(Окончание)
«За что вы все меня ненавидите?», – этот вопрос Печорина подобен такому же вопросу палача к своей жертве. Но ведь палачу и нужно, чтобы жертва его боялась, т.е. ненавидела. Иначе, какой же он палач?
Подобно сатане, Печорин требует от всех любви к себе, ибо в его понимании любовь есть преклонение перед его могуществом и властью над людьми. Но тут же, подобно сатане, он возбуждает в любящих его людях ненависть к себе, потому что она есть пища для его души, которая до самых глубин сама пронизана ненавистью, т.е. неспособностью любить. Может быть, Печорин поступает так неосознанно, так же, как неосознанно дышит, но от этого он становится ещё более страшным и бесчеловечным. Неосознанность поступка означает его естественность для данного человека, и, значит, невозможность поступать иначе. Бесы не в состоянии творить добро не потому, что не хотят, а потому, что зло – это их единственно возможный способ существования, как для рыбы, которая не живёт на суше не потому, что не хочет, а потому, что не может.
Ничего удивительного в том, что Печорин, потеряв веру в Бога, стал фаталистом. В главе с одноимённым названием он прямо в этом не сознаётся, но из контекста видно – он фаталист, человек, верящий в судьбу, в изначальное предопределение своего жизненного пути и его окончания, т.е. смерти.
Давайте рассмотрим это псевдорелигиозное заблуждение с точки зрения православной догматики. В чем его опасность? Дело в том, что предопределённость, или иначе определённая программа действий и поступков, заложенных в человека от рождения, полностью размывает понятие греха и ответственности за него. И, действительно, как, скажем, убийца может отвечать за свои преступления, если изначально некие высшие силы уже решили, что он станет убийцей, проживёт всю жизнь убийцей и умрёт как убийца? Он не виновен в своем преступлении, как не виновен камень, падающий вниз под действием силы тяжести на голову случайного прохожего. Тут уж, старайся не старайся, но ничего не изменишь, и, стало быть, нечего пытаться изменить себя и свою судьбу. Если тебе предопределено быть праведником, ты проживёшь праведно и после смерти попадёшь в рай, но заслуги твоей в этом никакой. Если же тебе суждено быть грешником, то во грехах ты будешь жить, как ни крутись, во грехах умрёшь и попадёшь в ад, и вины твоей в этом никакой. Так, что сиди человек в предназначенной тебе нише и не терзай свою совесть ненужными вопросами, потому что нет ни Бога, ни сатаны, а есть некая программа твоей судьбы, которую тебе всё равно не удастся изменить. И умрёшь ты не раньше и не позже того срока, какой заложен в эту программу. Но так ли это на самом деле? Что говорит об этом Церковь?
Из Ветхого Завета, из книги Бытия мы узнаём, что Бог создал человека по образу Своему. А это означает, что человек, как Господь, безначален и обладает свободной волей. Ведь над Богом нет начальника (отсюда понятие «безначален») и никто Ему не может указывать, как поступать – Он Сам принимает все решения. Таким же правом Творец наделил и человека. Каждый из нас сам выбирает свою судьбу, и в этом выборе сам определяет свой жизненный путь и, значит, его конец: смерть. Господь не участвует в этом процессе выбора. Он не толкает человека ни на дорогу, ведущую в Небо, ни на дорогу, уводящую в ад. Он просто ждёт, когда человек сделает свой окончательный выбор, лишь обозначив Себя в душе каждого совестью, а в сознании всех искупительным подвигом Сына Своего – Иисуса Христа.
Когда-то давно, в средние века, шел богословский спор между православными священниками и еретиками, которые проповедовали предопределённость человеческой жизни и смерти. Представители еретической церкви задали православным каверзный вопрос: «Если Бог Всемогущ и Всесилен, может ли он создать камень, который Сам поднять не сможет?» На что наши богословы резонно заметили: «Господь уже создал такой камень – это человек». Наделив человека свободой воли, т. е. свободой выбора, Господь Сам Себя лишил возможности определять кончину человека.
