Вольфганг Акунов. ОТБЛЕСКИ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

«Никто не запомнит всего, что он в жизни видел. Это невозможно, не нужно, и даже вредно, так как в поле зрения наблюдателя попадаются объекты важные и мелкие, приятные и досадные, воспринятые правильно или искаженно, сохранившиеся полно или отрывочно. Все это неизбежно мешает построить адекватную картину происходившего и оставляет, после процесса воспоминания, только впечатление, а отнюдь не знание».

Лев Гумилев. «Память и истина».

Вообще я очень любил ходить в Дом Ученых с папой и мамой (но она ходила с нами редко, предпочитая общество собственных друзей, а главное — подруг), там были хорошие концерты, литературные вечера, театральные постановки и закрытые кинопоказы (т.е. показы фильмов, по каким-то причинам не шедших на широком экране — как правило, западных). Такое практиковалось тогда во многих «закрытых» или «полузакрытых» местах — например, в маминой вотчине — ЦДРИ (Центральном Доме Работников Искусств), Союзе композиторов, Доме архитекторов (о чем всегда любил рассказывать проводивший там немало времени с родителями друг моих детства, отрочества и юности Андрей Баталов) и даже (как я выяснил впоследствии) — в Высшей Партийной Школе (располагавшейся на Садовом кольце, неподалеку от нашей школы). Помнится, как-то раз Дом Ученых принимал у себя Дом архитекторов. Мне запомнились чай из самоваров, свежая клубника на блюдах и, конечно, выступление в концертном зале (где обычно проводились закрытые кинопоказы) двух ансамблей самодеятельности архитекторов — мужского (под названием «Кохинор») и женского (под названием «Рейсшинка»). «Кохинорцы» были вооружены огромными желтыми карандашами, которыми проделывали всякие ружейные приемы, через плечо у них шла желтая лента, подобная орденской «кавалерии», с названием ансамбля. Дамы из «Рейсшинки» были в длинных глухих черных платьях с нашитой спереди (так сказать, на «фасаде») красной ресйшиной. Из выступлений «кохинорцев» мне запомнилась песня на мотив «Солдатушки, бравы ребятушки», в которой были, в частности, такие слова:

«Солдатушки, бравы ребятушки, где ж ваши таланты(
— Проектантам не нужны таланты, мы — не музыканты!…»,

и другая песня, на мотив «Дубинушки», в которой речь шла о том, как построили «рядом с сердцем России дубину» (огромную гостиницу «Россия» на месте многочисленных древних церквей Зарядья, снесенных по этому случаю; много позднее снесли и саму эту гостиницу, но порушенного, разумеется, не восстановили), с припевом:

«Эй, дубинушка, рухнем!
Архитекторы — лихой народ!
Посмотрим, посмотрим
Да рухнем!»…

А из выступлений «Рейсшинки» — песня на мотив «Московских окон негасимый свет», обычно исполняемой, по-моему, Эдитой Пьехой, но с другим текстом, от которого у меня в памяти остались лишь отдельные отрывки, например:

«Говорят, что западный Бродвей
Утопает в зареве огней,
А у нас на Горки-стрит
Тоже кое-что горит,
Но слабее, чтоб не портить вид…»

и:

«Нам не надо блеска жизни той,
Мы гордимся нашей темнотой…»

(тут в зале начинали смеяться.

Выступления обоих ансамблей я видел-слышал и позднее, в Доме Архитекторов, куда меня приглашал мой друг Андрей. Впрочем, довольно об этом. Вернемся лучше к темам кулинарным и гастрономическим.

Помню, мне очень нравились сами названия мясных блюд — лангет, антрекот, ромштекс, эскалоп, ростбиф, шницель, бифштекс натуральный, бифштекс рубленый, котлета по-киевски, котлета пожарская…Тогда продавали в продуктовых магазинах (и в кулинариях) и подавали в кафе и ресторанах жареные мозги в форме продолговатой котлеты, обсыпанной сухариками (наподобие куриных котлет). Мы часто покупали мозги (продававшиеся, кстати, в мясных отделах продуктовых магазинов и в совершенно натуральном, т.е. сыром, виде)  в кулинарии «Праги», вместе с мясным и рыбным заливным в нарядных розеточках из жесткой серебряной фольги (украшенным веточками петрушки или сельдерея, кружочками моркови, ломтиками красного перца и проч.); капустные, свекольные, морковные, картофельные и даже манные котлеты (капустные, морковные и свекольные котлеты были особенно вкусны со сметаной, картофельные котлеты и оладьи — с грибной подливкой, а манные котлеты — с клюквенным или смородиновым киселем).

Почти напротив Румянцевской библиотеки (официально именовавшейся тогда Библиотекой имени Ленина) была отличная пирожковая (построенная в новом тогда, «современном» стиле, с почти целиком стеклянными стенами). Там подавали вкуснейшие жареные пирожки с ливером и пельмени. Мы их ели с уксусом, перцем, горчицей и сметаной (в этой пирожковой было самообслуживание), горячие кофе и какао с молоком). Но пирожки были просто превосходные — поджаристые, мягкие, вкусные. Как говорится — съешь один, другой сам в рот просится…Естественно, была и закуска — обычно сваренные вкрутую яйца под майонезом с зеленым горошком, килька с половинкой крутого яйца, сосиски и сардельки с капустой или горошком, семга (или другие лососевые — кета, чавыча и проч.) с лимоном…До сих пор приятно вспомнить!

