«Некоторое время назад в «Литературном коллайдере» была напечатана статья генерала А.Никитина «Национальная идентичность». Но этот материал — вторая часть его серьезного системного исследования. Тогда мы не решились напечатать первую в связи с тем, что некоторые выводы автора могут быть приняты в обществе неоднозначно. Но свобода высказывать собственное мнение прежде всего. Поэтому мы решили исправить свою ошибку.
Английский физик Мэрфи утверждал, что жизнь только кажется такой простой, но что на самом деле она еще проще. Действительно, сложность чаcто образуется из-за смешения понятий, когда под одним и тем же словом мыслятся разные вещи. Поэтому древний китаец Конфуций советовал всякое важное дело начинать с «исправления имен», то есть с уточнения смысла используемых терминов.
Трудно найти тему, где бы путаница смыслов была так велика и одновременно так важна в идеологическом отношении, как тема национальной идентичности — очень много ахинеи накручено вокруг нее из идеологической предвзятости. Но если озаботиться «исправлением имен», то выясняется, что на самом деле все довольно проcто.
Исходить следует из того, что человек является существом бинарным – материальным, биологическим, и одновременно идеальным, одушевленным. Равным образом сообщество людей, называемое «народом», тоже имеет свою материю (традиционно ассоциируемую с «кровью») и свою душу. Соответственно, признаки принадлежности человека к народу и национальной идентичности самого народа нужно искать в обеих этих плоскостях, одной недостаточно. Причем рассматривать их следует по отдельности, поскольку материальное и идеальное, сосуществуя друг с другом в человеке и человеческих сообществах, тем не менее, не смешиваются в силу различия их природы. Но в целом национальная идентичность представляет собой материально-идеальное единство, и формула человека, как и формула народа — «кровь + душа».
Две человеческие ипостаси, биологическая и духовная, изучаются разными видами наук – материальная естественными науками, а идеальная науками гуманитарными. Там и там разные методы исследования, разные понятийные аппараты, разная терминология, и их смешение естественным образом порождает путаницу и неразбериху, создавая иллюзию крайней сложности предмета. Другой крайностью является сосредоточение внимания на одной только стороне человеческого феномена и игнорирование другой, что по понятным причинам не дает полной и объективной картины, а дискуссии радикальных сторонников разных подходов напоминают спор глухих со слепыми. Во избежание этих методологических ошибок рассмотрим материальное и идеальное в человеке и в народе раздельно, главным образом на примере непосредственно нас интересующих русского человека и русского народа и в сравнении с наиболее близкими нам во всех отношениях европейцами.
Материальное не то чтобы проще, но однозначнее, по крайней мере с тех пор, как развитие науки генетики предоставило адекватный инструментарий для исследования. Генетический анализ выявляет пока единственный, зато однозначный признак биологической идентичности в виде устойчивой последовательности нуклеотидов в мужской Y-хромосоме ДНК, которую ученые называют «гаплогруппой». Все мужское потомство одного первопредка несет в себе этот генетический маркер, образуя единый род или единую биологическую расу (всего таковых насчитывается на Земле два десятка). У женщин аналогичную функцию выполняет гаплогруппа в митохондриальной ДНК (мтДНК), однако национальную принадлежность определяют по мужской линии, поскольку считается, что жена приходит в род мужа, а не наоборот, за редчайшими исключениями (у евреев, например, нет доминирующей национальной гаплогруппы в мужской Y-хромосоме ДНК, у них мужская популяция происходит от множества разных биологических первопредков, и национальная принадлежность определяется по женской линии, где, впрочем, однозначной определенности тоже нет).
Русским мужчинам присуща гаплогруппа, классифицированная генетиками как R1a1, русским женщинам – гаплогруппа Н в мтДНК.
Но эти генетические маркеры не являются сугубо национальными, русскими, а присущи всей арийской биологической расе. (Ариями, согласно письменным историческим свидетельствам, называли себя люди, которые три с половиной тысячелетия назад пришли с севера, со среднерусской равнины в Иран и Индию и принесли в своей ДНК эти гаплогруппы, положив начало ирано-арийской и индо-арийской цивилизациям древности.)