«Как! – возмутятся многие верующие. – Ведь Бог Всеведущ! Как Он может не знать, когда человек умрёт? Ведь в Его руках и жизнь, и смерть каждого из нас. Разве Иисус Христос не учил, что без воли Отца Небесного и волос не упадёт с головы человека?»
Да, это так. Лишь Господь ведает, когда человеку пришло время покидать этот мир. Но Он знает окончание только того жизненного пути, по которому человек идёт вот сейчас, в данный момент времени. А ведь существуют тысячи дорог, и у каждой дороги свой конец, и на какую из них захочет ступить человек через секунду, того Бог не ведает.
Чтобы проще было разобраться в этой ситуации, попробую объяснить на наглядном примере. Предположим, некий юноша, лет 17-ти от роду, выбирает свою жизненную стезю. Он решает стать экономистом. И если он будет идти этим путём до конца, то умрёт в 50 лет от рака лёгких. Господь это знает.
Но вот экономист в 30 лет вдруг резко меняет свою судьбу, уходит в преступную группировку, становится «бандюком», и в этом качестве должен погибнуть от пули киллера в 42 года. Господь и это знает. Но в 39 лет с «бандюком» что-то случается такое, что переворачивает его душу, он раскаивается, уходит в монастырь и принимает постриг. Теперь он умрёт в 91 год, оплакиваемый братией и многочисленными духовными чадами. Господь это знает тоже. Не знает Он только одного: когда человек свернёт на другой путь, где и жизнь, и смерть уже другие.
Теперь понимаете, в чём заключается всеведение Бога по отношению к человеку, который сам является творцом своей судьбы? Нет никакого предопределения свыше, иначе все нравственные и духовные понятия теряют всякий смысл. Добро и зло появляются только там, где есть свободный выбор между Добром и Злом. Если же такого выбора нет, то существо, лишённое его, неподсудно никому, как не подсуден тигр, убивающий лань; как неподсуден ядовитый гриб, убивающий незадачливого грибника. Они убивают не по своей воле, а по своему естеству, потому что по-другому не могут. Они существа не духовные, а душевные и бессловесные. Они, действительно, живут по закону предопределённости.
Человек же – иная субстанция: духовная и мыслящая. Он может убивать, а может не убивать. Он может любить, а может ненавидеть. Он может идти к Богу, а может идти к сатане. Перед человеком лежит множество дорог, и выбрать он вправе любую. Многие из них угодны Господу, и каждая из этих правильных дорог завершается достойным итогом и, даже, доводит до самых врат Царства Небесного прошедшего по ней. Но среди этих дорог есть одна единственная, та, которую для данного человека промыслил Господь, т.е. та, которая более всего желательна для Бога. И каждый из нас призван искать эту свою конкретную, заветную дорогу, ибо только на ней душа обретает истинное счастье. Иногда на поиск уходит вся жизнь, а порой и жизни не хватает. Это тяжёлый и постоянный духовный труд, зачастую жертвенный и опасный, требующий от человека смирения и не прекращаемой борьбы с собственной гордыней. Даже, если человек в беспрерывных поисках и не найдёт эту свою заветную дорогу, Господь всё равно по достоинству оценит его намерения и усилия.
Теперь понятно, почему Печорину так удобно быть фаталистом? Вера в судьбу и предопределённость исключает духовную брань и даёт возможность оправдать любые свои поступки, даже самые подлые и низменные: мол, таким я родился, и другим быть не могу.
А ведь Печорин мог стать другим, захоти он этого. Не захотел. Не преодолел своей гордыни. Не склонился перед Богом. Не свернул с избранного им ложного пути, прошёл его до конца и дошёл до пропасти, зияющей в конце этого пути. Сумбурная и безрадостная жизнь, своя и десятки изломанных судеб за спиной, бесславная и бесполезная кончина. Жаль! От Бога наделён был Печорин большими способностями, и явно Господь промышлял о нём нечто значительное – он не оправдал ожиданий своего Творца.
