Игорь Гревцев. Переосмысление классики. А. С. Пушкин. Роман в стихах «Евгений Онегин» (продолжение)

          Онегин в великосветском обществе

Но вернёмся к интеллектуальным способностям Онегина, которые развились в нём, благодаря его природным дарованиям. В начале романа мы знакомимся с  Евгением по достижении им совершеннолетия, т. е. 18-ти летним. Он входит в высшее светское общество Петербурга. Он полностью соответствует стандартам этого общества, казалось бы, ничем не выделяясь из общей массы себе подобных.

Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно:

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умён и очень мил.

                       (гл. I, ст. IV)

Но это внешне. Внутренний же мир Онегина был настолько богат, что сразу же выделил его из одноликой светской толпы. И это тут же было замечено:

Онегин был по мненью многих

(Судей решительных и строгих)

Учёный малый, но педант.

                        (гл. I, ст. V)

(Педант – человек, отличающийся чрезмерной аккуратностью, точностью, формализмом).

Да, черта, более свойственная представителю западной культуры, чем русскому человеку, привыкшему жить не по закону, а по совести, не по форме, а по наитию свыше. Неплохая черта в характере европейца, но какая-то мёртвая в русском восприятии. Онегин, получивший нерусское воспитание, был таким, и это не вина его, а трагедия жизни. Будь в нём хоть капля русского духа, почерпнутая им из глубины народного источника, что зовётся Россией, он был бы совершенно иной личностью. Много бы пользы он принёс своей Родине

Он обладал знаниями, которые к тому времени в среде «золотой» молодёжи, воспитанной полуграмотными французскими учителями-солдатами, потеряли своё значение и актуальность. «Он знал довольно по латыни, чтоб эпиграммы разбирать». Он неплохо знал античную литературу, вплоть до того, что мог прочесть пару стихов из «Энеиды» и потолковать об Ювенале, римском поэте первого века. Он вполне на высоком уровне был знаком со всей мировой историей, ибо

… дней минувших анекдоты

От Ромула до наших дней

Хранил он в памяти своей.

                     (гл. I, ст. VI)

(От Ромула – значит, от начала возникновения Римской империи. Для справки: исторический анекдот – это короткая поучительная история из жизни. История обязательно должна происходить с реальными людьми, в реально существующих местах и базироваться на реальной жизни. Исторический анекдот не является разновидностью бытового анекдота, как морской ёж не является разновидностью сухопутного ежа. Исторический анекдот не обязательно бывает смешным и, в любом случае, юмор не является его самоцелью. Он представляет из себя небольшой рассказ о поступках знаменитых людей, оставивших свой след в истории).

Кроме того Евгений мог поразить своих современников (и не только) глубокими познаниями в области политэкономии. Как отмечает Пушкин, Онегин, не смотря на то, что весьма плохо разбирался в тонкостях поэзии («Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить»), но

Зато читал Адама Смита

И был глубокий эконом,

То есть умел судить о том,

Как государство богатеет,

И чем живёт, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет.

                   (гл. I, ст. VII)

(Для справки: Английская политэкономия в лице Адама Смита Произвела своего рода революцию, объявив мерилом богатства нации поток непрерывно производимых продуктов – ВВП, как сказали бы мы сегодня. Смит, с политэкономией которого Пушкин познакомился на лекциях своего лицейского учителя Куницина, утверждал, что богатство страны состоит в совокупности производимых в её хозяйстве товаров (продуктов), а отнюдь не в деньгах (золоте, серебре), которые лишь обслуживают оборот этих товаров).

Вот таким вот было домашнее, а в последствие самостоятельное образование Онегина. При этом Пушкин делает оговорку:

Всего, что знал ещё Евгений,

Пересказать мне не досуг…

                       (гл. I. ст. VII)

То есть, это, видимо, лишь часть того интеллектуального багажа, каким обладал Онегин. Многие ли из нынешних, живущих в XXI веке, молодых людей могут похвастаться такими знаниями? И если бы Евгений не научился виртуозно скрывать свой ум от своих великосветских современников, он был бы «белой вороной», которую клевали бы все, кому не лень. Ведь даже

Отец понять его не мог

И земли отдавал в залог.

                     (гл. I, ст. VII)

Но Онегин, опираясь на свой врождённый такт и ум, в совершенстве освоил науку лицемерного общения в аристократических салонах высшего света:

Имел он счастливый талант

Без принужденья в разговоре

Коснуться до всего слегка,

С ученым видом знатока

Хранить молчанье в важном споре,

И возбуждать улыбку дам

Огнем нежданных эпиграмм.

                       (гл. I, ст. V)     

На этом, пожалуй, стоит закончить перечисление положительных качеств характера Онегина. Причем, все эти замечательные свойства его натуры, как то: глубокий и пытливый ум, такт, коммуникабельность – всё это ему досталось от рождения, по естеству, т.е. от Бога. Он только лишь развил в себе эти природные дарования, опять же, используя полученную им от Бога способность всё схватывать на лету. Но, как видим, развил их впустую, ни к чему полезному не приложив. Ведь, главное – не иметь силу, а направить её в нужное русло; главное – не сохранить талант (или по-евангельски: «зарыть в землю»), а послужить им на благо людям, а значит, удвоив, вернуть его Богу.