Следовательно, наличие гаплогруппы R1a1 в Y-хромосоме ДНК (гаплогруппы Н в мтДНК) человека указывает на его расовую, а не национальную (т.е. народную) принадлежность — такая же гаплогруппа свойственна и другим народам помимо русского, тем же ирано-ариям, индо-ариям и некоторым другим. Ответ русского человека на былинный вопрос «какого ты роду-племени» («племя» предшествовало «народу» в процессе этногенеза) должен звучать «арийского роду, русского племени»», ответ ирнаца с арийскими корнями –«арийского роду, иранского племени»», и т.д.
Это разные народы одной биологической расы-рода. Этимологически слово «народ» истолковывается как то, что существует «на роду». На роду, т.е. на расе существуют народы, которые, неся в ДНК единый общерасовый маркер, в то же время отличаются друг от друга в той части генома, которая определяет внешность человека.
Так, русский ариец и иранский ариец мало похожи друг на друга из-за того, что, у них неодинаковые архетипические составляющие в части генома, формирующей внешние признаки. Эта проблема под углом зрения биологии не изучена совершенно. Традиционная антропометрия, рассматривающая внешность, дает надежные результаты применительно к антропологическим расам (европеоиды, монголоиды, негроиды и т.д.), но не к отдельным народам. Биология же сосредоточена на биологических расах и национальную, т.е. народную генетику почти не анализирует.
Между тем, наследственные национальные архетипы существуют. Помимо эмпирического опыта, часто позволяющего определить национальность человека по его внешности, об этом, в частности, свидетельствует эксперимент российских ученых, которые методом наложения множества фотографических портретов жителей центральной России получили суммарный образ «типичного русского» и «типичной русской».
У французских исследователей аналогичный эксперимент завершился безрезультатно – суммарной фотографии «типичного француза» не получилось. Причина неудачи заключается в том, что французский народ сложился из представителей двух разных биологических рас (плюс множество незначительных примесей): кельтской с гаплогруппой R1b и германской с гаплогруппой I1 (названия рас даны условно – так соответствующие племенные объединения назвал Юлий Цезарь), перемешавшихся примерно в одинаковых пропорциях в результате массового переселения германских племен на кельтский запад европейского субконтинента в период крушения Римской империи более полутора тысячелетий тому лет назад. На Руси подобного массового кровосмешения никогда не было, и современные русские люди остаются похожими на прародителей, живших на той же самой русской земле еще около четырех с половиной тысяч лет назад.
Архетипический геном – вещь чрезвычайно хрупкая и уязвимая для чужеродного вмешательства. Так, достаточно было в древний аристократический род Пушкиных попасть «эфиопке», ставшей прабабкой великого поэта, чтобы внешность Александра Сергеевича выпала из привычного русского стандарта, несмотря на непрерывность арийской наследственности по мужской линии с незапамятных времен и наличие двух арийских женских поколений (бабка и мать), отделявших его от инорасового вторжения в наследственность.
Когда постороннее генетическое вливание носит масштабный и систематический характер, изменяется внешность целых сообществ, которые ему подверглись. Например, «чернобровость да кареглазость» южнорусских парубков и дивчин арийского происхождения обусловлена множеством браков казаков с женщинами из южных народов (не все топили пленниц как Стенька Разин). По той же причине ирано- и индоарии, перемешавшиеся с местными аборигенками, внешне отличаются от своих северных предков, имея при этом точно такой же расовый маркер в ДНК, что и современные русские люди – они арийского «роду», но иранского или индийского «народу». Вместе с чертами материнской внешности могут наследоваться и некоторые психофизиологические особенности, нетипичные для русского характера, но эта тема вообще не изучена.
В таких условиях не может не поражать гомогенность русского ядерного генофонда, неоспоримо свидетельствующая о том, что на протяжении тысячелетий на русской земле смешения крови с инорасовыми элементами практически не было, за редчайшими исключениями типа случая с Пушкиным. На окраинах, где на переднем крае территориальной экспансии мужчинам-первопроходцам, а затем казакам не хватало женщин, смешанные браки неизбежно практиковались, но на общую биорасовую ситуацию влияния не оказывали ввиду статистической малозначимости таких случаев (хотя на южной и юго-западной «украйне» чернобровость-кареглазость сохранились до сих пор).
Таким образом, биологически русский человек ОБЯЗАТЕЛЬНО имеет расовую метку в ДНК в виде арийской гаплогруппы R1a1 (у женщин гаплогруппа Н мтДНК) и НЕОБЯЗАТЕЛЬНО, но преимущественно типичную русскую внешность – светлые волосы, светлые глаза, светлую кожу и правильные, но не «тонкие» черты лица (мода на семитскую «тонкость» пришла из Византии вместе с греческими иконами). Существует также национальный (народный) генетический архетип в дополнение к расовой гаплогруппе, но говорить о нем преждевременно из-за неизученности данного вопроса.