Мы проанализировали образ Героя того времени, образ молодого аристократа первой половины 19-го столетия, по своему положению призванного служить Богу, Царю и Отечеству. Он отказался от этого служения. Он и многие ему подобные. Как засвидетельствовал сам Лермонтов в начале романа: «Герой Нашего Времени… точно, портрет, но не одного человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии» (К.ц.)
Стоит ли удивляться тому, что менее, чем через 100 лет, такие же русские аристократы предали Помазанника Божьего, отдали Православную Церковь на растерзание богоборцам и ввергли свой народ в пучину рабства и страданий?
Подведём итог:
Мы завершили анализ главных произведений трёх основоположников русской классической литературы 19-го века: комедии «Горе от ума» Александра Сергеевича Грибоедова, романа в стихах «Евгений Онегин» Александра Сергеевича Пушкина, романа «Герой Нашего Времени»» Михаила Юрьевича Лермонтова. Эти три произведения являют собой единый духовно-культурный монолит. Их объединяет то, что их главные герои – это представители высшего петербургского аристократического общества, элита государства, так называемый «цвет нации». И Чацкий, и Онегин, и Печорин от рождения получили родовое право жить в полном достатке, не думать о куске хлеба и получать все возможные удовольствия от жизни. Но прав не бывает без обязанностей. Значит, у Чацкого-Онегина-Печорина, которые явились олицетворением всей высшей аристократии первой половины 19-го столетия, эти обязанности были. В чём же они заключались? В служении! В служении Богу, Царю и Отечеству.
Высшая аристократия Российского государства, будучи самой образованной и мыслящей его частью, прежде всего, призвана была хранить веру отцов, веру Православную, как духовную основу нации. Хранить в её догматах, преданиях и обрядах; являть своим примером простому народу истинного христианина делами благочестия и благотворительности. В древности так оно и было. Бояре, а в последствие и первые дворяне в отправлениях церковной жизни не отрывались от народа. Они постились, молились, выстаивали длиннющие службы так же, как их крестьяне и вместе с ними, а значит, являлись живым примером для подражания.
Так, сохранилось историческое описание, как проводил Великий Пост царь Алексей Михайлович, который все семь седьмиц вкушал лишь один ржаной хлеб с водой, да и то три раза в неделю. Хранить веру Православную не только в своей душе, но и в среде крестьянства – вот в чём была первая обязанность русских аристократов.
Второй их обязанностью являлась служба Царю. Русская знать выступала как представитель Помазанника Божьего перед всем русским народом. Она была обязана Царскую волю воплощать в жизнь; Царское слово переплавлять в дело. Аристократии от Бога было предназначена роль золотого проводника между Верховной властью и народом. Царь делегировал всем аристократам, первым своим подданным, свои божественные права, полностью сосредоточенные только на нем самом. Эти права в той или иной мере распределялись между каждым представителем знати. И пока русская аристократия действительно за совесть служила Помазаннику Божьему, являясь связующим звеном между ним и народом, самодержавие в России стояло незыблемо, век от века превращая страну во всё более сильное и процветающее государство. И народ безоговорочно доверял своему Царю-батюшке, вплоть до того, что древним русским самодержцам и в голову не приходило перемещаться по Русской земле в окружении сильной охраны.
Третьей обязанностью русской аристократии было служение Отечеству. Все дворяне считались служивым сословием, и в случае войны каждый мужчина-дворянин становился воином, если он не состоял на какой-либо важной государственной гражданской должности. Недаром в аристократической среде личная храбрость, отвага и бесстрашие перед лицом смерти считались высшими нравственными качествами и ценились наравне с честью. Струсить на поле боя или отказаться от участия в нём означало опозорить навсегда не только себя, но и весь свой род. А достойная смерть в сражении за Отечество воспринималась как Божья награда, которая и в земном, материальном выражении через милости Царя сказывалась на потомках погибшего смертью героя.
Итак, три обязанности, изначально возложенные на аристократию суть следующие: служение Богу, Царю и Отечеству. Только при добросовестном исполнении сих обязанностей могла быть оправдана обезпеченная и наполненная удовольствиями жизнь тех, кто волею Неба оказался между Царём и простым народом.