Из Онегина мог бы получится блестящий офицер, или государственно мыслящий чиновник, или удачливый дипломат. Если бы он посвятил себя служению Трону и Отечеству. Если бы…

Но вкусив все удовольствия и прелести света, Онегин стал его рабом, причём, из таких рабов, которые ненавидят своего господина лютой ненавистью, но никогда не изменят ему, ибо родились под кровом его дворца, воспитаны в его апартаментах, обрели значимость под его покровительством, и иной жизни себе не представляют.

Но, не имеющий твёрдой жизненной цели, не приученный с систематическому труду (помните? «но труд усердный ему был тошен»), не привыкший прилагать усилия там, где природные способности дают сбой, Онегин все свои таланты, дарованные ему Богом, бросает на алтарь разврата.

Но в чем он истинный был гений,

Что знал он твёрже всех наук,

Что было для него измлада

И труд, и мука, и награда,

Что занимало целый день

Его тоскующую лень, –

Была наука страсти нежной.

                         (гл. I, ст. VIII)

Поразительно, и одновременно, омерзительно то, что для Онегина соблазнение дам замужних и не замужних не являлось самоцелью. Для него, как для охотника, который охотится не ради пропитания, а ради спортивного интереса, был важен не результат, а сам процесс. Пушкин скрупулёзно перечисляет все изощрённые уловки, к каким прибегает герой романа, чтобы поймать в расставленные им сети соблазна намеченную жертву. И всё для того, чтобы

                           …вдруг

Добиться тайного свиданья…

И после ей наедине

Давать уроки в тишине!

                (гл. I, ст. XI)

Даже в блуде Онегин проявляет какой-то особый цинизм. Его можно было бы понять (не оправдать, нет, просто понять), если бы его, действительно, изнутри сжигала блудная страсть. Так ведь, нет же! С ним происходит иное. И это иное он сам себе объяснить не может. А дело в том, что его разрывает кипящая в нём нереализованная энергия. Та энергия, которую Господь ему дал для других, благих, целей.

Отказ от исполнения Божьего промысла означает служение сатане. А это служение всегда сопровождается одним последствием: человек теряет радость. Он может иметь всё, обладать всем, стоять над всеми, но единственно, чего он лишается – это права на счастье. Все равно, как иметь обилие изысканной пищи и совершенно не чувствовать её вкуса. Всё равно, как потреблять наркотики, которые дают человеку иллюзию блаженства, но обрекают его на постоянные ломки и, в результате, на подлую смерть.

Онегину бы остановиться, задуматься, помолиться. Но не польётся из его сердца молитва, потому что нет в нём Бога. Ни отец Евгения, ни мадам-гувернантка, ни монсир Л-Абе не привили ему вкус к религиозной жизни, не вложили в его душу понятие о Боге, даже разум его не затронули этой темой, хотя бы на уровне преподавания Закона Божьего, как это было заведено в Царскосельском Лицее, в Кадетских корпусах и в церковноприходских школах для крестьян. В условиях домашнего да ещё и столичного обучения некому было преподавать Онегину сей «плебейский» Предмет. Как и большинству его современников – детям самой богатой и влиятельной прослойки российского общества.

Вера в Бога становилась не актуальной в аристократической среде того времени. Да и как можно было совместить учение Христа с тем безответственным и праздным образом жизни, который становился чем-то естественным для русских дворян, проживающих в столице? И тогда, чтобы не мучила совесть, они просто перестали думать о Боге. А ведь это были те, на кого в будущем должна была опереться Российская государственность в своём историческом бытии.

Но не думать о Боге можно – отмахнуться от Него нельзя. Грех, как учит Православная церковь, иссушает душу и заставляет её страдать. И только тот, у кого душа мертва или спит наркотическим сном, не испытывает боли. А как быть тому, у кого душа живая?

                        Хандра Онегина

Онегин же по природе своей был человеком добрым и отзывчивым. Душа его никогда не засыпала и не умирала, но воля его была скована сладкой, беззаботной жизнью и отсутствием должного воспитания. Изначально созданный для удовольствий духовных, он вынужден был потреблять удовольствия грубые, материальные – плотские, или, в редких случаях, душевные. Вскормленный этой некачественной, а зачастую ядовитой пищей, он не знал другую. Полюса его жизни ещё в молодости поменялись местами, всё перевернулось с ног на голову, день стал ночью, ночь превратилась в день. Пушкин этот внутренний поворот показывает краткой бытовой зарисовкой:

Но, шумом бала утомленный,

И утро в полночь обратя,

Спокойно спит в тиши блаженной

Забав и роскоши дитя.

                 (гл. I, ст. XXXVI)

Но это «забав и роскоши дитя» в глубине души всё ещё оставалось чадом Божьим. И нет ничего удивительного в том, что Онегин так быстро охладел ко всем удовольствиям света и мучился от пребывания в нём. И так же нет ничего удивительного в том, что он не мог с ним порвать. Он сросся с ним, стал частью того свального греха, что назывался высшим светом столичного общества.