По аристотелевой онтологии эти параметры классифицируются как существенные (гаплогруппа плюс предположительный национальный генетический архетип) и преходящие (внешние) признаки человека. Разница между ними в том, что существенные признаки является родовыми (народными) и наличествует у всех представителей данного рода (народа), тогда как преходящие признаки варьируются в народе от человека к человеку.
Таким образом, с материальной, кровной русскостью все более-менее понятно, а полная ясность появится тогда, когда будет исследован русский национальный архетип в части генома, отвечающей за внешность.
С идеальной русскостью, с русской душой сложнее. Увидеть ее и пощупать, как ДНК, невозможно, поэтому судить приходится по внешним, доступным восприятию проявлениям идеальной стороны национальной идентичности в культуре и социальной жизни русского народа. Задача облегчается тем, что этой проблеме посвящена бездонная сокровищница художественных произведений, разносторонне раскрывающих сущность русской души. Остается лишь обобщить в меру понимания то, что уже исследовано великими русскими мыслителями. И делать это нужно в сравнении с нашими ближайшими родственниками европейцами – отличия и составят специфику собственно русской духовной идентичности.
Но прежде чем перейти к рассмотрения душевных качеств, следует подчеркнуть, что кровь и душа неразрывно связаны с самого начала и до конца как у человека, так и у народа – самобытной и более сложной формы организации живой и одухотворенной материи.
По аналогии с устройством ЭВМ душу можно представить как своего рода БИОС, связывающий компьютерное железо с программной частью. Подобно тому как БИОС жестко «зашивается» в микросхемы компьютера при его конструировании, индивидуальная душа «зашивается» в ДНК при зачатии человека (именно поэтому церковь выступает против аборта, приравнивая его к смертоубийству), а народная душа, соответственно, во время зарождения народа, на самом старте этногенеза.
Уже на душу по мере социализации личности и созревания народа постепенно «устанавливается» сознание (вместе с подсознанием), которое в терминах электроники можно уподобить операционной системе, управляющей комплексом прикладных программ в виде культуры в самом широком смысле слова, включая язык, религию и пр. Душа живет в теле, а сознание живет в душе, работая под ее управляющим воздействием.
С другой стороны, наличие души есть обязательный атрибут телесной жизни, а ее отсутствие – физической смерти, недаром про умершего говорят «отдал Богу душу». Человеку случается какое-то время пребывать без сознания, в коме например, и ничего, живет, пока душа держится в теле. Бывает и помутнение сознания (сбой в операционной системе, ошибочно классифицируемый как «душевная болезнь» – душа здесь не причем), которое опять-таки не препятствует нормальному функционированию плоти, поскольку та связана.с сознанием не непосредственно, а через душу (как компьютерный софт связан хардом через БИОС). Но вот без души никак.
Всякая душа уникальна и неповторима — так же, как уникален набор нуклеотидов в 46 хромосомах человеческой ДНК и в национальной гаплогруппе народа. Душа народа существует, пока жив сам народ, и перенести ее в другое народное тело все равно, что реинкарнировать индивидуальную душу в теле другого человека – задача из сферы восточной мистики. В какой-то мере перенять культуру другого народа можно (европейцы, например, многое позаимствовали из античной культуры, русские меньше), но присвоить народное сознание и тем более саму душу — нет.
Народная душа остается неизменной все время физического существования народа так же, как индивидуальная душа не меняется с рождения до смерти человека – все течет, все изменяется, утверждал отец диалектики Гераклит, кроме души. Культурное содержание сознания, индивидуального и народного, со временем эволюционирует, но душа неизменна. Это значит, что современный русский народ обладает не только той же кровью, но и той же душой, что и наши предки тысячи лет назад, с момента появления на русской земле человеческого сообщества с арийской гаплогруппой и русским генетическим архетипом в ДНК. Сознание и тем более культура с того времени существенно изменились (даже язык стал неузнаваемым для неспециалиста), а душа все та же, русско-арийская.