Но так ли это было в ту эпоху, когда Грибоедов, Пушкин, Лермонтов создавали свои бессмертные произведения? Тщательно проанализировав их все, мы пришли к выводу, что русская аристократия в массе своей стала забывать о своих обязанностях, а после войны с Наполеоном это была уже не русская аристократия. И уже не служение Богу, Царю и Отечеству, а служение собственным прихотям, удовольствиям и потребностям стало её прерогативой. Почему же так получилось? Почему герои Отечественной войны, бесстрашно, не кланяясь вражеским пулям, шедшие впереди своих полков и переломившие вместе с русским крестьянами хребет непобедимой Наполеоновской армии, столь мгновенно развратились до того, что дерзнули даже восстать против собственного Самодержавия, которое и породило, и вскормило, и взлелеяло их? Почему их дети стали превращаться в бесполезных для общества прихлебателей, а в последствие и во вредных бактерий, заразивших весь организм Российской государственности?
Победители на поле боя оказались побежденными на поле духовной брани. Идеология Европы окончательно сломило русский дух в сердцах и умах двадцатипятилетних полковников и генералов, русских офицеров, на кончиках штыков принёсших освобождение всему цивилизованному миру.
Свободу-то они ему принесли, да сами потом попали к нему в рабство, причём, в добровольное рабство. Чем же прельстила молодых русских аристократов Западная цивилизация, к тому времени уже погрязшая в трясине революций и свержения традиционных устоев?
Принцип жизни в Европе и до этого резко отличался от русского жизнеустроения. Если на Руси испокон века доминировал принцип соборности, когда личное отступает на задний план перед общественным, государственным, то на Западе превозобладал индивидуализм, когда личное становится первостепенным по отношению к общественному. И если в русском варианте богатство, звания, чины и привилегии – это были лишь приложения к общественному служению и вне его они не имели нравственной ценности, то в Европейской интерпретации положение и деньги играли главенствующую роль, т. к. именно они придавали человеку социальную значимость и давали ему возможность открыто и свободно наслаждаться всеми благами жизни, при этом не совершая никакого служения. Мол, нет ничего постыдного в том, что ты бездельник и тунеядец. Дворянское звание и золото – достаточный аргумент, чтобы ходить по земле с гордо поднятой головой и плевать на всех, кто ниже тебя, ибо они сами с удовольствием будут подставлять под твои плевки свои головы. Таким было жизненное кредо Европы в ту эпоху, таким оно остаётся и по сей день.
Быть свободным и независимым в достижении всех доступных наслаждений – как такая идея могла не понравиться молодым, знатным и богатым русским аристократам? И они задали себе вопрос: живут же так люди за границей, почему же и нам нельзя? А тут ещё и революционные идеи, свободомыслие, возможность почувствовать себя, именно себя, а не Царя, делателем истории, вершителем народных судеб. Есть от чего закружиться голове. Вот она и закружилась у русской аристократии. Кто-то бросился в передел власти, кто-то – в прожигание жизни.
Грибоедов, Пушкин, Лермонтов в своих произведениях не показали ту часть русской элиты, которая была заражена революционными идеями. На самом деле, таких было немного, и на первых порах Российское Самодержавие довольно легко смогло с ними справиться, подавив восстание декабристов. Но опаснее оказалась та аристократическая прослойка, которая тупо и бездумно переняла Европейский образ жизни – крайний эгоцентризм, оправданный лишь высоким социальным положением и богатством.
С этого момента золотая спайка между Царём и народом начала неуклонно рваться во многих местах. Жизнь на Западный манер и по Западным лекалам привела русскую аристократию к тому, что она перестала выполнять возложенную на неё Богом функцию. Богатые землевладельцы напрочь оторвались от вверенной им земли и от своих крепостных, за которых должны были нести ответственность пред Господом и Царём, т.е. государством. А назначенные ими управляющие имениями, зачастую немцы, в глазах русских крестьян становились олицетворением не только русской знати, но всего Самодержавия в целом.