У Онегина был один единственный выход из создавшегося положения. Это – осознание своего духовного падения, это – покаяние, т.е. полное изменение образа жизни. Но откуда он мог знать, что на что менять? Ему никто и никогда об этом не говорил. По старому он жить не хотел, по новому не мог, ибо даже понятия не имел, что представляет из себя это «новое». И тогда, раздираемый противоречивыми чувствами, Онегин впадает в крайний грех – в уныние. Пушкин так описывает это состояние своего героя:

Но был ли счастлив мой Евгений,

Свободный, в цвете лучших лет,

Среди блистательных побед,

Среди вседневных наслаждений?

……………………………………

Нет: рано чувства в нём остыли,

Ему наскучил света шум.

……………………………………

Недуг, которому причину

Давно бы отыскать пора,

Подобен ангийскому сплину,

Короче: русская хандра

Им овладела понемногу;

Он застрелиться, слава Богу,

Попробовать не захотел:

Но к жизни вовсе охладел.

              (гл. I, ст. XXXVI, XXXVII, XXXVIII)

Уныние (или, как назвал его Пушкин, «хандра») – самый страшный грех по учению Церкви. Он означает: полное неверие в милосердие Божие, а значит – неверие Богу и в Бога. За ним следует полное омертвение души, духовное нечуствие к своей и чужой боли, и как следствие: безвозвратное падение в погибельную пропасть. Вырываться из этого греха нужно сразу и решительно. У Онегина не было на это сил, и чем закончилось его падение в уныние, мы увидим позже.

В момент разочарования светом (а значит, жизнью, т.к. свет и был жизнью Евгения), уныние не убило его; оно убьёт его потом, когда он застрелит на дуэли своего последнего приятеля Ленского. Застрелит тупо, глупо и бессмысленно. Потому, что по понятиям того времени и по степени нанесённого оскорбления достаточно было обменяться выстрелами, чтобы честь считалась омытой. Да и если Онегину так уж надоела его жизнь, зачем было отнимать чужую? Отдал бы свою.

Но это будет потом. А пока Онегин, ухватившись за свалившееся на его голову наследство, как утопающий за соломинку, пытается изменить свой образ жизни. Он получает не только деньги и имение умершего дядюшки, но и надежду на что-то новое. Евгений был

…. очень рад, что прежний путь

Переменил на что-нибудь.

                    (гл. I, ст. LIII)

Господь дал Онегину шанс начать деятельную жизнь в качестве владельца крупного агропромышленного хозяйства, что по современным (ещё не забытым) понятиям соответствовало бы должности председателя колхоза или директора совхоза. С его умом и передовыми взглядами на экономику, он мог бы поднять своё хозяйство на самый современный по тем временам уровень производства и тем самым реально послужить Отечеству и народу. Но и здесь Онегин искал не приложения своих сил, а убежища от хандры. Ведь «что-нибудь» это не панацея от уныния. От себя, от своей совести не убежишь. Если грех поработил человека, он настигнет своего раба повсюду, и всё равно будет сушить и сушить его душу, пока не превратит её в мёртвую головешку. Онегин ощутил это на себе почти сразу же по приезде в дядино имение:

Два дня ему казались новы

Уединённые поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

На третий роща, холм и поле

Его не занимали боле;

Потом уж навевали сон;

Потом увидел ясно он,

Что и в деревне скука та же…

               (гл. I, ст. LIV)

Да, уйти от себя невозможно. Но можно прийти к себе обновлённому, перерождённому во вселенском таинстве покаяния. Евгений на это был уже не способен. И даже в том поистине благородном и человеколюбивом поступке, к которому так любили апеллировать критики XX  века, чтобы обелить Онегина, выводя его как борца с крепостным правом, он всё равно предстаёт перед нами со своей обугленной душой. Речь идёт о следующем отрывке из романа:

Один среди своих владений,

Чтоб только время проводить,

Сперва задумал наш Евгений

Порядок новый учредить.

В своей глуши мудрец пустынный,

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил;

И раб судьбу благословил.

                      (гл. II,  ст. IV)

Да, благородно. Да, актуально на тот момент. Но для чего этот красивый жест? А очень просто. «Чтоб только время проводить». Освобождённые от барщины крестьяне сыграли для Онегина ту же роль, что и актёры на подмостках столичных театров: на время развеселили, а потом надоели. А дальше всё – на плечи управителя. Скучно делать добрые дела, усилий требует душевных и физических.

И снова – праздная, пустая жизнь, теперь лишённая даже потерявших свой вкус привычных удовольствий. Всё глубже и глубже погружается Онегин в холодный омут уныния. Ему уже начинает изменять его природный такт и коммуникабельность, благодаря которым люди тянулись к нему и чувствовали себя рядом с ним комфортно. Он постепенно начинает терять те дары, что получил от Бога по рождению своему. И это хорошо заметно по отношению к нему его соседей по имению, которые

Сначала все к нему езжали;

Но так как с заднего крыльца

Обыкновенно подавали

Ему донского жеребца

…………………………..

Поступком оскорбясь таким

Все дружбу прекратили с ним.

