«Литературный коллайдер» продолжает печатать рассказы, повести наших читателей. На очереди – Юрий Домбровский, автор более двадцати романов, свыше десятка исторических повестей, а также множества рассказов и стихов. Присоединяйтесь и вы, друзья. Присылайте нам свои творения, даже если вам кажется, что они не слишком совершенны. Путь к совершенству сложен! А сейчас с удовольствием представляем вам новое литературное имя.
Необратимость — не значит безысходность. Во всяком случае, в необратимости есть не только какая-то предопределённость событий, но и загадочность — как будут развиваться события дальше. Это, как время. Казалось бы, смена времён года, однообразие природных циклов должны навеять тоску. Однако, смена сезонов не вызывает чувства безысходности. Вслед за после зимней бледностью, авитаминозом, талым снегом и грязью наступает весна с пробивающейся к солнцу зеленью, появляется на лице румянец, эмоции вдохновений, которые могут быть лишь слегка подпорченными летней жарой, обгоранием кожи и тепловыми ударами. Потом всё сменяют осенние дожди, обилие фруктов и ягод, пожелтевшая листва и… всё повторяется сначала.
Мир удивителен в палитре красок. Он настолько богат и вдохновляет воображение, что когда в разноцветье вдруг вклинивается чёрно-белый контраст, на общей гамме цветов это не сразу становится заметным. Ведь абсолютно чёрного в природе не существует. Чёрный цвет — это всего лишь сгущение красок, кажущееся беспросветной чернотой. Смысловая палитра чёрного чаще всего несёт в себе мрачность и угнетённость, траур похорон и антураж зловещих тиранов, прикрывающих нищету деспотичного духа. Отказ от прелести привязанности к простым бытовым вещам, привёл поэта Пандорина к унынию и апатии. Пандорин уже несколько дней не выходил из дому, отключил телефон, курсируя по квартире между кухней, туалетом и спальней, иронизировал по поводу и без повода над всем тем, что являлось отрицанием собственного «я» или поисками «изнанки жизни»… Он чувствовал себя внутри замкнутого круга, который сам же и воздвиг, не желая того. Предчувствие чего-то страшного и безысходного всё глубже охватывало и обволакивало его мозг. Бедность и убожество мыслей выражались порой в его голове обладанием чего-то такого, чего ни у кого никогда не было.
Мысли его были мрачны и черны, как пистолет, который ему вдруг захотелось иметь. Чёрный пистолет с таким блестящим стволом, удобной рукояткой и полной обоймой патронов. Он и не думал стреляться — что за глупости! Как такое могло прийти в голову? Просто появилось острое желание почувствовать в руке его матово-холодную форму… Или держать в руке мобильный телефон с чёрно-глянцевым отблеском, по которому он мог бы не столько говорить с кем-то, сколько видеть своих собеседников, знать, чем они занимаются, когда их никто не может видеть. Набрать номер и подключиться к визуальному созерцанию их интимной жизни. «Впрочем, такие штучки вполне могут быть у каких-нибудь там шпионов», — подумал он и ему стало это неинтересно.
Спустя какое-то время Пандорину вдруг явилась необычная страсть к привилегиям и комфорту. Он вдруг увидел себя на яхте, в безграничном просторе океана, окружённый красивыми девушками, добротным вином и закусками. И, чтобы непременно, при всём этом были тот же пистолет и мобильник с камерой слежения и пультом управления событиями. Он подумал, что когда-то уже хотел чего-то подобного и даже пытался писать на эту тему стихи.
Дальше воображение Пандорина стало развиваться по нарастающей. Он ясно видел чёрный пистолет, чёрный мобильник и белые паруса под белыми облаками. Контраст цвета вдохновил его на богатые ассоциации. Символика чёрного и белого выглядела скромно и даже как-то аскетично. Какие же нужны были усилия, чтобы упорядочить в голове эти роскошные декорации? Выстроить их в логический ряд… Декорации прикрывают нищету утомлённого духа. Но, всё-таки, танцы предпочтительнее похорон… Где-то он уже слышал подобную метафору… Или придумал сам?