Ходили мы и в шашлычную на Арбате, называвшуюся сначала «Орион», потом — «Рион» и, наконец, «Риони» (недавно ее снесли вместе с домом, где в свое время располагался кинотеатр «Наука и знание», кинотеатр Юного Зрителя снесли гораздо раньше). Помню ее вывеску из трубок неонового света, украшенную изображением барашка. В «(О)Рионе»  всегда были отлично прожаренные, сочные бараньи и свиные шашлыки (папа всегда брал нам бараньи, хотя свиные были мягче и казались мне — тогда! — вкуснее), люля-кебабы, хачапури, жареный сыр сулугуни, че6уреки (которые я долго не умел есть, не забрызгавшись) и цыплята табака (очень популярное в то время в советском «Общепите» блюдо — их жарили под прессом и подавали с чесночным соусом; помню даже песню, на мотив известного цыганского романса «Живет моя отрада в высоком терему…», с которой как-то выступали упомянутые мною выше тетеньки из самодеятельного ансамбля Дома Архитекторов «Рейсшинка», одетые в черные платья с изображением красной рейсшины со стороны «фасада» — в песне шла речь о том, как трудно проехать на общественном транспорте в район московских новостроек: «Везешь домой продукты, / Но так намнут бока, / Что сам ты превратишься / В цыпленка табака»), хазани, суп-харчо и суп-пити, кюфта-бозбаш, чахохбили и хашлама. Не было в меню только хинкали (я знал о них лишь понаслышке, из рассказов мамы о посещении ею своих грузинских друзей) и чакапули. Впервые попробовать хинкали мне довелось уже на Черном море, в Гаграх (я долго не знал, как их правильно едят, и съедал целиком, вместе с тестяными «хвостиками», за которые их полагается только держать, поднося ко рту). Чакапули (соте из молодого козленка или ягненка, тушеного, кажется, с дикими сливами, в глиняном горшочке) я впервые попробовал еще позже, будучи вместе с профессором Стеенбеком (Председателем Комитета за европейскую безопасность и сотрудничество Германской Демократической Республики, разрабатывавшего в молодые годы вместе с Отто Ганом и компанией атомную бомбу для Гитлера, похищенного в 1945 году советскими «органами», создававшего в Сухуми ядерное оружие для страны Советов,  вернувшегося в ГДР и начавшего на старости лет бороться за мир во всем мире, разрядку международной напряженности и прочее) в гостях у поэта Иосифа Нонешвили (являвшегося по совместительству то ли Председателем, то ли заместителем Председателя Верховного Совета Грузинской Советской Социалистической Республики) в Цинандали (но этот эпизод заслуживает отдельного рассказа — именно тогда мне впервые побывать на Празднике сбора винограда в Кахетии, попробовать самую вкусную часть — задок с закрученным, поджаристым, хрустящим хвостиком — жареного на вертеле молочного поросенка, молодое белое и красное вино, от которого, при неумеренном употреблении, голова ясная, а ноги заплетаются, и многое другое)…

Вспомнил, по очередной ассоциации, что неподалеку от «Рион», между шашлычной и «Военной книгой», на той же стороне, был расположен антикварный магазин. В его главной витрине красовалась группа фигурок из (наверно) королевского саксонского фарфора: сошедшая с колес карета, из окна которой выглядывала юная прелестница с пышной куафброй, а по бокам стояли два галантных кавалера в черных треуголках, белых париках, коричневых кафтанах, кюлотах, чулках и башмаках с пряжками, спешащие на помощь даме, попавшей, так сказать, в дорожно-транспортное происшествие. Много лет я ими любовался, но в один прекрасный день они пропали из витрины…

Когда я, в седьмом классе, сломал в запястье левую руку (о моего одноклассника Сашку Лазарева, по прозвищу «Лазарь», «ГрУдарь» и «Будка», с детства отличавшегося богатырским телосложением), папа стал по утрам водить меня в «Рион» есть хаш (чтобы сломанная кость быстрее и лучше срасталась). Хотя вставать приходилось очень рано, я эти утренние походы с папой в «Рион» очень любил. Хаш во всех шашлычных варят всю ночь из бараньих косточек, оставшихся с вечера от бараньих туш, пошедших на шашлыки и прочие горячие блюда. Хаш был горячий, жирный и густой и, разумеется, чрезвычайно калорийный (собственно говоря, это горячий бараний студень), туда крошили чеснок и лаваш (собственно, правильно эти толстые белые овальные лепешки называются «матнакаш» — по крайней мере, по-армянски). Заполнявшие шашлычную в этот ранний утренний час кавказцы (пришедшие опохмелиться) пили с хашем водку. Поскольку мы с папой водки не пили, некоторые из них (видимо, считая папу недостаточно платежеспособным), после нескольких совместных посещений «Риона» стали пытаться угощать его водкой, но он, естественно, вежливо отказывался. Такие вот тогда царили нравы среди посетителей московских шашлычных (во всяком случае, среди любителей хаша).

Неподалеку от нашей школы, на улице Горького (нынешней Тверской), напротив гостиницы «Минск», находился продуктовый магазин (где, между прочим, продавались одно время куропатки, фазаны и рябчики, в перьях, в виде полуфабрикатов и уже в готовом, жареном виде) и очень вкусные, свежие пирожные и торты. В этом магазине был кафетерий, часть которого занимала своего рода шашлычная (где шашлыки жарили в специальной застекленной камере, на вращающихся шампурах — не на мангале, а под инфракрасными лучами). Хорошие были шашлычки, бараньи и свиные, с кисло- сладким маринованным луком, томатным соусом и соусом «Южный». Сейчас там находится ювелирный салон с весьма зловещим (если вдуматься в него) названием «Пандора» (не знаю, как кому, а мне сразу вспоминается «ящик Пандоры»). А вот в кафе «Валдай» на проспекте Калинина подавали шашлыки из мяса сайгака (вспомнилось по ассоциации).