                         (гл. II, ст. V)

                           Онегин и Ленский

Онегин медленно, но неуклонно опускается, нет, не внешне, а духовно. Даже видимость дружбы с Ленским, которая на короткий срок всколыхнула и взбодрила его, была лишь последним актом его падения, которое завершилось наивысшим по человеческим меркам преступлением – убийством. (Пусть и на дуэли, по принятым в обществе негласным правилам, но это было, несомненно, убийство, ибо, если бы сам Онегин и общественное мнение оправдывали его поступок, он не бежал бы из имения, скрываясь в странствиях по России).

А поначалу всё начиналось не так уж и плохо. По меткому выражению Пушкина: «от делать нечего друзья», Онегин и Ленский сошлись всё же не случайно, а на почве интеллектуального интереса. Их сблизило именно то, что они были абсолютно разные во всём: в возрасте (одному 18, другому 25 лет), во взглядах, в темпераментах. Эта противоречивость характеров и притягивала их друг к другу, как притягиваются противоположные полюса магнитов. Это давало им возможность спорить, а спор для умного человека – всё равно, что спортивное состязание для атлета.

Они сошлись. Вода и камень,

Стихи и проза, лёд и пламень

Не столь различны меж собой.

Сперва взаимной разнотой

Они друг другу стали скучны;

Потом понравились; потом

Съезжались каждый день верхом;

И скоро стали неразлучны.

                         (гл. II, ст. XIII)

Меж ними всё рождало споры,

И к размышлению влекло…

                         (гл. II, ст. XVI)

Ленского в Онегине привлекали его столичный аристократизм и его отточенный ум, который в деревенской глуши один «мог оценить его дары». Онегин же в Ленском увидел самого себя, того, прежнего, юного, ещё исполненного надежд и ожидания чего-то большого и необыкновенного. Ленский будил в нём воспоминания и как будто возвращал в безмятежное прошлое.

Так точно старый инвалид

Охотно клонит слух прилежный

Рассказам юных усачей,

Забытый в хижине своей.

                         (гл. II, ст. XVII)

Рядом с юным и пылким Ленским Онегин сам как будто молодел, и вспоминал о своих бывших амурных похождения, и даже

… говорил о них

С невольным вздохом сожаленья.

                            (гл. II, ст. XVII)

Но это была иллюзия, краткая временная реанимация отмирающей души. Ещё дважды Онегин переживёт подобные всплески жизненной энергии. Один раз, когда будет разговаривать с Татьяной Лариной в саду после получения от неё письма; другой – когда будет стоять над убитым им Ленским.

       Онегин после знакомства с Татьяной

Первый случай мы рассмотрим ниже, когда речь пойдёт о Татьяне, а вот о втором необходимо поговорить именно в этой части нашей беседы. Итак, Онегин убивает своего недавнего приятеля. Убивает, как было уже сказано, глупо и бессмысленно. Впрочем, и предшествующий этому убийству поступок Онегина, который спровоцировал Ленского решиться на дуэль, был глуп и бессмысленен. (Помните? Евгений на именинах Татьяны начинает демонстративно ухаживать за Ольгой, чтобы взбесить Ленского). Прежний Онегин, сдержанный и рассудительный, такой глупости себе не позволил бы. Не он ли ещё несколько месяцев назад наставлял поникшую пред ним Татьяну: «Учитесь властвовать собой?»

Но это был уже не тот Онегин. После разговора с Татьяной, в продолжение которого, казалось, он выплеснул из себя последние остатки былого благородства, его нераскаянная душа окончательно превратилась в бесплодную пустыню. Она перестала болеть. Даже хандра оставила Онегина, и скука больше не терзала его. Онегин не использовал последний, предоставленный ему Господом шанс на возрождение, и превратился в духовного мертвеца. С горькой иронией описывает Пушкин это его состояние:

Обед довольно прихотливый,

Бутылка светлого вина,

Уединенье, тишина:

Вот жизнь Онегина святая;

И нечувствительно он ей

Предался, красных летних дней

В беспечной неге не считая,

Забыв и город, и друзей,

И скуку праздничных затей.

                         (гл. IV, ст. XXXIX)

Здесь «Жизнь… святая» звучит и как насмешка, и как приговор. Уныние заканчивается апатией, «нечувствительностью» по тонкому замечанию Пушкина. Пока душа болит, она ещё живая. В вышеприведённой строфе поэт намекает: всё кончено, Онегин обречён. Если душа перестала болеть, значит, она перестала сопротивляться греху, который эту боль спровоцировал. Значит, грех уже дал необратимые метастазы. И плачевный результат столь тяжкой духовной болезни не замедлил проявить себя.

На именинах Татьяны, смешно, совсем по-детски разозлившись на Ленского за то, что тот обманом (хотя невольным) завлёк его в постылую компанию местных помещиков, съехавшихся в дом Лариных, Онегин решает отомстить своему приятелю и изрядно его взбесить. Но, потерявший чувство такта, да и все свои былые добродетели, он не придумывает ничего лучшего, как сыграть на самых святых и сокровенных чувствах юного поэта – на его чистой любви к Ольге.  Не отдавая себе никакого отчёта о последствиях, Онегин начинает ухаживать за Ольгой. Да лучше бы он плюнул Ленскому в лицо, чем в душу: тот скорее бы простил его. Ведь Ольга для него была эталоном беспорочности и честности в этом мире. То есть, Онегин из-за сущего пустяка походя ломает главные жизненные устои своего приятеля – юного наивного романтика.