Пандорин поднялся с дивана и прошёл на кухню. Вскипятил чайник, густо заварил чай и устроился в глубоком кожаном кресле. В очередной раз он попытался привести свои мысли в порядок, чтобы снова окунуться в триумфальную развязанность отдыха где-нибудь на тропических островах под палящим солнцем в тени розовых пальм и едва заметного шума прибоя, дремлющего перед ураганом моря.
Виртуальная картина настолько ярко проявилась в его сознании, что возник диссонанс между реальностью его полутёмной комнаты и роскошью далёкого тропического оазиса. Впрочем, экзотику можно при желании отыскать и в обыденности своей квартиры. Нужно только суметь подавить в себе это гнетущее настроение, поймать кураж, хвост, ускользающей их рук синей птицы.
Он встал и распахнул шторы. За окном шёл дождь. Может быть, именно этот дождь стал той самой причиной безысходности его мыслей? Философия чувств соответствовала погоде. Достав из бара начатую бутылку коньяка, он плеснул его в чашку с чаем и выпил, не почувствовав при это ни вкуса коньяка, ни вкуса чая. Сквозь обрывки туч пытались пробиться робкие вечерние лучи солнца. Но усилия лучей были так робки, что чёрная туча легко справилась с ними и перекрыло им все ходы. На фоне чёрной тучи белые пластиковые рамы окон смотрелись контрастно.
На кухне Пандорин сварил себе чёрный кофе и наполнил из турки до краёв белую фарфоровую чашку, затем отрезал ломтик белого хлеба и намазал его чёрной икрой. Кофе, конечно, был чёрным лишь условно, но соблазн назвать его чёрным потому лишь, что он немного темнее чая, который тоже почему-то назывался чёрным, был.
Подобные мысли насторожили Пандорина; чёрный продукт вызывал определённую таинственность. То же самое и с чёрной икрой, являвшейся почему-то символом русского быта. А спроси первого встречного русского — когда он в последний раз ел чёрную икру? Белый хлеб гораздо доступнее и демократичнее…
Почему мысли так не уравновешены? Отчего перескакивают с одного на другое? От чёрного пистолета с мобильником до символических деликатесов. Чаще всего внешность заменяет содержание, которому отводится вторая роль. Может быть, каждое явление, если оно явление, каждая мысль, если она претендует так себя называть, обнаруживают себя через материнское воплощение? Нет, определённо, так глубоко нельзя в себе копать, может зашкалить…
Поднявшись с кресла, он подошёл к бару и налил себе ещё немного коньяку. Затем взял в руки пульт и включил музыку. Симфония Шостаковича — даже у этой музыки есть внешность. Внешность антуража концерта. Это нужно обязательно запомнить или записать — прекрасная метафора! Кроме того, оформление компакт-диска, цвет чёрного рояля… опять чёрного…, звуки которого пронизывают и будоражат. Белые и чёрные клавиши — как вкус чёрной икры на белом хлебе, как запах чёрного кофе в белой фарфоровой чашке…
Неплохо, да!
Коньяк приятно грел изнутри, и уже не было так тоскливо и уныло. Комната наполнялась музыкой. Стены улыбались. Оглушительно засмеялась форточка. Хрупкое состояние не ужасного ужаса размылось дождём. За окном становилось всё темнее и темнее, пока всё вокруг не погрузилось во мрак. Мрак глубокого чёрного цвета. Или чёрный это не цвет, а состояние?
Пандорин достал свечу и зажёг её. Пугливое пламя слабо осветило комнату. И снова в воздухе зависла какая-то неземная тайна — чудо, неиссякаемая вера во что-то новое, оставляя позади что-то постыдное и тщательно скрываемое. И стало одновременно грустно и трогательно. Грустно оттого, что тайна уже не была тайной, а трогательно оттого, что внутренние ощущения и воспоминания — залог нахлынувшего тепла. Захотелось даже передать свои ощущения бумаге.