Далее, говоря о народной душе, в нашем случае душе русской, важно понимать, что это понятие общенациональное, относящееся ко всему русскому народу. Слагаемые этого макрофеномена на индивидуальном микроуровне проявляются в измененном виде в силу того, что, как утверждал Аристотель, целое «больше» составляющих его частей, ибо у целого иные свойства, чем у каждой части в отдельности либо у их механической совокупности. Тем не менее, устойчивое преобладание в популяции определенного набора душевных свойств позволяет судить о душе «типичного» русского человека, производной от души народа, так же, как о его внешности при наложении фотографий. Этим и занимались великие русские писатели.
Первое, что бросается в глаза при ретроспективном анализе социокультурной деятельности русского народа, это его огромный созидательный потенциал. На макроуровне он проявляется в максимально возможном масштабе – цивилизационном. Русский народ создал великую цивилизацию, в которой мы сейчас существуем и которая не имеет аналогов среди других народов, издревле живших и продолжающих жить рядом с русскими, в тех же условиях. Среда обитания одна и та же, но кровь, а с ней и душа, разные, потому разнятся и социокультурные достижения этносов.
Впрочем, талант цивилизационного строительства является скорее не национальным, а расовым ввиду того, что, мигрировав три с половиной тысячелетия тому назад на юг, наши предки арии и там образовали великие цивилизации, древнеиранскую и древнеиндийскую, в частности. Но вот проецируемая этим талантом на человеческий микроуровень способность к творчеству есть черта типично народная, русская – до трети всех великих открытий и изобретений последнего времени, по подсчетам экспертов, совершили русские люди, в стране и за рубежом.
Другой сугубо национальной особенностью является неравномерный, импульсный характер жизнедеятельности русского народа. Короткие периоды максимального напряжения сил, в которые вершатся великие дела исторического значения, чередуются с длительными периодами расслабленности, когда и малые дела идут кое-как.
Вероятно, это связано с природными условиями, ведь русская цивилизация, оседлая и земледельческая, тысячелетия существовала в условиях экстремального климата, когда вегетативный период длится четыре месяца в году, за которые нужно успеть вырастить урожай, положив на это все силы, чтобы выжить. Зато зимой – вынужденное безделье, относительное, конечно, когда восполняется растраченный летом запас энергии. Наши ближайшие родственники европейцы блаженствуют в более мягком климате, у них вегетативный период продолжается восемь, а кое-где и десять месяцев, что позволяет трудиться равномерно, не перенапрягаясь и не расслабляясь поневоле.
Именно по этой причине на человеческом микроуровне – в частности, в российском промышленном производстве — неискоренимы такие явления, как «штурмовщина» и «аврал», перемежающиеся периодами работы спустя рукава. Несклонность русского человека к равномерному монотонному труду, генетически закрепленная за сотни поколений борьбы за выживание в экстремальном климате, раздражает начальство и иностранцев. Но она имеет оборотную сторону в виде способности к поразительной, хотя и кратковременной, концентрации энергии на решении важнейших задач, которая проявляется в экстремальных обстоятельствах, когда это критически важно для нации.
Именно способностью к сверхнапряжению народных сил объясняются военные победы России над объединенными силами континентальной Европы при Наполеоне и Гитлере. Совокупный объем энергии, которую на фронте и в тылу генерировал русский народ, превысил аналогичный объем, произведенный за то же время в странах-агрессорах, намного более многолюдных и промышленно развитых, оттого мы и победили. На индивидуальном уровне военное усилие проявляется в форме массовых случаев самопожертвования во имя победы на фронте и в самоотверженном труде в тылу. Конечно, постоянно так жить невозможно – сгоришь. Но для победы достаточно и кратковременного разового импульса, разрушающего вражеский потенциал.
Поражает воображение также невиданная предвоенная модернизация страны, когда за считанные годы из руин гражданской войны буквально на глазах выросла мощная промышленность, и производство увеличилось аж в семьдесят раз, что беспрецедентно даже с учетом низкого исходного уровня.
Эффективности объединения усилий русских людей в чрезвычайной обстановке, помимо многовековых вынужденных тренировок в суровом климате, способствует их биологическое и духовное родство. Ведь жизнь во всех ее проявлениях есть ничто иное как обмен веществом и энергией, который в сообществе кровных родственников, социальная жизнь которых регулируется единой народной душой, по понятным причинам протекает легче и быстрее, чем в генетически разнородной среде, например у европейских народов, где сохраняются расовые барьеры, пусть и в скрытом виде (см. дальше).
