этом рогатые шлемы хагийцев (хагов) с лисьими хвостами (а порой — просто лисьи шапки) были украшены синими, а шлемы лигийцев — желтыми конскими хвостами. Хагийцы и лигийцы (в особенности богатырь-герой последних Тайк Лигийский, срубивший множество голов своим двуручным мечом, которым рассекал всадников вместе с конями) в свое время оказали существенную поддержку и помогли захватить власть над всем Сатурном одному из величайших властителей Лученбурга — Дротелю Великому, потомку по прямой линии основателю державы Дротелю Луче. Андрей очень любил рисовать в своих «планетных игровых тетрадках» (которых было немало у каждого из нас, так что они со временем стали занимать целые портфели, ранцы или ящики письменных столов, что, впрочем, не мешало нам рисовать на полях учебников и школьных пособий) Дротеля Великого в виде величественного всадника в золотых латах на белом коне, окруженного преданными ему не на жизнь, а на смерть хагийскими и лигийскими конными лучниками и копейщиками. Именно с помощью хагийцев (и, по-моему, лигийцев) Дротель Великий сумел, после долгой борьбы, победить войска шандемарийского короля Дренкватера, а впоследствии — также армию его преемника и наследника Дерховерта, а также неких злокозненных и непокорных феодалов (то ли рыцарей-разбойников вроде «Арденнского вепря» Гильома де ла Марка из любимого нами «Квентина Дорварда» сэра Вальтера Скотта или Реджинальда Фрон де Бефа из его же не менее любимого нами «Айвенго», то ли претендентов на престол) Элимаела и Элевела (кроме их имен и какой-то памятной надписи в честь Элимаела я — увы! — ничего вспомнить не могу)…
Утиканцы (происходившие из Утики, или Утички, не раз служившей, из-за своих природных богатств и полезных ископаемых — золотых, серебряных и урановых рудников и россыпей драгоценных камней, а также конских табунов — подлинным «яблоком раздора» между баталовским Лученбургом, милитаревским Милисландом и даже эйдиновской Антидой) также были племенем конных варваров. Мне запомнились два их вождя с наиболее экзотическими именами: Хаси-Бхай-Бхай и Герюэ. Ути(ч)ка (название которой, вероятнее всего, было «позаимствовано» моим другом «Батой» у одной из североафриканских колоний Карфагена — Утики, упоминаемой в романе Гюстава Флобера «Саламбо» — чуть ли не любимой книгой нашего детства) именовалась также Цикантеей.
Чем-то вроде утиканцев-цикантейцев были и другие «конные варвары» — пуниканцы (с острова Пуники).
Кстати говоря, аналогичную функцию отборных лейб-гвардейцев в милитаревском Милисланде играли горцы-тэлоранды во главе со своим князем по имени Нор Гелиани (внешне весьма смахивавшие на грузин, других кавказцев или терских казаков, в папахах и чухах-черкесках с газырями на груди, шашками и огромными, как у лермонтовского «заклятого друга» Мартынова, кинжалами).
Пигмеи племени ле-ле представляли собой одну из многочисленных первобытных народностей (на взгляд неискушенного землянина — помесь индейцев Амазонии с негритосами и папуасами), которыми так изобиловали дебри сохранившихся кое-где на Сатурне тропических джунглей и портреты наиболее колоритных представителей которых мой друг «Бата» так любил, подобно всем нам, рисовать, как уже говорилось выше, на полях школьных учебников, школьных и специально приносимых им собой в школу «планетных» тетрадок, снабжая их крайне экзотическими этнонимами (настолько экзотическими и труднопроизносимыми, что Ваш покорный слуга запомнил только два: проглотиты и ле-ле). Воины племени ле-ле носили головные уборы из перьев и не имели себе равных в прицельном метании отравленных стрел из дыхательных трубок (вроде яванских сумпитанов или сарбаканов индейцев Латинской Америки). Мне запомнилось довольно экзотическое имя из их вождей, похожего, если судить по рисунку «Баты», на помесь австралийского аборигена и новозеландского маори. Его звали Скунси Лява.
Несколько особняком в ряду отборных войск лученбургских императоров стояли так называемые «синие воротники» (именуемые моим другом Андреем порой «голубыми воротниками»), уже упоминавшиеся выше (в связи с захватом ими острова Доррены и поголовной дефлорации тамошних девиц) — элитный корпус морской пехоты (названный так, вне всякого сомнения, по аналогии с американскими морскими пехотинцами, по прозвищу «Кожаные воротники», которым было посвящено немало карикатур весьма популярного в СССР датского художника Херлуфа Бидструпа — если мне не изменяет память, даже коммуниста; что Вы хотите от западного интеллигента, хронически, со времен Мора, Кампанеллы, Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Кабе и прочих разных, зараженного бациллами неисправимой левизны…).
Как рагусты с рейнарами, так и «синие воротники» носили не сапоги, а штиблеты с кожаными крагами на пуговицах (к которым «Бата» отличался не меньшим пристрастием, чем к шипам на щитах и доспехах).
Помнится, долгое время упомянутому выше лученбургскому императору Андриа Дротелю де Ламбоньеру, вкупе со своим первым министром графом Финтимонти, пришлось бороться с незаконным претендентом на престол Лученбурга — неким Фероном (Фароном), пользовавшимся политической, финансовой и даже военной поддержкой Милисланда (хотя милисландский император Джонатан Милис, как нам уже известно, был женат на сестре своего лученбургского противника — писаной красавице Лилиане де Ламбоньер, втихомолку изменявшей ему с обер-капитаном Штурмом). Выплывает из глубин моей памяти также имя какой-то императрицы (?) по имени Кибилла (Цибилла), но вот лученбургской или милисландской — хоть убейте, не помню…
Совершенно не помню, какой у Лученбурга был государственный флаг (как не запомнил и государственные флаги составных частей баталовской империи, кроме, разве что флага королевства Сан-Лианы, состоявшего из трех горизонтальных полос: синей, белой и зеленой; то, что белая полоса была средней, помню точно, а вот в порядке синей и зеленой полос не уверен).