Мог ли он хотя бы догадываться, что за этим последует? Нет, уже не мог. Господь к тому времени отнял у него не только чувствительность, но и разум. Онегин, как и просчитывал, доводит Ленского до бешенства. Но в своей омертвелости он не мог просчитать одного: а именно, какой вулкан он разбудит. Ленский вызывает Онегина на дуэль.

(Справедливости ради следует отметить, что Ленский тоже был не прав. Обида, нанесённая ему Онегиным, была сугубо личного характера, и не затрагивала его чести на общественном уровне. Ведь Владимир и Ольга не были помолвлены, то есть, Ольга не являлась его официальной невестой. Не будучи объявленной невестой Ленского, а тем более его женой, она имела полное право без его ведома танцевать с кем угодно. Это не являлось оскорблением того, кем была любима. Другое дело, что ветреная 16-ти летняя девушка могла бы подумать, что делает больно Ленскому. Но всё могло бы закончиться простым объяснением. Я думаю, что, если бы юный поэт объяснился и с Евгением, и с Ольгой,  все недоразумения были бы разрешены. Но произошло то, что произошло.)

Опустим здесь все размышления Онегина о чести и общественном мнении. Они уже не имеют значения. Главное злодеяние совершилось: Онегин убивает своего единственного приятеля, убивает человека, с которым ему было хорошо. Убивает, не испытывая к нему никаких неприязненных чувств. И это вдвойне страшнее.

Правда, в момент убийства последняя вспышка живого чувства, как последний язычок пламени над догоревшим костром, вырвалось из души Онегина. Вот, роковой выстрел прозвучал. Ленский падает на снег. И убийца вдруг понимает, что совершил!

Онегин к юноше спешит,

Глядит, зовёт его… напрасно:

Его уж нет…

……………………………….

Убит!.. Сим страшным восклицаньем

Сражён, Онегин с содроганьем

Отходит и людей зовёт.

                  (гл. VI, ст. XXXI, XXXV)

Понял ли Онегин в те несколько секунд над трупом Ленского, что он убил его из-за страха быть убитым самому, то есть, из-за банальной трусости. Помните? После команды секунданта сходиться, он первым начал поднимать пистолет. Он не дал Ленскому даже совершить выстрел, потому что понимал: тот, доведённый до отчаяния, будет стрелять на поражение. Но даже, если бы и так. Прояви благородство. Подставься под пулю. Положись на волю Божью. Ведь ты же виноват в том, что случилось. Дай Ленскому самому решить, как поступить с тобой, а сам выстрели «на воздух», то есть, мимо, коли останешься живой. Да и вообще, ведь жизнь тебе опостылела. Что же ты так цепляешься за неё, что отнимаешь жизнь того, кто любит её и преисполнен жизненных планов. Но в том-то и особенность умершей души: возненавидев жизнь, она из последних сил цепляется за неё, ибо чувствует, какое наказание ожидает её за гранью жизни и смерти. Это предчувствуют даже те, кто не верит в загробную жизнь. Так становятся предателями Родины, так идут на пособничество с врагом, но лишь бы только жить, жить! Таким образом, в этом эпизоде Онегин предстаёт перед читателем самым банальным и откровенным трусом.

                        Духовный крах

А дальше… Дальше происходит следующее. Трусость, поразившая Онегина на дуэли, начинает разъедать его мозг и дальше. Понимая, что совершил подлый поступок, он боится смотреть в глаза людей, знавших его и Ленского. Он боится их осуждающих взглядов, хотя знает, что никто ему не бросит лицо прямой упрёк. Он боится находиться в тех краях, где совершил преступление, пусть не подлежащее земному суду, но от этого не перестающее быть преступлением. Какие-то остатки совести в нём сохранились, но страх сильнее. И Онегин бежит из своего имения, бежит, как преступник убегает с места преступления. Бежит, как затравленный охотниками зверь, хотя никто за ним не гонится, кроме этого страха, занозой впился в его душу. За спиной – 26 впустую прожитых лет. Впереди – ещё более страшная пустота, ибо нет впереди цели.

Онегин…

Убив на поединке друга,

Дожив без цели, без трудов

Дожив до двадцати шести годов,

Томясь в бездействии досуга,

Без службы, без жены, без дел

Ничем заняться не умел.

Им овладело беспокойство,

Охота к перемене мест

……………………………

И начал странствовать без цели,

Доступный чувству одному;

И путешествия ему,

Как всё на свете, надоели.