Эти особенности наделяют русский народ подсознательным ощущением необоримой силы, предохраняя от комплекса неполноценности, оборотной стороной которого является стремление принизить другие народы и утвердить свое превосходство над ними. Поэтому русским органически не свойственна ксенофобия – чего бояться заведомо более слабых? Ненависть к «чужим» случается, но всегда по веской причине («Убей немца!» во время войны), а неприятие «чужих» только потому, что они «чужие», русской душе не присуще, что решающим образом способствовало успешному строительству полиэтнической Российской империи.
Отсюда, в частности, расхожее представление о «широкой русской душе», которое при внимательном рассмотрении имеет более глубокий смысл, чем доброта и альтруизм, как обычно принято считать. Душевная «широта» многомерна и является производной и от ощущения внутренней силы, и от привычки к резким переходам от одной противоположности к другой, и, самое главное, от биологической и духовной цельности русского народа.
Противоположности далеко отнесены друг от друга, и на пике душевные колебания в своей амплитуде достигают максимальных значений, экстремума. В нравственно-этической сфере, например, крупнейший патологоанатом человеческой души Ф.М. Достоевский констатировал способность русского человека как к высочайшему духовному взлету, так и к глубочайшему моральному падению. Русский человек, склонный к рефлексии, порой теряется в этой безграничной широте, испытывая чувство неудовлетворенности самим собой. У Достоевского его герой Раскольников мучился в попытке понять, «червь» он смердящий или «право имеет». А подвыпившему русскому, по наблюдению писателя, свойственно «каяться», впадая в пароксизм самокритики, тогда пьяный немец обычно «хвалится», будучи доволен собой.
Социальные ограничения (которые в русском обществе примерно такие же, как у европейских народов, поскольку по большей части кодифицированы одной и той же христианской религией) русского человека в его метаниях не сдерживают. В этом русский коренным образом отличается от умеренного европейца, чей душевный диапазон лимитирован общепринятыми табу.
Строгость российских законов, как отмечал классик, смягчается необязательностью их исполнения, к которой общество относится терпимо, а порой и одобрительно. Поэтому в России, например, сбоит суд присяжных, прекрасно работающий на Западе. Так, в конце позапрошлого века присяжные, наперекор букве закона, оправдали революционерку, стрелявшую в царского чиновника, а в наши дни отказываются осуждать полковника Квачкова, сочувствуя его правоте в противостоянии с властями (чтобы посадить полковника в тюрьму «по закону», ему «пришили» террористическую статью, не предполагающую участия присяжных в судебном процессе).
Корни правового нигилизма как национальной русской черты (в Европе люди в массе своей законопослушны не только по принуждению, но и по своей психологии) уходят к истокам российской государственности. У нас государство изначально формировалось как мононациональное, чисто русское, и функцию правового регулирования долгое время выполняли народные традиции и обычаи, фундаментально общие для всех кровнородственных племен с единой культурой, из слияния которых возникла нация (народ + государство).
Закон как таковой потребовался не столько из-за социального расслоения общества по мере развития производительных сил, сколько с началом интеграции в русское государство иноплеменных элементов, у которых обычаи и традиции, естественно, отличались от русских. Тогда для обеспечения бесконфликтного сосуществования всех национальных составляющих будущей великой империи была создана собственно юридическая надстройка на русской, разумеется, культурной основе, но с учетом важнейших культурных особенностей других племен. Произошло формальное обобщение поведенческих норм в единый Закон, приемлемый для всех и потому отличающийся от сугубо национальных традиций народов империи, которые частично противоречат друг другу.
В результате местами образовались расхождения между буквой Закона и русским культурным кодом, который исторически сложился в коллективном сознании под управлением народной души и который обобщенно называют «Правдой». К тому же бесконечное разнообразие жизненных обстоятельств часто не укладывается в жесткую форму Закона, в отличие от Правды, которая по сути своей не буква, а проекция народной души на человеческое сознание и потому универсальна, применима во всех случаях.
Русский народ соотносит феномены социальной жизни со своим идеалом Правды: когда они совпадают, происходящее полагается «справедливым», когда не совпадают, соответственно, «несправедливым».
При этом конфликт между Законом и Правдой всегда разрешается в душе в пользу последней – Ф.М. Достоевский утверждал, что чувство справедливости у русского человека сильнее даже его религиозного чувства (не говоря уже о правосознании). Императив справедливости имеет первостепенное значение в национальной системе ценностей и в морально-этическом плане обеспечивается душевным качеством, которое называется «совестью».