По-моему, роль флагов на Лученбурге выполняли пышные, средневекового типа, знамена с замысловатыми геральдическими изображениями и эмблемами, важнейшее место среди которых занимала «пантера» (похожая, впрочем, не на фантастическую огнедышащую «пантеру-пандиру» нашей земной геральдики, а реального зверя из рода кошачьих), а наряду с пантерой — лев, магическая человеческая ладонь пальцами вверх с изображением раскрытого глаза («зрячая ладонь», как выражался сам «Бата»), орлы, короны и даже…черт (присутствовавший, если мне не изменяет память, в качестве своеобразного щитодержателя, на одном из вариантов герба Андриады; запомнился мне, впрочем, и другой вариант андриадского герба, на котором из-за верхнего левого угла гербового щита выглядывала рогатая ушастая голова черта анфас, а из-за его нижней части справа — кончик чертячьего хвоста с кисточкой, а справа вверху и слева внизу виднелись когти черта, которыми он держал щит, или же сам держался за края щита).
Хотя, если хорошенько подумать, то сказанное мною выше относится к периоду правления любимого андреевского императора Лученбурга — Андриа Дротеля де Ламбоньера, в которого «Бата» (и, соответственно, мы с «Батой») играл чаще и больше всего (в ходе игры «в планеты» мы, естественно, свободно двигались взад-вперед по «шкале времени», переходя из времен седой древности в далекое будущее и наоборот). Когда же этот Андриа, устав от державных трудов, ушел на покой, передав власть и престол своему брату Эдварду Дротелю де Ламбоньеру (alias де Леэру), уделявшему в лученбургской геральдике традиционной пантере меньше внимания и места, чем своему собственному гербу — стоящей вертикально пальцами вверх человеческой пятерне с раскрытым глазом на ладони, у Лученбурга совершенно точно появился государственный флаг, который я к моменту, когда пишу эти строки, вспомнил совершенно точно. Он так и стоит у меня перед глазами: прямоугольное голубое полотнище с изображением серебряной (белой, с черным контуром) описанной выше «зрячей ладони» в более узкой части, ближе к древку, отделенной узкой черной вертикальной полосой от основной части полотнища с изображением расположенного по диагонали, как бы «падающего» в сторону от древка, серебряного латинского (с удлиненным нижним лучом) креста в обрамлении шести (или восьми, точно не помню) серебряных шестиконечных звезд, размещенных по краю полотнища выше и ниже креста (эти шестиугольные звезды запомнились мне в двух вариантах — как контурные и как гексаграммы, образованные двумя наложенными друг на друга равносторонними треугольниками, один из которых был расположен вершиной вверх, а другой — вершиной вниз).
Вообще-то следует заметить, что мой закадычный друг Андрей Баталов измыслил свой Лученбург (причем расположенный отнюдь не на далекой планете Сатурн, а на нашей грешной матушке Земле) еще задолго до начала игры «в планеты». Когда мы только познакомились с ним во втором классе, «Бата» под большим секретом рассказал мне следующую историю. Когда он отдыхал с родителями в литовском курорте Друскининкай и купался в море, волны как-то раз прибили к берегу старинный деревянный чан, наполненный монетами неизвестного государства (то, что этот чан не утонул, делало рассказ еще удивительней и интересней). Кроме монет, закопанных столь чудесно обретшим их Андреем в надежном месте (о котором он обещал рассказать мне как-нибудь потом, да и не только рассказать, но и откопать его вместе со мной в урочный час), чан содержал летопись неизвестного государства Лученбург (на неизвестном языке, который Андрей смог расшифровать по наитию). Летопись он якобы также спрятал в надежном месте, но самые важные моменты истории Лученбурга запомнил и переписал в заветную тетрадку, снабдив хронику картами и всевозможными иллюстрациями. Сперва Андрей только показывал мне эту тетрадку, затем стал читать и рассматривать ее вместе со мной, а потом даже давать ее мне, как своему лучшему другу, на дом. Если мне не изменяет память, Лученбург возник на одной из частей Антарктического материка, отколовшейся от пятого континента в связи с потеплением, таянием льдов и, как было написано в тетрадке, «биением ключей» (скажу заранее, что со временем этот чудесный остров, в ходе очередного похолодания, снова скрылся под многокилометровой толщей льда). Открыл его для цивилизованного человечества отважный мореплаватель эпохи Великих Географических Открытий Джон(с) де Латур (о его национальной принадлежности Андрей не особенно-то распространялся), изображаемый моим другом в виде коренастого, с оспинами на лице и в завитом длинном парике, «морского волка», опирающегося на корабельный штурвал, со свернутой рулоном картой в руке, окруженного земными и небесными сферами, астролябиями, компасами, секстантами и прочей «нептуновой» атрибутикой. Заселил Лученбург «отец-основатель» — сквайр Джимми Ларсен — брюнет с бородкой а ля сэр Филипп Сидней, одинаково безупречно владевший пером и шпагой (он и был изображен со шпагой и пером в чернильнице (видимо, славный сквайр положил начало и лученбургскому летописанию). А уж от него-то пошла, через его потомка Дротеля Луче, и династия лученбургских королей из рода Дротелей. Вторым по величине городом на острове, после Лученбурга, были богатые Хабриды.
(окончание следует)