           (гл. VII, ст. XII, XIII)

Итак, Онегин отправляется в длительное путешествие по России. Удалось ли ему убежать от самого себя? Изменила ли его встреча с российской окраиной? Стал ли он лучше, или, напротив, ещё хуже, чем был? Расстались читатели с 26-летним Онегиным, а вновь встретились с ним (уже в последний раз) только через три года. Пушкин не указывает напрямую срок отсутствия Евгения, но по тексту романа его можно просчитать довольно точно. Во-первых, мы знаем, что роковая дуэль состоялась в январе, незадолго после дня святой мученицы Татианы (именины Татьяны Лариной). На следующую зиму Татьяна была отвезена к родственникам в Петербург, на «ярмарку невест», где вскоре вышла замуж. Далее из реплики Татьяниного мужа мы узнаём, что с момента свадьбы до возвращения Онегина в столицу прошло около двух лет:

«Так ты женат! Не знал я ране!

Давно ли!» — около двух лет. –

«На ком?» — На Лариной. – «Татьяне?»

— Ты ей знаком? – «Я им сосед».

Из этого следует, что Онегин снова предстаёт перед читателями на рубеже своего 30-летия. По меркам того времени это уже зрелый мужчина. Если девушка-дворянка до 20 лет не выходила замуж, она считалась старой девой. А мужчина-дворянин приобретал дурную славу закоренелого холостяка, если к 30 годам не создавал семью. Тем более, если он нигде не служил и имением своим не занимался. Кстати, это и в нашу инфантильную эпоху воспринимается как нечто не совсем нормальное, а во времена Пушкина и вовсе попадало в категорию «дурного тона» и порицалось обществом. Поэт кратко и ёмко определяет моральные ориентиры своей эпохи:

Блажен, кто с молоду был молод,

Блажен, кто вовремя созрел,

Кто постепенно жизни холод

С летами вытерпеть умел;

Кто странным снам не предавался,

Кто черни светской не чуждался,

Кто в двадцать лет был франт иль хват,

А в тридцать выгодно женат;

И т.д.

                   (гл. VIII, ст. X)

Может быть, такая норма жизни не всегда приемлема для человека неординарного, одарённого, наделённого каким-либо значимым талантом. Но Онегин оказался личностью никчёмной, богатой лишь амбициями. Пройдя свою жизнь чуть ли не до половины, он ни в чём серьёзном не проявил себя. Его лучшие годы были потрачены на амурные похождениях. Его некогда острый ум затупился в бесплодных метаниях между удовольствиями света и хандрой. Его попытка противостоять бесцельному существованию вылилось в тягучую скуку. Скука же отторгла Евгения от людей его круга, который он презирал, но без которого жить не мог.

Длительное странствие по России не изменило Онегина. Да и не могло изменить, потому что образ его жизни оставался прежним. Это косвенно можно понять из частично сохранившейся главы «Путешествия Онегина», в которой Пушкин описывает всё те же светские удовольствия, но уже за пределами столицы.

В конце концов, мы встречаем возвратившегося Онегина всё в тех же великосветских салонах Петербурга, в которых он привык вращаться с юности. Получился бег по кругу: от чего бежал Онегин, к тому и возвратился.

Ничего не изменилось. Вернее, изменилось, но в худшую сторону. Перед читателем уже другой Онегин. Он всё такой же охотник за чувственными наслаждениями. Но, если в первой главе он предстаёт во всём блеске своей самоуверенной юности и во всём многообразии своей гордыни, подкреплённой изощрённым умом, то в последней главе он жалок, смешон, и даже вызывает чувство презрения.

Внезапно вспыхнувшая любовь к Татьяне, к тому времени уже не только принятой   в свете, но и ставшей украшением его, «законодательницей зал» – это ли не рецидив той духовной болезни, что так неудержимо толкала Онегина на любовные приключения, а если проще – на блуд?

Можно ли сейчас поверить искренности его чувства, если раньше они были лживы? Да и верит ли он сам в них? Не желание ли это взбалмошной натуры сорвать запретный плод?  Причем, сорвать его любой ценой, даже ценой собственного унижения, чего раньше Онегин себе не позволил бы ни при каких условиях.

Когда Онегин мог сделать Татьяну своей законной женой, он холодно отверг её любовь. И, может быть, тогда он в первый и последний раз в жизни поступил поистине благородно, честно признавшись себе и ей, что не сможет дать ей семейного счастья. Да и сейчас не о семейных узах он думает, когда добивается благосклонности Татьяны, ставшей женой приятеля его молодости. Что особенно омерзительно.

Приходит муж…

………………………….

С Онегиным он вспоминает

Проказы, шутки прежних лет.

                        (гл. VIII, ст. XXIII)

И, кроме того, Онегин не может не понимать, что своим ухаживанием за Татьяной он может скомпрометировать её в глазах общества. И, тем не менее, он, не задумываясь, идёт на это. Если бы он действительно любил Татьяну, мог бы он позволить подобный поступок? Ведь это подлость, и подлость в крайнем её проявлении. Татьяна своей проницательной душой сразу поняла намерения Онегина, и с присущей ей прямотой высказала их ему:

Тогда – не правда ли? – в пустыне,

Вдали от суетной молвы,

Я вам не нравилась… Что ж ныне

Меня преследуете вы?

Зачем у вас я на примете?

Не потому ль, что в высшем свете

Теперь являться я должна;

Что я богата и знатна,

Что муж в сраженьях изувечен,

Что нас за то ласкает двор?

Не потому ль, что мой позор

Теперь бы всеми был замечен

И мог бы в обществе принесть

Вам соблазнительную честь?