Чёрное и белое — основа противопоставлений. Между землёй и небом бьются мрак и свет, день и ночь, любовь и ненависть, зло и добро… Кажется, всему мирозданию присуща эта противоположность, мерилом которой служат два цвета — чёрный и белый. Всё что нас окружает в повседневности, беседует с нами на своём языке. Но мы остаёмся глухи к его повседневному лепету.
Чёрный цвет — цвет отрицания, эмблема скрытности и печали, чего-то тёмного, тайного, неизвестного. А что может быть неизвестнее смерти? Пожалуй, жизнь…
Бумага так и осталась нетронутой — белый в своей непорочной девственности лист. Пандорин налил себе ещё коньяку, порезал лимон и посыпал его сахаром. Дождь за окном почти кончился. Чёрная ночь опустилась на землю. Пить коньяк он сразу не стал, решил дождаться, когда лимон пропитается. Включил компьютер и заглянул в интернет. В его “почте” оказалось несколько новых посланий, никак не отразившихся на его настроении. Лишь одно из них вызвало недоумение. Скорее даже — удивление и неприятный холодок между лопаток. Оно было без обратного адреса и несло в себе нечто внеразумительное, но являющееся как бы продолжением его навязчивых мыслей.
«…Под чёрным-чёрным небом, в чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице, под чёрным-чёрным забором сидит чёрный-чёрный мужик. Он пьёт чёрный-чёрный кофе и мысли у него чёрные-чёрные.
— Приди, Пиковая Дама, приди! — кричит он.
Если в твой дом пришла беда, ты должен одеться в чёрное, чтобы горе не поразило людей, окружающих тебя, твоих близких, твоих соседей. Несчастье — заразно. Оно вызвано недовольством духов… Но если ты будешь во всём чёрном, то тебя просто не станет видно. Ты будешь вне мира, вне жизни и твоя болезнь не перекинется на остальных…»
Это походило на детскую страшилку и серьёзное предостережение одновременно. Пандорин залпом опрокинул рюмку и закусил лимоном, пропитанным сахаром. Выбор чёрного цвета подсознательно апеллировал к его подсознанию. Чёрная одежда намекала на некую тайну, быть может, роковую; вкладывала в его мозг некоторое внутреннее содержание, дефицит которого он так остро ощущал в последнее время. Чёрный цвет мог означать отказ от земных удовольствий и соблазнов ради чего-то нематериального, чего нельзя было потрогать руками; ради спасения души, ради подготовки к грядущему, ради жертвы собственной таинственности, ведущей двойной образ жизни. Смысл чёрного цвета вырисовывался в мрачных тонах.
Пандорин выпил ещё. Затем подставил стремянку к антресоли и достал из коробки завёрнутый в тряпку пистолет. При тусклом свете свечи он поблёскивал немигающим жёстким взглядом. Положив его рядом с мобильным телефоном у зеркала, он взглянул на своё отражение. От зеркала пахнуло холодом: так уходящая зима с упрямством стареющей невесты дышит при приближении весенней оттепели. Казалось, что смена времён года, однообразие природных циклов должно навеять скуку. Но скукой здесь и не пахло. Стало страшно и одновременно пусто, будто что-то ушло безвозвратно. Хотелось бежать и одновременно остановить бег времени. Впрочем, уже ничего не хотелось…
Пандорин взял в руки пистолет, погладил его холодный, блестящий ствол и вложил его дуло себе в рот. Палец нажал курок и… время остановилось… Чёрное и белое — в основе всякого противостояния. Может быть, причина значимости чёрно-белой символики и есть чёрно-белое восприятие мира человеком, как перечёркивающие друг друга противоположности, как мужчина и женщина, как хорошо и плохо, как день и ночь, как жизнь и смерть…
(На заставке к рассказу автопортрет автора)