Простой русский народ всю жизнь проводил в тяжком труде, обеспечивая себя и государство всем необходимым, поэтому право дворян на полное безделье, которое они «выжали» из Екатерининского «Уложения о дворянстве», было непонятно и чуждо ему. Но жаловаться было некому. Да и непонятно было, на что жаловаться: «Они-де, баре, им всё можно». А тут ещё и языковой барьер, который сами между собой и своим народом воздвигли аристократы: многие из них по-французски изъяснялись свободнее, чем по-русски.
А, кроме того, нахватавшись в Европе атеистических идей и заразившись вольнодумством, русские дворяне перестали верить в Бога. Вера стала не модной. Они посчитали, что поститься и молиться – это удел черни: мол, Бог ей нужен, чтобы легче было терпеть тяготы подневольной жизни, а нам, избранным, для чего Он? Может быть русские аристократы так и не думали, но они так жили.
Грибоедов, Пушкин, Лермонтов именно на это и обращали внимание мыслящей части российского общества: аристократия перестала выполнять главную свою задачу, ради которой она и была создана, т.е. служить Богу, Царю и Отечеству. Великие наши писатели провидели, чем это чревато, и они не ошиблись. Гниль, охватившая мозг нации, постепенно разъела и всю плоть нации. Столичная аристократия, развратившись сама, развратила провинциальное мелкопоместное дворянство, живущее в русской глубинке, а то в свою очередь развратило крепостных крестьян и мещан губернских и захолустных городов и городишек.
Правда, защита Отечества ещё оставалась для дворянства священной обязанностью. Но это, видимо, сохранялось на генном уровне. Это чувство и сейчас просыпается в душе каждого русского человека, когда враг посягает на русскую землю.
Итак, Россия входила в 19-й век, уже отравленная ядом Европы. Единственным противоядием ещё оставалось Российское Самодержавие и наши святые старцы, такие как Серафим Саровский и ему подобные, а так же немногочисленные наши святители, свято хранившие в себе дух Православия. Они на целое столетие отсрочили крах Империи и падение русского народа в кровавую пропасть безбожия и цареотступничества.
Но процесс разложения был уже не обратим. Скрепы между народом и Помазанником Божьим неумолимо разрушались. Параллельно с дворянством развращалось и священство, сословие, призванное быть цементирующим составом в строении по имени Российская Империя. Фундамент (российское крестьянство) был ещё относительно крепок, и кровля (Помазанник Божий) так же была ещё надёжной, но стены (российское дворянство) всё более и боле истончались, скрепляющий раствор (священство) всё сильнее разрыхлялся, и, наконец, стены рухнули, а вслед за ними рухнула и кровля.
Революция была неизбежна, потому что целое столетие осознанно или неосознанно её готовили те, кто по рождению и положению своему изначально призваны противостоять её натиску. Революцию потому и попустил Господь, чтобы начисто была сметена русская аристократия. Не любит Бог предателей. Даже к явным своим врагам Он благоволит больше. Вот и дал Он власть тем, кто открыто с Ним боролся.
В России появилась новая элита, кровавая, но верная своим идеалам, пусть и дьявольским. Она-то и явила пример самоотверженного служения. Мгновенно, по историческим меркам, на месте ею же разрушенной Империи, она (эта новая элита) создала мощное и цельное государство. Если бы чацкие-онегины-печорины служили Богу, Царю и Отечеству так же, как служили партии и её руководству идейные коммунисты, Россия сейчас возвышалась бы над бушующим миром, как гранитный утёс в штормовом океане, не подвластная ярости дьявольских стихий. И на этом утёсе спаслись бы сотни миллионов, желающих остаться со Христом.
Грибоедов, Пушкин, Лермонтов предупреждали своих современников о грядущей опасности. Их не услышали. Но, может быть, услышим мы – их потомки? И всё же превратим Россию в спасительный утёс, что конца устоит посреди планетарного шторма.