В Европе не так. Настолько не так, что в европейских языках нет даже отдельных слов для обозначения русских понятий, связанных с душой: «правда» подменяется «истиной», «справедливость» замещается «юстицией», а «совесть» сводится к «сознательности». То есть смыслы терминов перенесены из этической области в правовую, из духовной в рассудочную.
Понятно как и почему это произошло. Европейские государства возникли в результате смешения разнорасовых компонентов, в основном кельтских и германских, с разной кровью (гаплогруппы R1b и I1 соответственно), разными душами и культурами, из-за чего Закон, общий для всех, потребовался сразу, с самого начала государственного строительства в качестве фундамента объединительного процесса. Показательно, что таким фундаментом были выбраны не народные традиции кого-либо из его участников (кельтов, которых в Европе большинство – сейчас около 60% — или германцев, которые пришли на запад субконтинента победителями), а внешнее по отношению к ним римское право.
Свою старую племенную «правду» кельты с германцами ради государственного объединения отбросили, заменив ее буквой римского Закона. Как следствие «сузились» их врожденные народные души, когда из-за обобщения со временем функционально атрофировались несовпадающие части. В итоге европейская композитная душа получилась «уже» русской, которая такому обрезанию не подверглась и потому кажется европейцам «широкой». Одновременно у европейцев произошла инверсия приоритетов в управлении сознанием – общая культура стала доминировать над национальными душами. Поэтому они живут умом (рассудком и логикой), хвост у них вертит собакой. Русские же продолжают жить душой, и идущее от души «прямое знание» в нашем национальном менталитете не может быть опровергнуто никаким умствованиями, сколь бы логично они ни были выстроены.
В силу этих обстоятельств для европейских наций (сугубо политических, так как в биологическом отношении там наций не существует, только расовая смесь в государственном формате) Закон есть нечто органичное, врожденное, другого способа регулирования отношений в социуме они уже не помнят. А для русской нации, биологически гомогенной русско-арийской и безраздельно доминирующей в России, Закон является внешним ограничением, навязанным национальному большинству государственным руководством из имперских устремлений, и потому второстепенным по сравнению с народной Правдой.
«Жить по Правде» — императив, имеющий абсолютный приоритет в русской культуре, и подменить его европейским принципом «Жить по Закону» невозможно. Английский алгоритм «Веди себя, как должно, и делай что хочешь» для русской души неприемлем. В конфликте, довольно частом, между законной формой дела и его существом русский человек отдает предпочтение существенной справедливости, даже если под давлением обстоятельств вынужден соблюдать правовую формальность. Русский этический алгоритм противоположен европейскому – «Поступай по совести, и будь что будет». Именно «по совести», а не «как должно», т.е. по Закону, в европейской версии этой максимы.
Игнорирование русской душой вмененных извне «законных» ограничений делает духовную жизнь народа чрезвычайно богатой, разнообразной и насыщенной, более важной для личности, чем материальные условия существования. Русский человек не аскет, стремление к материальному благополучию ему не чуждо, но оно не довлеет над духовностью, как на Западе. Обожествление же богатства, логичное для европейцев, для русских немыслимо.
Вторичность материального по отношению к духовному наделяет русского человека внутренней свободой, независимостью от внешних обстоятельств. Русский не «свободолюбив», а уже свободен в своей душе, здесь и сейчас, в любых условиях, даже находясь в тюрьме или в крепостной зависимости. Свободолюбие европейцев выражается в борьбе за формальные «права», которые русскому по большому счету не так и важны, пока не мешают жить по совести. Если мешают, то это уже «неволя», т.е. фактическое, а не только юридическое («несвобода») попрание императивов Правды. «Неволить», как правило, значит вынуждать что-то делать против совести, хотя и, вполне возможно, по Закону. Такое русскому человеку не по душе, отсюда и правовой нигилизм.
Внутренняя вольность вкупе с привычкой к импульсным сверхусилиям и отсутствием самоограничений в виде чувства края, перейти который невозможно, раскрепощают мышление и наделяют русских людей большим творческим потенциалом как в естественнонаучной, так и в гуманитарной сферах. Научный прорыв или художественное озарение по сути есть ничто иное как выход за принятые рамки, интеллектуальный и духовный экстремизм, и чем «шире» душа, тем объемнее поле для создания нового, отрицающего старое. В этом смысле русская душа не то что «широкая», а воистину «бескрайняя».