                     (гл. VIII, ст. XLIV)

Кстати, Онегин ничего не говорит Татьяне на эти упрёки. Даже не пытается возражать. Да и что говорить? И так всё ясно.

В первом своём объяснении тогда ещё с девушкой Таней, столкнувшись с чистотой её души, Онегин невольно проявляет аристократическое благородство. Во втором объяснении уже с великосветской дамой Татьяной, снова соприкоснувшись с её беспорочной душой, он духовно ломается окончательно.

Онегин у ног Татьяны. Он побеждён ею. Она выносит ему суровый приговор. И приговор сей страшен тем, что произнесён он с любовью и непреклонной волей:

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

              (гл. VIII, ст. XLVIII)

И вот итог пустой жизни Онегина: его поглощает пустота. Татьяна уходит. Приближается муж – уже чужой (не смотря на старинное их знакомство), враждебный ему человек. Даже поэт оставляет своего героя, уводя вместе с собой читателя.

И здесь героя моего,

В минуту злую для него,

Читатель, мы теперь оставим,

Надолго… навсегда.

            (гл. VIII, ст. XLVIII)

Онегин остаётся в одиночестве. Не нужный ни себе, ни людям, ни России, ни её народу. Дитя и жертва своего времени. Личность, родившаяся сильной, Богом предназначенная для больших свершений, но в результате ставшая духовной развалиной, по сути – мертвецом. Даже декабриста Пушкин из него не сделал, как предполагал вначале. Не из чего было делать.

                        Татьяна русская душою…

Самый пронзительный образ в романе – образ Татьяны Лариной. Поэт сам влюблён в свою героиню. Это видно из того, с каким теплом и душевным трепетом Пушкин впервые выводит её на простор своего произведения.

Её сестра звалась Татьяна…

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим.

                  (гл. II, ст. XXIV)

До выхода в свет «Евгения Онегина» русская литература не знала подобных женских образов. Это было новаторство не только в форме изложения, но и по существу. Впервые читатель увидел живую девушку, а не романтический портрет прекрасной дамы, способной лишь красиво любить или быть любимой. Татьяна не идеальна. В её характере есть черты и не понятные, и не очень привлекательные. Но в сочетании с её прекрасными качествами души они становятся продолжением её достоинств (извините за употребление затёртого выражения).

Главное, что привлекает в образе Татьяны, это её искренность, врождённая детская непосредственность и отсутствие даже намёка на малейшее лукавство. Пушкин рисует внутренний мир своей героини лёгкими, светлыми мазками, ничего не пытаясь приукрасить, так как нет нужды это делать. Душа Татьяны сложна в многообразии чувств и переживаний, и одновременно проста в своей цельности. Проста, как алмаз, что представляет из себя одну единственную молекулу, какого бы размера он ни был.

                      Детство Татьяны

Пушкин с первых же строк, повествующих о Татьяне, знакомит читателя с её внутренним миром, начиная с самого детства:

Итак, она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей,

Ни свежестью её румяной

Не привлекла б она очей.

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная боязлива,

Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Она ласкаться не умела

К отцу, ни к матери своей;

Дитя сама, в толпе детей

Играть и прыгать не хотела,

И часто целый день одна

Сидела молча у окна.

                (гл. II, ст. XXV)

Совершенно не детский образ. Но от этого он не становится отталкивающим. Напротив, привлекает ещё больше. Как будто мы читаем начало жития одной из древних святых невест Христовых. Сразу становится понятным, что Татьяна изначально призвана Богом к какой-то особой жизни, и именно, жизни в миру, но не в монашестве. Мы видим натуру, способную к глубокому созерцанию, но ни в коей мере не бзстрастную. Просто тот мирок, в котором жила девочка Таня, был слишком тесен для неё. Уже с детских лет Татьяна стремилась не к внешним развлечениям, а к настоящему духовному простору, который поначалу воплощался в мечтах:

Задумчивость, её подруга

От самых колыбельных дней,

Теченье сельского досуга

Мечтами украшала ей.

                  (гл. II, ст. XXVI)

Поистине, русская натура – внутренняя широта при внешней утеснённости! Врождённая способность Татьяны к сосредоточенной жизни внутри себя приучила её к одиночеству. Но это одиночество не было вынужденным одиночеством закомплексованного ребёнка. Это был признак сильного характера, не нуждающегося в поддержке толпы, способного развиться в сильную и самобытную личность, которая сама сможет влиять на толпу. (Что, впрочем, в последствие и произошло).

Татьяна с детства интуитивно чувствовала ложность тех эфемерных ценностей, которые проповедовал свет – коллективный законодатель того времени. Изначально она не стремилась к их принятию в отличие от своих сверстниц-дворянок, для которых даже игра в куклы превращалась в подготовительный класс, где они проходили азы светского обращения.

Охоты властвовать примета,

С послушной куклою дитя

Приготовляется шутя

К приличию – закону света,

И важно повторяет ей

Уроки маменьки своей.

                (гл. II, ст. XXVI)

Нет, Татьяна девочка не такова. Не чураясь своей ветреной сестрёнки Оли и её подруг, она не смешивалась с их весёлой толпой. Не осуждая, она просто не принимала их образа жизни, а, в результате, и основополагающих принципов существования дворянского сословия начала XIX века. Конечно, она так не рассуждала и детским своим разумом не понимала, почему она другая. Просто она появилась на свет не в своё время. Ей бы родиться в средневековой России, когда высшее сословие государства обустраивало свой быт в тех же традиционных рамках, что и простой народ. Служение у дворян и крестьян было разное, а принцип жизни был один: духовное доминировало над материальным. Даже для детей игры отходили на второй план перед духовным воспитанием. Татьяна оставалась старомодной в своих детских увлечениях, и в этой старомодности сохраняла иконную русскость.

Но куклы даже в эти годы

Татьяна в руки не брала;

Про вести города, про моды

Беседы с нею не вела.

И были детские проказы

Её чужды: страшные рассказы

Зимою в темноте ночей

Пленяли больше сердце ей.

Когда же няня собирала

Для Ольги на широкий луг

Всех маленьких её подруг,

Она в горелки не играла.

Ей скучен был и звонкий смех,

И шум их ветреных утех.

              (гл. II, ст. XXVII)

Из этой строфы мы многое узнаём не только о характере Татьяны-подростка, но и о том, как и на чём выстраивалось её воспитание. Во-первых, здесь впервые упоминается няня. И отсюда же начинается противопоставление образа Татьяны образу Онегина. В отличие от него, выросшего в столице и за которым «сперва мадам… ходила, потом монсир её сменил», она воспитывалась простой русской женщиной, крестьянкой, пусть необразованной, но несущей в себе традиции именно русского народа. И няня не просто ухаживала за маленькой Таней, а ещё и общалась с ней, передавая ей и свой жизненный опыт, и всё то, что знала. То есть, в основе воспитания Татьяны лежал народный русский дух, а не дух французского народа, который с младых ногтей впитал в себя Евгений.

Не только чуждую речь слышала с детства Таня, которую также усиленно учили французскому языку и грамматике, но и нянины «страшные рассказы зимою в темноте ночей». Здесь слово «страшные» употребляется в контексте старинного русского обычая, многие века существовавшего в среде русского крестьянства. В долгие зимние вечера, когда работы почти не было, а свободного времени было вдоволь, парни и девицы, а то, порой, и взрослые мужики и бабы, собирались у кого-либо в избе и тешили себя разными трагическими рассказами, как правдивыми, так и вымышленными. А почему трагическими, то есть, «страшными?» Да потому, что любит русский человек повздыхать над чужим горем, пожалеть кого-то. Это был народный фольклор. Вот на нём-то и воспитывалась Татьяна, с детства приучаясь чужую боль воспринимать, как свою.

Эти нянины «страшные рассказы» включали её природное воображение, бередили душу ей, приучали её к состраданию и человеколюбию. И нет ничего удивительного в том, что они «пленяли больше сердце ей», чем «ветреные утехи» её сверстниц. Просто сердце у Татьяны было живое и бездонное, и с детства могло вместить в себя чужое горе. А няня, русская крестьянка, помогла этому сердцу сохраниться в его первозданности, чего не произошло с Евгением.

Способность к созерцанию и тяга к животворящему внутреннему одиночеству приучили Татьяну любить русскую природу, столь располагающую к душевной тишине и чистоте. Она сохранила эту любовь на всю жизнь, в отличие от Онегина, который среди русских лесов и полей скучал так же, как и в светских салонах Петербурга. Сравним отношения к родной нашей природе у Татьяны и у Онегина.

Она любила на балконе

Предупреждать зари восход,

Когда на бледном небосклоне

Звёзд исчезает хоровод,

И тихо край земли светлеет,

И, вестник утра, ветер веет,

И всходит постепенно день.

                     (гл. II, ст. XXVIII)

А вот отношение Евгения. Холодное, безразличное:

Два дня ему казались новы

Уединённые поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

На третий роща, холм и поле

Его не занимали боле.

                 (гл. I, ст. LIV)

Уже одно это разделяет молодых людей, главных героев романа, непреодолимой пропастью. Татьяна любит Россию; Евгений не чувствует и не понимает её. Их миры изначально находились в разных измерениях. Даже любовь Татьяны к Онегину не смогла бы стереть эту разделяющую их грань, ибо, как мы это увидим ниже, Татьяна полюбила не реального Онегина, а рождённого в её воображении героя её девичьей мечты.

Если в Онегине Пушкин воплотил все порочные проявления русской аристократии той эпохи, то в Татьяне он сконцентрировал все самые лучшие черты, свойственные русскому народу.

Это – любовь к своей земле, чистота помыслов, отсутствие амбициозности, искренность, детская непосредственность, созерцательность, неосознанная тяга к духовности, непреодолимое стремление к чему-то большому, даже, недостижимому, и уклонение от суеты, которая не даёт возможности сосредоточиться на главном. Все эти качества были заложены в Татьяну Богом от рождения, как, впрочем, и в Онегина. Но в отличие от него, она не растеряла их, но сохранила их даже в великосветских столичных салонах, будучи уже взрослой, замужней дамой. В этом мы убедимся позже.

(продолжение следует)