Акты творения, идущие от души, часто совершаются интуитивно, через подсознание и лишь на финальном этапе формализуются средствами языка, естественного, научного или художественного. Но это в социуме, ради межличностной коммуникации, тогда как индивиду достаточно внутреннего ощущения Правды для оценки происходящего и регулирования поведения.
Таким образом, «широкая» русская вмещает множество противоположностей: напряжение-ослабление жизнедеятельности, морально-нравственная поляризация, противопоставление существа форме (Правды Закону), внутренняя свобода и равнодушие к атрибутам свободы внешней и т.д. Причем все это в максимальной степени. В совокупности получается народ-экстремист. Европейцам с их «узкой» душой наши крайности не свойственны и непонятны, поэтому русская душа кажется им не только «широкой», но и «загадочной».
А непонимание в сочетании с неоднократно продемонстрированной русской силой, сокрушившей намного более мощные армии континентальной Европы, вызывает страх, который в свою очередь порождает комплекс неполноценности, принимающий форму агрессивной русофобии. Расхожий образ «русского медведя» довольно точно отражает отношение Запада к России – боязно жить рядом с существом, которое в любой момент может порвать кого угодно на куски непонятно из-за чего…
Да и государственной власти самой России непросто управляться с народным «медведем». Правовой дрессировке он не поддается и только делает вид, что подчиняется, а в душе живет своей внутренней жизнью и в любой момент может задрать дрессировщика.
Деньги как универсальный регулятор жизни на капиталистическом Западе в России из-за ее преимущественной духовности такой функции не выполняют. Капитализм с его циничным культом материального успеха любой ценой на русской почве вообще не приживается из-за его фундаментальной несправедливости. К тому же для капитала нужен Закон, а на Руси владычествует Правда.
Правового государства в России никогда не было, нет и не будет — русской душе претит главенство Закона над Павдой. Буржуазная демократия как власть денег, покупаемая (по Закону) за деньги ради денег – не для России, и насильственные попытки ее насаждения в нашей стране дают извращенные результаты.
Результативным способом управления вольной в душе Россией в мирное время (в войне национальная мобилизация и сплочение вокруг государственного руководства, каким бы оно ни было, происходит автоматически, на рефлексах), как показывает история, является жесточайшая диктатура, навязывающая людям алгоритмы жизнедеятельности методом террора. Неслучайно основные модернизационные скачки в нашей стране связаны с именами извергов рода людского Петра Романова и Иосифа Сталина.
Такое возможно потому, что русский народ, наряду с внутренней вольностью, наделен сильнейшим государственническим инстинктом (еще одно противоречие) и готов сносить любой произвол власти тогда, когда правительство усиливает государство даже за счет самого народа, требуя от него жертв и страданий. Пока идет быстрое развитие государственной части нации (экономики, науки и техники, образования, вооруженных сил и т.д.), терпение народной ее части кажется беспредельным и доходит до жертвенности.
Впрочем, долго длиться чрезвычайное положение, генерируемое властным террором, не может, народ устает. Но и кратковременные периоды бурного развития дают столь впечатляющие результаты, что злодеев Петра с Иосифом до сих пор многие считают благодетелями.
Однако стоит прогрессу затормозиться, как в обществе начинается брожение, и государственная система ослабевает вплоть до саморазрушения с последующим восстановлением на новых принципах, что и произошло в начале и в конце прошлого века.
Альтернативный, но пока не изведанный путь повышения управляемости заключается в том, чтобы приблизить букву Закона к духу Правды, ослабив тем самым неизбывный правовой нигилизм народа. Но для этого нужна русская национальная власть в государстве, которой сейчас нет. Более того, власть предержащие с тупым упорством опять пытаются насадить в России законы и порядки, перенятые у Запада, где они органичны, тогда как на Руси совершенно неприемлемы, поскольку идут наперекор Правде. В результате у власти получается многосерийный танец на одних и тех же граблях в ожидании, когда они в очередной раз ударят танцора по голове русским бунтом.
Как бы там ни было, самобытный русский феномен единения крови с душой на земле, где это единение состоялось и существует уже более четырех с половиной тысяч лет, имеет огромное значение не только для русского человека, который является органической частью великого народа, но и для всего человечества. Переболев занесенными с Запада инфекционными заболеваниями коммунистического большевизма и капиталистической демократии, русский народ явит миру свой собственный путь развития, основанный на принципах справедливости.